Догмы общественных наук и эволюция

Специалисты по общественным наукам уже давно привыкли считать, что эволюция человека застопорилась в далеком прошлом, возможно когда люди научились строить крышу над головой и защищаться от враждебных сил природы. Эволюционные психологи учат, что человеческий разум приспособлен к условиям, преобладавшим в конце последнего оледенения — около 10 000 лет назад. Историки, экономисты, антропологи и социологи полагают, что в историческое время во врожденном поведении человека не произошло никаких изменений.

Такие представления о послеледниковой остановке эволюции, по крайней мере для человека, разделяют основные ассоциации специалистов по общественным наукам, утверждающие, что рас не существует, во всяком случае в биологическом смысле. «Раса — недавнее человеческое изобретение, — заявляет Американская ассоциация антропологов. — Раса связана с культурой, а не с биологией» [5]. Не так давно опубликованная ассоциацией книга гласит: «Раса не существует в том смысле, как мы ее представляем, — как нечто глубинное, древнее и биологическое. Это скорее мировоззренческая идея с разрушительными последствиями, поскольку мы, посредством нашей истории и культуры, сделали ее таковой» [6].

Продиктованный здравым смыслом вывод, что раса является и биологической реальностью, и идеей, чреватой политическими, порою пагубными последствиями, прошел также мимо Американской ассоциации социологов. Эта группа заявляет, что «раса — социальный конструкт», и предупреждает об «опасности поддержки популярной концепции о расе как о биологическом явлении» [7].

Официальное мнение общественных наук о расе призвано поддерживать политическую позицию, что генетика никак не может быть причиной различий между человеческими обществами. Ответ следует искать исключительно в области культурных различий и особенностей сформировавшей их окружающей среды. Социальный антрополог Франц Боас разработал доктрину, согласно которой человеческое поведение формируется только культурой, и ни одна культура не выше другой. Из этого следует, что все люди, взятые в отдельности от их культуры, по сути, взаимозаменяемы и что более сложные общества обязаны своим б?льшим могуществом или процветанием только счастливым случайностям, например географии.

Открытия последних лет, подтверждающие современный обширный и региональный характер эволюции, серьезно подорвали официальное мнение, сложившееся в общественных науках. Теперь ученые утверждают, что генетика могла играть некоторую, возможно значительную, роль наряду с культурой в формировании различий между человеческими популяциями. Почему же тогда многие исследователи по–прежнему держатся за идею, будто культура — это единственно возможные объяснение различий между человеческими обществами?

Одна из причин — это, разумеется, вполне понятный страх, что изучение расовых различий станет опорой для расизма; этот вопрос рассматривается ниже. Другая — свойственная академическому миру инерция. Университетские исследователи действуют не независимо, но в рамках сообществ ученых, которые постоянно проверяют и подтверждают работу друг друга. Особенно это характерно для наук, где заявки на гранты получают одобрение экспертной комиссии, а публикации подвергаются придирчивому рассмотрению редакторами и рецензентами. Преимущество такого процесса в том, что публичные заявления ученых обычно намного значительнее, чем их собственное мнение, — это сертифицированное знание экспертного сообщества.

Но такая система имеет недостаток: она эпизодически «сползает» в крайний консерватизм. Исследователи привязываются к концепциям своей научной области, на которых они росли. С возрастом они приобретают влияние и препятствуют переменам. На протяжении полувека после высказывания гипотезы о том, что материки дрейфуют по поверхности Земли, ведущие геофизики категорически отвергали эту идею. «Наука продвигается вперед с каждыми похоронами», — заметил однажды экономист Пол Самуэльсон[2].

Другой недостаток проявляется, когда университеты допускают, что целые научные области приобретают левую или правую политическую окраску. Оба варианта одинаково вредны для истины, но в настоящее время большинство университетских факультетов и кафедр сильно склоняются влево. Любой исследователь, который хотя бы попробует вынести на обсуждение вопросы, политически неприемлемые для левых, рискует вызвать противодействие коллег–профессионалов, которые должны одобрять его заявки на госфинансирование и рецензировать статьи для публикаций. Чаще всего ученые прибегают к самоцензуре, особенно в областях, хоть как–то связанных с современной дифференцирующей эволюцией человеческих популяций. Требуется совсем немного «бдительных борцов с расизмом», чтобы запугать весь университетский городок. В итоге в настоящее время исследователи привычно игнорируют биологию расы или ходят вокруг этой темы на цыпочках, чтобы академические соперники не обвинили их в расизме и не разрушили им карьеру. В своих публикациях ученые упоминают о расах кратко, предоставляя читателю самому заполнять пробелы.

Сопротивление идее о современной, обширной и региональной эволюции человека вряд ли исчезнет, если только не удастся убедить ученых, что исследование ближайшего эволюционного прошлого не приведет к возрождению расизма. Действительно, такое возрождение кажется весьма маловероятным по нижеследующим причинам.