Ф. ЭНГЕЛЬС СОБЫТИЯ В КРЫМУ[96]

Ф. ЭНГЕЛЬС

СОБЫТИЯ В КРЫМУ[96]

Лондон, 16 марта. Вместе со снегом, который покрывал последние месяцы театр военных действий, начинают исчезать и иллюзии относительно военных операций в Крыму, порожденные бездарностью официальных кругов, интригами английского министерства и корыстными интересами бонапартизма. В брошюре Жерома Бонапарта (младшего) прямо говорится, что в то время, когда в Крыму все шло вкривь и вкось,

«главнокомандующие имели правительственные указания скрывать и замалчивать те трудности, которые препятствуют взятию Севастополя».

Это полностью подтверждается донесениями названных генералов и особенно слухами, которые они неоднократно распускали о том, что штурм-де назначен на тот или иной день. С 5 ноября до начала марта публику по ту и другую сторону Ла-Манша держали в постоянном ожидании этого заключительного акта драмы. Между тем в результате длительной осады в самом лагере создалось нечто вроде общественного мнения, основанного на открыто высказываемых суждениях сведущих офицеров, и господа из генерального штаба уже не могут больше распространять слухи о том, что штурм произойдет в такой-то день и что город будет взят. Теперь этим не проведешь ни одного рядового. Характер оборонительных укреплений, превосходство неприятельского огня, несоответствие численности осаждающей армии с возложенной на нее задачей и, прежде всего, решающее значение Северного укрепления слишком хорошо поняты сейчас во всем лагере, чтобы можно было продолжать рассказывать старые сказки. Мы имели возможность ознакомиться и с письмами английских офицеров, которые не оставляют на этот счет никакого сомнения.

По имеющимся данным, к концу февраля у союзников было под Севастополем 58000 французов, 10000 англичан и 10000 турок, всего около 80000 человек. Но будь у союзников даже 90000 человек, вряд ли они смогли бы с одной частью войск продолжать осаду, а другую часть выделить для наступательных действий против русских у Бахчисарая; ведь союзники могли бы выставить у Бахчисарая не больше 40000 человек полевой армии, тогда как русские могут противопоставить им по меньшей мере 60000 человек и притом в открытом поле, где союзники были бы лишены неприступных позиций на флангах, которые они имеют, находясь между Инкерманом и Балаклавой. Таким образом, союзники останутся осажденными на занятом ими Херсонесе до тех пор, пока не будут в состоянии пробиться через реку Черную с армией приблизительно в 100000 человек. Но тут и обнаруживается тот порочный круг, в котором они вращаются: чем больше войск они бросают в эту зачумленную мышеловку, тем больше они несут потерь от болезней; и тем не менее единственный способ благополучно выбраться оттуда — это посылать возможно больше войск.

Другое средство, которое изобрели союзники, — турецкая экспедиция в Евпаторию, — оказалось теперь буквальным повторением первоначальной ошибки. Как только турецкие силы высадились у Евпатории, обнаружилось, что они слишком слабы для продвижения в глубь полуострова. Укрепления вокруг этого пункта занимают, по-видимому, такую обширную площадь, что для обороны их нужна армия примерно в 20000 человек. Протяженность укрепленного лагеря, предназначенного для укрытия 40000 человек, должна быть к тому же настолько велика, что в случае нападения примерно половина личного состава потребуется для ведения активных действий. Таким образом, для обороны самого города понадобится примерно 20000 человек, и лишь 20000 человек остается для полевых действий. Но 20000 человек не смогут отойти от Евпатории дальше, чем на несколько миль, не подвергая себя опасности различного рода нападений с флангов и с тыла и даже риску оказаться отрезанными русскими от города. Русские же, имея возможность отступления в двух направлениях — к Перекопу и к Симферополю — и находясь к тому же на своей собственной территории, всегда смогут избежать любого сколько-нибудь решительного сражения с теми 20000 турок, которые двигались бы со стороны Евпатории. Поэтому 10000 русских, находясь на расстоянии однодневного перехода от города, всегда могут держать под угрозой 40000 турок, сосредоточенных в этом городе. С каждыми 10–12 милями отступления русских количество турок, которые отважатся отдалиться от своей операционной базы, будет уменьшаться. Иными словами: Евпатория является вторым Калафатом с той, однако, разницей, что Калафат имел в тылу Дунай, а не Черное море, и был позицией оборонительной, тогда как Евпатория является позицией наступательной. Если 30000 человек в Калафате могли вести успешную оборону, сопровождавшуюся время от времени успешными вылазками на определенное расстояние, то 40000 человек в Евпатории — слишком много для обороны пункта, который удерживали в течение пяти месяцев около 1000 англичан и французов, и в то же время слишком мало для каких-либо наступательных операций. В результате, одной русской бригады, и уж во всяком случае одной русской дивизии, будет вполне достаточно, чтобы сковать все турецкие силы в Евпатории.

Так называемое сражение при Евпатории[97] было простой рекогносцировкой со стороны русских. Русские войска, 25000—30000 человек, подошли к Евпатории с северо-запада, единственно уязвимой стороны, так как с юга город защищен морем, а с востока заболоченным озером Сасык. К северо-западу от города местность представляет собой холмистую равнину, которая, судя по картам и по опыту этого последнего сражения, не господствует над городом в пределах досягаемости полевой артиллерии. Русские, численность которых была на 10000 человек меньше численности гарнизона и которые к тому же на обоих флангах, особенно на правом, могли быть обстреляны стоящими в бухте военными кораблями, не могли, разумеется, серьезно помышлять о том, чтобы взять город штурмом. Поэтому русские ограничились энергичной рекогносцировкой. Они начали с того, что открыли по всей линии канонаду с такого расстояния, которое исключало возможность причинить серьезный ущерб; затем стали все ближе и ближе выдвигать батареи, оставляя при этом свои колонны по возможности вне досягаемости огня противника; потом они продвинули вперед и колонны как бы для атаки, чтобы заставить турок показать свои силы, а затем действительно предприняли атаку в таком пункте, где прикрытие, образуемое памятниками и насаждениями кладбища, дало им возможность вплотную приблизиться к оборонительным укреплениям. Установив расположение и силу турецких укреплений, а также примерную численность гарнизона, русские отступили, что сделало бы благоразумное командование и любой другой армии. Русские достигли своей цели, а о том, что их потери будут значительнее, чем потери турок, они знали заранее. Это совершенно обычное дело союзные командующие возвели в блестящую победу. Разве это не говорит о большом спросе на победы и о незначительном предложении настоящих побед? Русские бесспорно допустили большую ошибку, позволив союзникам продержаться в Евпатории 5 месяцев, пока не прибыли турки. Одной их бригады с необходимым количеством двенадцатифунтовых орудий было бы достаточно, чтобы сбросить противника в морс, а несколько несложных земляных сооружений на берегу могли бы удержать на почтительном расстоянии даже военные суда. Если бы флот союзников направил в Евпаторию военную эскадру, способную подавить сопротивление русских, то русские могли бы сжечь этот пункт и сделать его на будущее совершенно непригодным для того, чтобы играть роль операционной базы десантных войск. Но при нынешнем положении дел русским остается только радоваться, что они оставили Евпаторию в руках союзников. Сорок тысяч турок, последний остаток единственно еще заслуживающей внимания армии, которой располагает Турция, блокированы в лагере, где их в состоянии сковать 10000 русских и где они подвергаются опасности эпидемий и лишений, которые обычно сопутствуют всякому скоплению людей; эти 40000 скованных русскими турок представляют солидный вычет из наступательных сил союзников.

Французы и англичане блокированы на Гераклейском Херсонесе, турки — в Евпатории, а русские беспрепятственно поддерживают связь с Северной и Южной сторонами Севастополя — таковы славные результаты пятимесячных экспериментов в Крыму. К этому присоединяется ряд политических и военных обстоятельств, рассмотрение которых мы откладываем до следующей корреспонденции.

Написано Ф. Энгельсом около 16 марта 1855 г.

Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 131, 19 марта 1855 г. и в газете «New-York Daily Tribune» № 4353, 2 апреля 1855 г. в качестве передовой

Печатается по тексту «Neue Oder-Zeitung», сверенному с текстом газеты «New-York Daily Tribune»

Перевод с немецкого