II
II
Кёльн, 22 марта.
«Предписания об оскорблении величества», — говорится в мантёйфелевской мотивировке 12 проекта, — «тем более должны были иметь место, что в большей части Рейнской провинции уголовные законы, относящиеся к оскорблению величества, были отменены на основании указа от 15 апреля 1848 г., и этот пробел с тех пор не был восполнен».
Мантёйфелевская мотивировка утверждает, что эта часть гогенцоллернского законодательства о печати, превзошедшая даже старопрусское право и высочайшее откровение его величества в виде проектов уголовных законов 1843 и 1847 гг., оказалась особенно необходимой в отношении Рейнской провинции. Указы от 15 апреля 1848 г., т. е. обещания, которые вынуждена была дать «поверженная в прах корона» (см. «Neue Preusische Zeitung» от 20 с. м.) под давлением мартовского восстания, «отменили» в Рейнской провинции с таким трудом октроированные добавления из прусского права и снова восстановили Code penal в его первоначальной несовершенной чистоте, Но чтобы подобающим образом заполнить этот завоеванный в марте «пробел» и вместе с тем документально засвидетельствовать прогрессирующую способность его гогенцоллернского величества к дальнейшему повышению своей ценности, «сильное» ноябрьское министерство предлагает жителям Рейнской провинции не старые домартовские статьи прусского права — нет: новую меру полагающейся особе короля почтительности, раза в два превышающую все кары, изобретенные прежними проектами уголовного законодательства. Le roi est mort, vive le roi! {Король умер, да здравствует король! Ред.} До марта 1848 г. «неослабленное» достоинство отца своих подданных оценивалось, согласно прусскому праву, в один год тюрьмы; в марте 1849 г. оскорбление «поверженной в прах» короны уже поднялось в цене до пяти лет тюремного заключения. До марта 1848 г. рейнское законодательство было пополнено только добавлениями из патриархального прусского права; в марте 1849 г. ему октроируют мантёйфелевские ноябрьские завоевания:
«Свободу печати, сабельную цензуру — и рядом виселицу!»
Но «пробел» рейнского законодательства имеет еще другие стороны. Параграф 12 берлинского проекта реформы печати вносит, далее, следующие дополнения:
«Такому же наказанию» (от двух месяцев до пяти лет заключения) «подвергается всякий, кто вышеупомянутым образом» (словесно, письменно, в форме обозначений, рисунков или других изображений) «оскорбит королеву. Тот, кто таким же образом нанесет оскорбление наследнику престола (?) или другому члену королевского дома… наказуется тюремным заключением от одного месяца до трех лет».
Старопрусское право, как мы уже отметили, карало оскорбление «самого главы государства» только двумя годами. Прогресс законопроекта о печати очевиден, так как он карает за оскорбление второстепенных персон: королевы — пятью годами заключения, наследника престола (?) и «других» членов «королевского дома» — тремя годами заключения.
Рейнскому законодательству столь же мало известно оскорбление «королевы» и т. д., как и оскорбление «самого главы государства». Рейнские газеты могли до сих пор безнаказанно фантазировать о «надеждах двора на неожиданное событие», что иногда — по причинам медицинского свойства — тоже может быть проявлением непочтительности.
Наконец, экс-патентованный проект уголовного законодательства Соединенных комиссий поставил оскорбление «королевы» ниже оскорбления «главы государства», карая его (103) вместо пяти лет — тремя годами тюремного заключения. А по поводу одинаковой кары за оскорбление «королевы» и за оскорбление других членов королевского дома мотивировка проекта 1847 г. заявляет, что уже рейнские, силезские, саксонские и померанские сословные собрания хотели провести различие между этими персонами, но для правительства не была приемлема такая печальная «казуистика».
Но сильное министерство Мантёйфеля не сочло «казуистику» старых рейнских, силезских, саксонских сословных собраний ниже своего достоинства. Разве елейный фон дер Хейдт не принадлежал к патентованным казуистам того времени? Законопроект о печати Мантёйфеля — фон дер Хейдта «конституирует» казуистическую разницу между королевой и другими членами королевского дома; он конституирует ее соответственно прогрессирующему развитию послемартовских чувств королевского достоинства вообще. Старые рейнские, силезские, померанские сословные собрания требовали проведения различия между королевой и другими членами королевской семьи, чтобы при оскорблении последних одинаковая мера наказания — трехлетнее заключение — была смягчена. Сильное министерство Мантёйфеля — фон дер Хейдта принимает это различие, но-только для того, чтобы повысить меру наказания за оскорбление королевы до вновь повышенной нормы за оскорбление «главы государства».
О том, что понятие о монаршем достоинстве способно развиваться подобным образом, свидетельствует и добавление к тому же параграфу, согласно которому оскорбление любого «немецкого главы государства» карается, наравне с оскорблением «наследника престола», тремя годами тюремного заключения.
Согласно рейнскому законодательству, оскорбление третьестепенных «глав государства» приравнивается к оскорблению частных лиц (денежный штраф в 5 франков) и наказуется только по заявлению оскорбленного, а не ввиду публично-правового характера этого преступления. По проекту уголовного законодательства, отвергнутому, к «высочайшему неудовольствию», сословным собранием Рейнской провинции уже в 1843 г., и по вновь предложенному в 1847 г. законопроекту оскорбление иностранных государей и «их супруг» каралось от двух месяцев тюремного заключения до двух лет принудительных работ, причем прусское сословное собрание предложило совершенно устранить эту статью, а оппозиция вестфальских захолустных юнкеров признала первоначальную меру взыскания слишком высокой. Министерство Мантёйфеля — фон дер Хейдта заполняет, наконец, эти серьезные по-слемартовские пробелы рейнского законодательства, повысив оспаривавшуюся рейнско-вестфальским цензовым представительством меру наказания с двух до трех лет и встав горой на защиту померанского Дон-Кихота Соединенного ландтага:
«Свободу печати, действительно гласный суд — и рядом виселицу!»
Параграф 19 высочайше инспирированного проекта реформы печати является поразительно курьезным:
«Тот, кто виновен в оскорблении словесно, письменно, печатно, в форме обозначений, рисунков или каких-либо иных изображений… 1) одной из обеих палат («как таковой»), 2) члена одной из палат во время их сессий, 3) какой-либо другой политической корпорации, общественного учреждения или должностного лица, карается тюремным заключением до 9 месяцев».
В то время как Мантёйфель — фон дер Хейдт штыками разгоняют «политические корпорации», согласительные собрания и палаты, жителям Рейнской провинции в целях «охраны этих собраний» подсовывают в их «имеющий пробелы» Code penal новые виды преступлений. Министерство Мантёйфеля — фон дер Хейдта октроирует стране, из божественно-королевского источника милости, отечественную конституцию, дабы октроировать рейнскому законодательству новый, до сих пор неизвестный вид преступления — «оскорбление палат».
«Свободу печати, гласный суд — и рядом виселицу!»
Пусть жители Рейнской провинции будут настороже! История прежних попыток внедрения прусского права в рейнское законодательство, как и гогенцоллернское дальнейшее развитие мартовских обещаний, покажут им, чего следует ожидать от завоеваний, сделанных по ту сторону Рейна.
До сих пор посягательства на Code со стороны военно-полевой юстиции имели целью не что иное, как полное включение Рейнской провинции в состав старопрусских провинций, включение, которое до тех пор не будет полным, пока Рейнская провинция не будет всецело подчинена палочному режиму прусского права. Но новый законопроект, под предлогом восполнения «пробелов» законодательства Рейнской провинции преимуществами прусского права, усовершенствует еще и прусское право для старых провинций в смысле устранения из него «пробела» — излишней мягкости.
Как ни жалка теперешняя палата, мы все же не думаем, чтобы она приняла эти законопроекты. Но мы полагаем, что в таком случае нам октроируют и гогенцоллернскую виселицу для печати, а именно этого мы и хотим.
Написано К. Марксом 21–22 марта 1849 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №№ 252 и 253; 22 и 23 марта 1849 г.
Перевод с немецкого