ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ РИМА

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ РИМА

Кровавые Именины — Упоение Кровью — Ренессанс и Декаданс — Античная Тога на Современных Ублюдках — Великие Сражения или Разборки в Публичном Доме — Трагедия и Фарс — Рим и Америка — Три Периода — Золотой Век Америки — Империи и Колонии — Политические и Финансовые Империи — В Погоне за Удовольствиями — Герои и Кинозвезды — Императоры и Гладиаторы — Колизей и Голливуд — Дебилы в Кинозалах — Конец Гладиатуры

1.

750-тилетний юбилей Рима никто не праздновал. Пройдет еще несколько десятилетий пока летоисчисление "de urbi conditum" станет обыденным, да и то ненадолго. С обветшанием "имперского здания" менялись исходные даты. И уж тем более никто не знал, что в одной из самых захолустных окраин Империи родился человек которому суждено будет стать провозвестником доктрины внесшей существенных вклад в ускорение темпов ее деградации. На Западе, в отличии от Востока, пророков и спасителей не ждали. Не та традиция. Поэтому вся его жизнь так и пройдет незаметно, а эхо деяний начнет явно слышаться примерно через двадцать лет после смерти.

А вот тысячелетие, наступившее через 249 лет после рождения «богочеловека» отмечали более чем помпезно. Наверное не было в истории более кроваво отпразднованного юбилея.[68] Только в Колизее за три дня было убито 60 львов, 40 лошадей, 32 слона, 30 леопардов, 20 ослов, 10 тигров, 10 гиен, 10 жирафов, 10 зебр, 6 бегемотов и один носорог! Вообразите тот сумасшедший вой, поднявшийся бы сейчас, реши какое-нибудь государство, так, по-скромному, справить свои «именины». Французы, отмечавшие 200 лет со дня взятия Бастилии, в июне 1989 года, сподобились выпустить игру для детей, состоявшую из набора каучуковых героев — Робеспьера, Дантона, Шоммета, Демулена, Эбера, — и небольшой гильотинки с помощью которой детишки могли приводить приговоры Тенвиля в исполнение, выполняя, таким образом, роль палача Сансона. Гуманисты и эстеты были против, но игрушка пользовалась повышенным спросом, а рынок есть рынок. Он априорно вне эстетики. Но самое главное — римский юбилей стал последним днем жизни для двух тысяч гладиаторов, по два за каждый год "вечного города", при том что дни его славы давно закончились, да и дни как столицы Империи были сочтены. На императорском кресле тогда сидел Филипп Араб — субъект до конца неясного происхождения, выходец из аравийских пустынь, сын разбойника, человек с психологией разбойника и, понятное дело, не белый. Есть данные свидетельствующие о том, что именно он был первым облаченным в императорскую тогу кто исповедовал культ Христа. Так это или не так, мы, наверное, никогда не узнаем, но оценки его личности христианскими исследователями совершенно нейтральны. И не стоит удивляться, что именно Филипп мог устроить подобное месиво. Сам Августин описывал как однажды раздухарившийся после молитвы смиренный раб христов по прозвищу Алимпий попал в Колизей и так увлекся происходящим на сцене, что начал орать не вполне евангельские фразы типа: "вспори ему брюхо, козел!", полагая что будет услышан. До этого Алимпий усиленно готовился к пострижению в монахи. Куда более влиятельный в церковной иерархии человек — святой Илларион — полностью утратил самоконтроль и уже не мог не посещать бои, посему предпринял радикальный шаг — переправился в Африку, где несколько лет прожил в пустыне. Как говорится, не согрешишь — не покаешься!

Такие зрелища хорошо проверяют людей, а общество ими увлекающиеся — больное общество. Современный Запад охотно разрешил бы публичные бои, благо рынок дешевого «мяса» перенасыщен, может быть до этого и дойдет, но власти пока не решаются, боясь перевозбудить садомазохические инстинкты масс, что в условиях крайне неоднородного общества и избытка "расового динамита" может обернуться крайне нежелательными последствиями, особенно учитывая сверхвысокую плотность населения. Поэтому единственное что негласно, но официально позволяется, — более или менее выраженные всплески агрессии футбольных фанатов. В самых крайних случаях им дают разгромить витрины и опрокинуть автомобили на паре-тройке улиц. Единственные кто несут убытки — многочисленные страховые компании, но на них властям наплевать, а нагреть на них руки — святое дело. Впрочем, огорчаться не стоит, Филиппа скоро убьют и на второй день забудут. К тому времени смерть императора стала в Риме делом совершенно заурядным, Филипп шел уже во втором десятке и еще многие и многие закончат точно также. Как ему удалось пробраться на столь высокий, но такой скользкий пост — сейчас не имеет никакого значения; в лихом водовороте смены поколений кто угодно может оказаться где угодно. Тогда, как и сейчас, все люди — временные. Правда, убийство высшего лица в Европе нынче дело редкое, по причине полной ненадобности. Лиц нет, остались только маски. Остались только рыла. Свиные рыла вместо лиц. Зато сколько рыл совершили челночные вояжи с асоциальных и криминальных элементов в государственные лидеры (Валенса, Туджман, Гавел, Желев) и наоборот, с вполне успешно функционирующих руководителей — на тюремные нары (Кренц, Милошевич) или к стенке (Чаушеску с супругой). Мягкость взаимоотношений можно объяснить также большей слабостью нынешнего третьего поколения в сравнении с прошлым.

2.

Где то в XII–XIII веках, когда любому более менее состоявшемуся европейском интеллектуалу стала отчетлива видна полная неспособность господствующей идеологии обслуживать как интеллектуалов, так и возрастающие запросы эволюционирующих бессознательных масс, взоры мыслящих людей все чаще и чаще стали обращаться к наследию оставленному античностью, которую иначе как "Золотым Веком" и не называли, хотя как раз период отождествлявшийся с "Золотым Веком" на самом деле был закатом в чистейшем виде. Эдуард Гиббон, — выдающийся знаток римской истории, считал эпоху Антонинов наисчастливейшим временем в истории человечества, но она была лишь звенящей тишиной перед последним боем, где существующий порядок должен был наглядно продемонстрировать свою полную несостоятельность и исчезнуть навсегда. Гиббон, впрочем, сделал такой вывод не случайно. С конца правления Антонинов в Европе больше никогда не будет столь длительного мирного времени и он видел в той эпохе то, что хотел бы видеть в его собственной, отлично понимая что это невозможно. Некий аналог времени Антонинов начнется после окончания Второй Мировой войны, но и он в настоящее время отсчитывает свои последние деньки. Время Антонинов не могло быть счастливым, поколение упадка знает что такое счастье только в лице своих отдельных представителей, да и ситуация когда несчастлив никто — тоже вполне реальна и именно она есть верный признак приближения к рубежу смены поколений. Сейчас стало модным проводить подсчеты с целью выявить количество счастливых людей в развитых странах и, что интересно, — чем выше уровень жизни в стране, тем меньше людей в ней считают себя счастливыми. Разгадка такого непонятного ординарному обывателю феномена объясняется предельно просто: за высокий уровень жизни нужно платить, причем цену весьма немалую, плюс к этому нужно многим жертвовать, реальное же счастье дается абсолютно бесплатно, что способны бессознательно почувствовать очень немногие, среди которых в подавляющем большинстве и сосредоточены все счастливые. Здесь причина погони значительной части наших современников за мнимым счастьем, причем оно выражается в весьма конкретном объекте, которым может быть автомобиль, дом, итальянская люстра, финский унитаз, в общем для каждого что-то свое, очень родное и очень дорогое, разумеется в том же денежном эквиваленте. Это и есть те самые "домашние боги", которых часто и трогать-то боятся. Я знавал семейку, полжизни копившую деньги на набор румынской мягкой мебели, когда же сей вожделенный набор занял свое достойное место в их убогой типовой двухкомнатной квартире, его тут же обернули в полиэтиленовую пленку и никогда им не пользовались. Зато каждому гостю возвышенно-магическим тоном объявлялось, сколько именно за него было отдано. Вот она, современная проза. И не думайте что таких единицы, таких — большинство, скорее всего — угрожающее.

Многие исследователи полагают, что когда выражение "золотой век" было вновь вытащено из исторического забвения, христианство вступило в явно осязаемый закат своего существования, ставший только вопросом времени. Подобно тому как интеллектуалы эпохи упадка Рима отвергли античную культуру, теперь пришла очередь христианской. Закат был назван "эпохой Ренессанса", хотя некоторые находящиеся в оковах восточного культа гностики, вплоть до наших дней называют ее эпохой «декаданса».[69] Нет, еще будут Гус и Лютер, Торквемада и Лойола, Савонарола и Александр IV Борджиа, Никон и протопоп Аввакум, еще будут Варфоломеевские ночи, Вормские эдикты, Реформация и Контрреформация, протестантская Уния и католическая Лига, Тридцатилетняя война, Вестфальский мир, одним словом, — много еще чего будет, но с позиции сегодняшнего дня все перечисленные особы выглядят реаниматорами, а мероприятия проводимые ими — реанимационными. С началом эпохи Возрождения христианство, пережив бурную и полную приключений молодость времен Крестовых походов, которым мы отведем целую главу, находилось в глубоком маразме и его тщетные усилия хоть и вызывают уважение (ведь сколько сил, жизней и интеллектуального потенциала было затрачено!), они, по большому счету, оказались напрасны. Хотя отметим вклад этих бесспорно высоких интеллектуалов в дело практической обработки бессознательных масс.

Разговоры о Золотом Веке популярны и сейчас. Другое дело что и подход нынче якобы сугубо научный. Совершенно очевидно и то, что вся машина идеологической обработки западного населения будет направлена на формирование иллюзии наступления золотого века, так же как несколькими десятилетиями раннее коммунистическая пропаганда пыталась представить каждый новый день как маленький шаг приближающий нас к коммунизму.

Параллельно шел и другой процесс. Многие ученые, как правило работавшие на стыке истории, философии и культурологии, а также сонмы эпигонов и просто спекулирующих на античности, пытались подыскать существующий государственный режим наиболее полно соответствующий структуре общества Эллады или Рима, а чаще — и Эллады и Рима одновременно. Подобные изыскания мы в несчетных количествах можем наблюдать в наши дни, просто сейчас они смотрятся зачастую весьма забавно, когда слышишь, как какому-нибудь вновь образовавшемуся ублюдочному марионеточному блошиному псевдогосударству, а таких в начале девяностых годов возник не один десяток, местные историки пытаются приписать ярлык «античности», как незначительные сражения, могущие быть сравнимы с дракой нескольких затасканных дешевых шлюх в еще более отстойном провонявшемся гнилью и перегаром публичном доме, приравниваются к Каннам или, если сражение совсем уж мелкое, — к Фермопилам. Ах, как хочется быть древним! Почему бы этим господам не подыскать себе более приближенные по времени аналогии? Всё, впрочем, предельно ясно: наше третье поколение возвращается к «истокам», как тот библейский пес к своей блевотине. Его самооценка всегда занижена, а теперь оно подводит итог своему существованию, но в зеркало смотреть не хочется, тем более в столь темный период, ибо по старинным поверьям от смотрения в зеркало в темноте, можно лишиться рассудка. Гораздо приятнее созерцать античное наследие и видеть в нем только те вещи, какие хочется видеть. Вариант — беспроигрышный. А саму боязнь и одновременную бессознательную неприязнь истории "новой эры" следует объяснять только общим смятением умов разной величины и идущим вместе с ним процессом необузданной переписи истории в каждом вновь образовавшемся государстве.[70] Если мы начнем отсчет с начала ХХ века, точнее — с окончания Первой Мировой войны, то количество подобных, с позволения сказать, государств еще более возрастет. И для каждого нужно создать историю, где в центре помещалось бы оно, любимое! Причем чем ублюдочнее тот или иной новый «бантустан», тем рьянее попытки напялить греческую хламиду или римскую тогу. Даже сомнительные персонажи не внесшие в прогресс абсолютно ничего и те становятся объектом «высоконаучных» споров. В самое последнее время (конец девяностых — начало нулевых годов) проглядываются особенно смелые попытки вырядиться в древнеиндийский халат, прикинувшись «индоарийцем». В XIX веке этим занималась только высшая интеллектуальная элита, — цвет любой нации; сейчас, за редким исключением, в «арийцы» с особым рвением стремятся те, кого без всякого риска можно отнести к малоценным и грязным существам материального мира. Одним словом, хобби всех "национально-мыслящих интеллигентов" последнего выпуска — "создание истории". Читать их опусы — воистину одно из самых развеселых занятий коими могут развлечь себя интеллектуалы знающие ее реальный расклад. Количество же опусов серьезно напрягает целлюлозно-бумажную промышленность новоиспеченных стран и самым прямым образом отражается на ценах «альтернативного» чтива, ибо исторические изыскания в большинстве своем датируются государством и выполняются по соответствующему социальному заказу. "Народ интересуется историей", — так сказал мне один из представителей этой братии. На подобный пассаж я и вовсе не нашел что ответить, будучи совершенно неспособным логически связать слова «народ», «интересуется», «история». Если б он сказал "народ любит пожрать", тут все было бы ясно и жестко детерминировано, как бы вы не меняли слова. "Народ любить пожрать!" "Народ пожрать любит!" или "Любит народ пожрать!" В общем, народ здесь не причем. Он вообще слабо влияет на историю, что бы тут не говорили теоретики "научного коммунизма", хотя как уже было сказано, бессознательная масса своим коллективным чутьем может предвкушать историю. В переделывании истории интеллигенты находят точку приложения своего мазохического потенциала. Находясь за "железным занавесом" они рисовали для себя будущее стран к которым имели несчастье принадлежать, но когда декорации и сценарии сменились, а действующие лица остались абсолютно те же, быстро выйдя из краткого романтического интермеццо, названного "бархатными революциями" и "парадом суверенитетов", в реальный и осязаемый «рынок», стали испытывать необходимость в историческом обосновании существования своих государств, причем в границах куда более широких чем те что имелись, интеллигенты, подвизавшиеся на исторической ниве, оказались востребованными. Понятно, что «долбить» новую, или, скажем, средневековую историю представлялось делом неблагодарным и бесперспективным. Там уже все давным-давно разобрано историческими народами, и любые попытки очередного подозрительного рыла влезть и пересмотреть "исторический процесс" будут пресекаться весьма жестко. Поэтому сфера охвата ограничивается исключительно территориями «гондурасов» и "верхних вольт" лишенных к тому же ядерного оружия и своими порывами вступить в НАТО надеющихся уйти или остаться невредимыми в предстоящей разборке, не понимая что их и берут туда только лишь в качестве быстрорасходного материала

3.

С античной историей проще. Здесь степень домыслов и натянутых аналогий ограничивается только личным воображением автора. Да и оппонентов всегда будет меньше. Античными сюжетами либо прикрываются как фиговым листком, либо выставляют как непременно пошлый коммунистический транспарант. Обидно еще и то, что те единицы действительно приличных работ приходится находить буквально перелопачивая горы псевдоисторического мусора.

Мы живем не во время когда прозрением интеллектуала могло бы стать что-то типа обнаружения несостоятельности христианской доктрины во всех ее бесчисленных вариациях. Мы живем во время полного исчерпания этого пласта мышления, который уже не способен влиять ни на что, а главное, — христианское видение мира больше не довлеет над сознанием и инстинктами бессознательных масс, особенно молодых, шокирующих церковников вопросами которые 100–150 лет назад люди не рисковали даже задавать сами себе. Механизм передачи христианской традиции от поколения к поколению утрачен, точнее — выброшен как ненужный, да и сама традиция деградирует вместе с деградацией ныне здравствующего третьего поколения, а это абсолютное доказательство что будущего у нее нет. Оно как бы прошло три этапа: отпадение интеллектуалов (14–18 века), отпадение интеллигентов (19-начало 20 века) и отпадение бессознательных масс (вторая половина 20 века). Кто видел как в западных готических соборах, базиликах и усыпальницах святых, жрут хот-доги и пьют бурое химическое дерьмо объявленное "вкусом поколения" (какой символизм!), кто слышал как православные толпящиеся вокруг храмов по праздникам ругаются матом когда им не дают приблизиться к любимому «батюшке», поймет данный расклад. Это по существу стандартный генезис деградации доктрин и здесь мы не находим каких-либо различий с процессом упадка античной цивилизации. Более того, сегодняшний закат выглядит даже более стремительным, ибо считается что исторический процесс ускоряется и мы, жители ХХ века, видим, что событий происшедших в нем хватило бы для равномерного распределения по нескольким другим векам. Впрочем, тоже мог сказать и житель XIX века, а до него житель XVIII и так далее.

4.

Говорят, что история повторяется один раз в виде трагедии, а другой раз в виде фарса. Это неправильно. История государства всегда повторяется в виде еще большей трагедии. Каждое новое наступление на грабли истории вызывает более ощутимый болевой эффект. Исключений не замечено. Можно назвать это деградацией истории, но элементарной структурной единицей исторического процесса является самый обычный бессознательный индивид, поэтому ставя вопрос о деградации истории можно спокойно констатировать продолжающуюся деградацию бессознательных масс и в этом объяснение длительности заката христианства: ослабление общего иммунитета бессознательных масс перед влиянием дегенеративных доктрин — вот причина более длительного выздоровления. Когда граждане Римской империи начали сначала поодиночке, а через некоторое время и массово переходить в восточные культы (кроме христианства в ходу были митраизм и манихейство), т. е. отбрасывать античные ценности, это был верх их падения, но это все же не было необратимой катастрофой, ибо столь быстрое обращение при всем фанатизме неофитов все же не то что выработанное поколениями видение бытия сквозь призму своей религии, ставшей, таким образом, мировоззрением. Неофиты, собственно, даже полезны, их руками удобно сметать врагов, здесь мы и уничтожаем врагов и компрометируем религию в лице ее носителей.

Итак, мы живем во время пика деградации масштабной религиозной доктрины вырабатывавшейся в течении двух тысяч лет, а это уже само по себе наводит нас на искушение сравнить наш пример с прецедентами наличествовавшими в древнем мире в тот момент когда тогдашнее языческое мировоззрение перестало удовлетворять первых интеллектуалов. Сразу оговоримся: реанимация любой религиозной доктрины — дело заведомо бесперспективное, оно не удавалось никому и никогда. Поэтому, если религиозная доктрина начала давать методологические трещины, не имеет никакого смысла пытаться ее законсервировать, ибо рост примитивных квазирелигиозных воззрений и набожного ханжества не заставит себя ждать. Религию можно реформировать, приспособить к новым интеллектуальным реалиям. Лидеры здесь, бесспорно, протестанты и их идеологические аналоги в непротестантских странах, например баптисты в России или на Украине. Они непрерывно предпринимают судорожные попытки сотворить некое модернизированное, «интересное» и «занимательное» христианство. Посмотрите на их жирных откормленных красномордых проповедников. Они и поют и пляшут и играют на музыкальных инструментах, кривляются, выдают анекдоты. И массы действительно посещают «проповеди». Но они занимаются формой. За их плясками и кривляньями ничего нет. Потому что ничего не может быть. Потому что ничего не осталось.

5.

Объект можно приспосабливать к субъекту лишь до определенного момента, пока процесс не грозит уничтожением самого субъекта, иначе вся операция теряет смысл. И протестанты предпринимая бешеные и дорогостоящие попытки хоть как-то сохранить свою паству, зашли весьма далеко, чего стоят хотя бы такие художественные перлы как рок-опера "Иисус Христос — Суперзвезда" Вебера или фильм "Последнее искушение Христа" Скорцезе. Констатируем, что как и в древности кризис основной религиозной доктрины связан с кризисом государства являющегося основным его носителем и опорой, причем сочетающим и то, и другое, с лидерством в военно-экономической области и лидерством или претензией на лидерство в области культурной. Это исходные посылки для нашей системы уравнений и ее решение напрашивается автоматически — Рим (оплот античного язычества) и Соединенные Штаты (оплот протестантизма). И хотя никто кроме некоторых клерикалов и в бреду не станет утверждать что Штаты имеют отношение к кризису христианства, все же необходимо признать: именно они стали олицетворением современного миропорядка со всеми его минусами. И именно они есть продукт высший христианско-протестантской морали, т. е. интеллектуального лица Европы последних трехсот лет. Можно было бы вспомнить и Россию, ставшую квинтэссенцией морали православной, но Россия никогда в своей истории не была единственной сверхдержавой, а ее падение произошло в момент когда церковь, как структура, находилось на пике могущества.[71]

До сих пор я не находил никаких работ где Рим и Америка сравнивались бы в протяжении всех этапов своего развития. Дело, как правило, не шло дальше констатации что Америка — это нынешний Рим, сравнением имперских моделей обоих государств, и некоторых внешних формам подражания Америки античному Риму, вроде статуи Свободы выполненной в античном стиле, "капитолийского холма", «сената», и прочих броских государственных символов. Но когда я углубленно занялся изучением этого вопроса, то был охвачен легким шоком, после того как моему взору предстало насколько похож тот Рим и эта Америка. Понятно, что шок не был вызван самим фактом сходства; европейца Америка всегда интересовала весьма и весьма мало, а в культурном плане не интересовала вообще, но осознанием той колоссальной опасности которая может заключать в себе эта страна, если ее ближайшее будущее будет также похоже на аналогичный период в истории Рима, ибо она идет к своему бесславному концу так же уверенно как Рим шел к своему. Есть повод радоваться? Никак нет. Вспомним: Рим, падая, задел только Западную Европу и отчасти страны Средиземноморского бассейна. Последствия мы чувствуем до сих пор. Я говорю в первую очередь об интеллектуальных последствиях. Падение Рима дало старт средневековью, из которого Европа выкарабкалась только благодаря гению Наполеона, падение Штатов обязательно приведет к тому же. И вполне неожиданно могут оказаться близкими к истине такие люди как Шпенглер, утверждавший что Европа началась средневековьем и закончит им же. А ведь у Рима не было ядерного оружия, его флот не плавал во всех морях и идеологически Рим не контролировал даже и половины белой цивилизации, Римские деньги имели реальную цену, а не ту что устанавливается разводилами на нью-йоркских биржах. Была Римская Империя, были государства в той или иной степени зависящие от нее, но были и полностью независимые государства.

6.

Традиционно историю Рима принято делить на три периода: царский (753–509 гг. до РХ), республиканский (509-44 гг.), императорский (44 до РХ — 476 после РХ). Эти три этапа в общем совпадают с соответствующими поколениями, правда с некоторым запаздыванием, примерно в 50 лет, ибо приходящее поколение должно достичь численного превосходства над уходящим, в противном случае ничего оно не достигнет. Историю Соединенных Штатов, соответственно, на королевский (1605–1776 гг.), президентский (1776–1933 гг.) и имперский (с 1933 года — до наших дней). Не следует удивляться, что английские короли и королевы приравниваются к руководителям независимых США, вспомним что и большинство римских царей были этрусками, т. е. народом во всяком случае этнически близким. С 1605 по 1776 год на английском престоле сменилось девять монархов, в Риме царского периода — семь царей.

Сама история Соединенных Штатов, от дня провозглашения независимости 4 июля 1776 года, до первых выстрелов под фортом Самтер, может быть уподоблена песне, нет даже не песне, а маршу, с бурным началом и исключительно размеренным чеканным ритмом. Идеальный пример идеальной истории идеального государства. Только Эллада, от взятия Трои до Пелопонесской войны может (и только отдаленно!) с ней сравниться. О Риме, выраставшем в сражениях, речь вообще не идет. Вместе с независимостью своего государства бывшие подданные английской короны получили территорию с таким потенциалом, который и при бешенных темпах развития экономики еще далеко не исчерпан, причем осваивать этот потенциал можно было исключительно мирным путем, что представляло выгодные отличия от положения европейских народов, вынужденных драться (как правило друг с другом) буквально за каждый клочок земли. Ныне Европа — от Гибралтара до Урала — одно гигантское военное кладбище. И понятно, такие «драки» оказались в итоге совершенно безрезультативными, вследствие приблизительной одинаковости интеллектуального потенциала европейцев. Если точкой отсчета выбрать тот же 1776 год, то видно, что территория России, Германии и Англии сократилась, Франции — незначительно увеличилась, Испания и Италия остались с тем что имели, все европейские империи разрушены, Европа разделена по национальным государствам, в чем нет ничего плохого (и ничего хорошего), но вот Америка все время непрерывно росла и непрерывно усиливалась. Даже во время гражданской войны (о т. н. "Великой Депрессии" речь пойдет ниже), когда Штаты потеряли столько сколько во всех остальных войнах вместе взятых, спад был только в южных штатах, все остальное время имел место пусть малый, но все же экономический рост. Америка в первые 50 лет после окончания войны за независимость, поддерживала самые минимальные затраты на вооружение и это когда минимальные доли военных расходов европейских стран редко опускались ниже 30 %, а часто доходили до 80 % национальных бюджетов. Т. е. в эти годы американцы имели все составляющие идеального государства: а) правителей-интеллектуалов; б) народ с эволюционным интеллектуальным потенциалом; в) отличные условия для хозяйственно-экономической деятельности; г) самое передовое законодательство и реальную демократию; д)мир. Поэтому неудивительно, что период с 1793 по 1807, а это было время когда в Европе практически непрерывно бушевали войны, когда агонизировали торговые флоты, промышленность, и постоянно имели место неурожаи, американскими историками было названо "золотым веком американской торговли". В 1807 году общий объем американской торговли достиг колоссальной по тем временам суммы 247 миллионов долларов, по сравнению с 26 миллионами в 1793 году, иными словами увеличился за 14 лет почти в 10 раз. Этот рекорд до сих пор не превзойден. Примерно такой же рост наблюдался и в промышленности, что при постоянном дефиците рабочей силы вынуждало работодателей увеличивать заработную плату, которая в США всегда была и остается более высокой чем в Европе (как по абсолютным цифрам, так и по покупательной способности).

7.

Государственное основание Рима заложили потомки троянцев, покинувших вместе с племянником троянского царя — Энеем — погибающую Трою. Придет время и их потомки возьмут Трою вместе с Грецией, для полного сходства с Гомером переименовав ее в Ахейю. Неясно, почему Эней выбрал именно Италию? Скорей всего там проживали народы этнически родственные троянцам. Главный багаж привезенный Энеем и компанией на Апеннины была идея государства, государства способного превратиться в Империю, о чем народы населяющие как Лациум, так и всю Италию, никакого представления не имели, при всем их интеллектуальном блеске. Говоря на современном языке, латины имели имперское мышление, что просматривалось с первого дня. Но и отцы-основатели Соединенных Штатов тоже не были людьми без прошлого. Они были плоть от плоти протестантской доктрины, а она, в высших своих проявлениях, неизбежно предполагает имперское мышление. Не случайно ведь русский царь Петр I, этот протестант на троне, первым делом переименовал Московию в Российскую Империю, а себя назвал Императором. Что тогда говорить о Вашингтоне, Джефферсоне, Адамсе, Франклине, Гамильтоне? Все, все были квинтэссенцией интеллекта замешанном на рациональной протестантской этике, доведенной до абсолюта обеими Беконами, Гоббсом, Локком, Юмом, а в экономике — Адамом Смитом. Чтоб в этом воочию убедиться нужно всего лишь вспомнить как расставались со своими колониями католические и протестантские метрополии. Католическая Франция бездарно растрачивала заморские владения со времен окончания семилетней войны. Испанцы за какие-нибудь 25 лет потеряли всю Латинскую Америку, где установились режимы несравненно худшие чем при колониальной администрации. Италия, с трудом захватив Ливию, а позже Эфиопию, утратила их по прошествии минимального промежутка времени (Ливию через 30, Эфиопию через 5 лет). Португалия выглядит странным исключением. Одна из самых отсталых стран современной Европы до последнего держалась своими старческими дрожащими руками за Анголу и Мозамбик, — два больших куска Африки, стараясь по возможности выкачать оттуда все. Теперь посмотрим на протестантские империи. Ну во-первых Англия. Только то что она сколотила самую большую колониальную империю из тех что знал мир, говорит о многом. Особенно в сравнении с ее островными размерами и чрезвычайной бедностью населения. Просто так англичане не отдали ни одной колонии. Соединенные Штаты, о которых сейчас идет речь, боролись за независимость почти 30 лет, из них 7 лет стали фазой военного противостояния. Австралия, Канада, африканские и восточно-азиатские страны даже после провозглашения независимости остались на положении доминионов, т. е. во всяком случае не врагами. Индия, по населению в 30 раз превосходившая Англию, удерживалась британской администрацией и суммарное число англичан в Индии никогда не превышало 300 тысяч человек. Индия была потеряна, но только из-за неудачного для Англии исхода Второй Мировой войны. То же можно сказать и о Германии. Можно не сомневаться что немцы не отдали бы ни одной своей колонии если бы в условия «мира» не был бы вставлен пункт о распределении их среди стран-победителей. Немцы, кстати, колонизаторы куда более образцовые чем англичане. Просто им не повезло. А так, в их колониях всегда царил полнейший порядок. Голландия, захваченная германской армией за 5 дней, тем не менее смогла удержать свои колонии на протяжении всей войны. Вот он, образец государственного инстинкта! Православные государства, понятное дело, вообще не попадают в подобную раскладку, ибо до конца XIX века только одна Россия имела реальную государственность, да и ее имперское строение было несравненно проще нежели у западных стран: все «колонии» граничили с ней непосредственно. К ним не надо было плавать за моря и океаны. Можно было сесть в поезд и максимум за неделю добраться до самой отдаленной. Что, впрочем, не помешало этой Империи удивительно легко и быстро развалиться. Так быстро, что никто поначалу ничего не понял и дикторы телепередач вынуждены были по несколько раз в день напоминать что, мол, мы уже столько-то дней живем в независимой Украине (Молдавии, Грузии и т. д.)

Вот они — истоки американского имперского величия, вот та закваска позволившая штатам превратится за 150 лет в единственную сверхдержаву. Историю любой империи можно представить в виде двух этапов. Первый — обеспечение оптимальных границ метрополии. Второй — захват всего до чего могут дотянуться железные имперские щупальцы. Для Рима такими границами был Аппенинский полуостров, для Штатов — территория ограниченная на Западе и Востоке океанами, на юге — Мексиканским заливом, на севере — лесами Канады. Первый этап был завершен к 1848 году, когда в результате победы над Мексикой континентальная территория США приобрела современные очертания. Осталось только сторговать у русских Аляску и сделать Гавайи своим последним штатом. Т. е. фундамент Империи американцы выстроили примерно за 70 лет. Но они всегда смотрели дальше.

8.

Истоки величия сврхдержав нас сейчас мало интересуют, хотя и о них мы поговорим. А вот закат империй — куда важнее. В двадцатом веке развалились все политические империи. Все. Причем все они (за исключением Оттоманской) были христианскими и здесь наверное тоже можно заметить своеобразный знак времени. Собственно, они даже не развалились, но были «разобраны» на различные государства, каждое из которых значительно уступало бывшей империи в культурном и интеллектуальном плане. Но империи бывают не только политическими, но и финансовыми. Таковой был Карфаген о котором шла речь в первой части. Таковыми являются Соединенные Штаты. Карфаген номинально пал под ударами Рима, но в значительной мере он стал жертвой собственной самоуверенности и снобизма. Впрочем, Карфаген был стар. Относительно Штатов сбывается предсмертное пророчество фюрера заявившего, что они превратятся в ребенка пораженного "слоновой болезнью". Это из его "Политического Завещания", которое шаг за шагом постепенно сбывается. СССР уже нет, а Америка — с виду сильная, наглая, нахальная, но лишенная собственного исторического опыта, на 225 году независимого существования добившаяся контроля над миром, сама оказалась связанной по рукам и ногам. Причем повторяется старая формула: причины растут в арифметической прогрессии, а следствия — в геометрической. И Америка еле-еле справляется с контролем следствий, куда уж тут до контроля причин! Не до жиру, быть бы живу! С Римом произошло то же самое — создав гигантскую империю и казалось бы обеспечив внутреннее спокойствие — его государствообразующее ядро оказалось растворенном в таком бездонном и бескрайнем море инородного элемента, что разрушение имперского ядра стало вопросом времени причем очень близкого. Поразительно, но в историческом наследии того времени мы не находим выраженных опасений за судьбу империи, хотя если посмотреть, к примеру, на знаменитый труд Тита Ливия "История Рима от основания города", то можно увидеть, что он стал некой многотомной эпитафией восхваляющий героическую жизнь «покойного». Создавалась «история» при Августе, в чье царствование родился Христос. Видимо тут играл свою роль гипертрофированное чванство и «шовинизм» тогдашних римлян. Они действительно считали себя выше «варваров», да и просто выше всех и чувства эти усиливались даже тогда когда Рим начал слабеть. Ле Бон правильно отмечал что "Влияние характера — самый могущественный фактор в жизни народов, между тем как влияние ума в действительности очень слабо. Римляне времен упадка имели более утонченный ум, чем ум их грубых предков, но они потеряли прежние качества своего характера: настойчивость, энергию, непобедимое упорство, способность жертвовать собой для идеала, ненарушимое уважение к законам, которые создали величие их предков. Только благодаря характеру 60 тысяч англичан держат под своей властью 250 миллионов индусов, из которых многие по крайней мере равны им по уму, а некоторые неизмеримо превосходят их эстетическим вкусом и глубиной философских воззрений. Только благодаря характеру, они стоят во главе гигантской колониальной империи, какую когда-либо знала история. На характере, но не на уме основываются общества, религии и империи. Характер даст народам возможность чувствовать и действовать. Они никогда не выигрывали много от того, что желали слишком много рассуждать и слишком много мыслить". Шопенгауэр вместо слова «характер» вставил бы «воля», но и тот и другой — правы. Общества, религии, империи, есть почти всегда продукт «творчества» людей первого и второго поколений. Они закладывают фундамент, а для этого нужна прежде всего воля, характер. И то и другое у них в избытке. Третье поколение с "эстетическим вкусом и глубиной философских воззрений" приходит на все готовое, но только для того чтобы все рано или поздно разбазарить и в лучшем случае "красиво упасть", что у римлян, кстати, не получилось. У тех кто недостаточно хорошо понимает такую схему возникает неизбежная ошибка: достоинства обнаруживаемые у римлян неизбежно приписываются как раз имперской эпохе, хотя в ней ни одно сильное качество государства не стало еще сильнее. Просто тот период — явно видимый, в отличии от царского или раннего республиканского. Даже Шпенглер восхищающийся культом Цезаря, признает что Рим никогда уже не был столь силен как в 146 году до н. э., т. е. во времена когда никаким Цезарем еще и не пахло.

9.

Начав эту главу описанием кровавого празднования тысячелетия Рима, заметим, что оно хоть и выделялось на фоне других, но не слишком явно. Третье поколение больше всего обожает зрелища, ибо его квинтэссенция — прожигание жизни. Оно бессознательно стремится "успеть пожить", поэтому хочет только удовольствий, причем все время новых, отличающихся от предыдущих. Сейчас возможности удовлетворить зрелищные позывы масс расширяются практически безгранично, но что интересно, само стремление масс получить все новые и новые удовольствия говорит прежде всего о том что она утрачивает способность получать реальное удовлетворение. Масса подобна Дон Жуану, непрерывно меняющему женщин только из-за невозможности получить реальное удовольствие ни с одной из них, в отличии, например, от Казановы, делающего то же самое сугубо из-за гипертрофированной сексуальности. Масса все время хочет большего, потому что в действительности не получает ничего, а ей самой кажется что она получает мало или недостаточно. Здесь мы имеем полную аналогию с наркотической зависимостью, когда наркоман вынужден постоянно увеличивать принимаемую дозу, но удовольствие все равно уменьшается, пока не исчезает совсем. Теперь наркоман бежит не к удовольствию, а от неудовольствия и желание бежать, во втором случае куда сильнее чем в первом. Это особенно выражено в отношении недорогих наркотиков. То что массе предлагают устроители зрелищ — всего лишь эрзац-замена реального мира. Единый мир предстает в виде множества картинок. Это по сути и не скрывается, — выражения типа "фабрика грез", "планета Голливуд" или "мир Уолта Диснея" стали обиходными. "Шагни в этот мир!", — призывают назойливые рекламы. И массы шагают, ибо за ними ничего нет, а когда индивид является "абсолютным ничто", он будет шагать туда куда ему квалифицированно предложат. И именно поэтому каждая новая голливудская поделка, каждый новый развлекательный комплекс, стоит дороже чем предыдущие, ибо по-другому просто нельзя. Если в 80-х годах фильм стоимостью 15–20 миллионов считался очень дорогим, то уже в первые годы нового века по прогнозам специалистов ожидается выход картин смета которых может превысить 400–500 миллионов. И дело не в деньгах как таковых. Может быть режиссеры и сняли бы более дешевый фильм. Но он не «пойдет». Массы перестанут это «есть» и система даст обратное действие. Деньги перестанут окупаться, ведь дешевый фильм никто смотреть не будет. И прибыли от него тоже не будет. Сейчас самые дорогие картины — те где много «виртуала» (т. е. компьютерных эффектов), либо где очень дорогие декорации ("Титаник"). В первом случае мы имеем дело исключительно со сказкой, во втором — с пародией на сказку. Т. е. массы хотят сказку. Но с каждым разом более дорогую, а значит и менее реалистичную.

Римский плебс эпохи упадка тоже любил картинки. Картинки стояли на втором месте в иерархии предпочтений, сразу после еды. Как и в Америке, держащей абсолютное мировое первенство не только по бюджету кинофильмов и по количеству развлекательных парков, но и по проценту толстяков. В Риме плебс требовал "хлеба и зрелищ". Те кто хотел завоевать его расположение, непременно должен был устраивать зрелища. Зрелища превратились в стратегическую программу, не менее важную чем поддержка армии, — главной основы Рима. Голливуд также совершил грандиозный скачок на стезе создания иллюзорного мира для бессознательных масс как раз во время когда с едой в Америке было хуже чем когда либо, а именно — в эпоху Великой Депрессии. Тогда возник грандиозный спрос на сказку. В начале тридцатых годов, когда предприятия закрывались десятками тысяч, а рабочие миллионами выбрасывались на улицу, когда разорялись миллионы фермерских хозяйств, а те кто удержался на плаву сжигали миллионы тонн зерна только для того чтоб не допустить понижения цены хотя бы на доллар, Голливуд рос как стероидах. Доходы студий исчислялись десятками миллионов, кинотеатры открывались тысячами, и люди, простояв целый день в очереди у биржи, вечером шли в кино, получить свою дозу кайфа (в США тогда еще действовал сухой закон).

Но Америка была всего лишь второй. А первым стал Рим. Он здесь ничем не отличался, разве что технические возможности его были примитивны, зато эмоционально он далеко опережал современные Штаты, ибо в римских шоу все было более чем реально. Сейчас инженеры пытаются создать максимальный "эффект присутствия", дабы зритель мог получше прочувствовать тот или иной эпизод, но здесь дело ограничивается совершенно нереальными звуковыми эффектами и давящим на мозги псевдообъемным изображением. А вот римские зрители могли ощутить запах эпизода и естественные крики жертв. И если лилась кровь, то это была кровь, а не томатный сок коим голливудские режиссеры обливают свои «жертвы», люди ощущали ее запах, они видели реальную смерть. Но и это надоедало и настал момент когда зрелищная индустрия в Риме пошла на убыль. Вместе с убылью третьего поколения. Как нетрудно догадаться, ее закат пришелся ко времени воцарения христианских императоров, т. е. пришедшему первому поколению подобные зрелища были не нужны, а что именно стало поводом для запрета, в этом контексте не имеет никакого значения.

10.

Поколение упадка не нуждается в культе реальных героев, ему нужен истерический культ «звезд», неизбежно превращающихся в касту "младших богов". «Звезда», в отличии от героя, всегда величина нереальная, но в сознании масс она такая какой ее предъявляют. Массы в общем-то здесь и не виноваты, где-то, в непроницаемых глубинах бессознательного, они хотят видеть героев, многие наверняка мечтают на них походить, но герои сейчас — одни из самых нежелательных элементов и практически никто вам никогда не признается в мечте им стать. Современным политико-экономическим системам герои не нужны ни при каком раскладе. Самый последний алкоголик или наркоман со справкой из психдиспансера, — индивид несравненно более желанный для любого государства нежели элементарный герой.