6

6

Освобождение самого себя от известного – это и есть медитация. Молитва идёт от известного к известному; молитва может принести результаты, но всё же она находится внутри поля известного, а известное – это конфликт, горе и смятение. Медитация представляет собой тотальное отрицание всего накопленного умом. Известное – это наблюдающий, и наблюдающий видит только сквозь известное. Образ рождён прошлым, и медитация – это окончание прошлого.

Это была довольно большая комната, выходившая в сад с оградой из множества кипарисов, а за ним находился монастырь под красной крышей. Рано утром, до восхода солнца, здесь виднелся свет, и можно было увидеть снующих взад и вперёд монахов. Утро было очень холодным – ветер дул с севера, и высокий эвкалипт, возвышавшийся над всеми прочими деревьями и над домами, раскачивался на ветру крайне недовольно. Он любил бризы, приходящие с моря, потому что они не были слишком яростными; и в мягком движении он наслаждался своей красотой. Он был здесь рано утром, и он был, ловя вечерний свет, когда садилось солнце; это как-то выражало устойчивость и надёжность природы. Он сообщал уверенность всем деревьям, кустам, мелким растениям. Должно быть этот эвкалипт был очень стар. Но человек никогда не смотрел на него. Он срубил бы его, если бы ему нужно было построить дом, и никогда не почувствовал бы утраты; ибо в этой стране к деревьям не испытывают уважения, и для природы остаётся очень мало места; её оставляют только в декоративных целях. В садах великолепных вилл есть деревья, подчёркивающие изящные закругления домов. Но этот эвкалипт не служил декорацией никакому дому. Он стоял сам по себе, роскошный в своём спокойствии, полный безмолвного движения; монастырь с его садом и комната с окружающим её зелёным пространством находились в его тени. Он стоял здесь, год за годом, живущий в собственном величии.

В комнате было несколько человек. Они пришли продолжить разговор, начатый несколько дней назад. В большинстве своём это были молодые люди, некоторые с длинными волосами, другие – с бородами, в облегающих брюках; у женщин были очень короткие юбки, крашеные губы и взбитые волосы.

Разговор начался очень легко; они были не вполне уверены в себе или в том, куда приведёт этот разговор. «Конечно, мы не можем следовать установленному порядку, – сказал один из них, – однако мы им захвачены. Какое отношение имеем мы к людям старшего поколения и к их делам?»

– Простой мятеж не является подлинным ответом, не правда ли? Мятеж – это реакция, это ответ, который даст осуществление собственной обусловленности. Каждое поколение обусловлено прошлым поколением, и простой бунт против обусловленности не освобождает обусловленный ум. Любая форма повиновения также есть противодействие, порождающее насилие. Случаи насилия среди студентов, бунты в городах или война, будь то где-то вдали от вас или внутри вас самих, – всё это никоим образом не принесёт ясности.

«Но как нам действовать внутри общества, к которому мы принадлежим?»

– Если вы действуете как реформатор, вы ставите заплаты на это общество, которое всё время вырождается, и тем самым вы поддерживаете эту систему, создавшие войны, разделения, обособленность. В действительности реформатор представляет собой опасность для фундаментальной перемены человека. Вам следует быть посторонними по отношению ко всем сообществам, всем религиям и общественной морали, иначе вы окажетесь захвачены каким-нибудь старым стереотипом, может быть в чём-то и видоизменённым.

Вы посторонний лишь тогда, когда перестаёте быть завистливым и злым, перестаёте поклоняться успеху или его побудительному мотиву. Быть психологически посторонним возможно только тогда, когда вы понимаете себя как часть окружения, часть социальной структуры, которую вы сами построили, – вы, состоящий из множества»вас», существовавших многие тысячелетия, в течение бесчисленных поколений, создавших настоящее. И в понимании себя как человека вы и найдёте свои взаимоотношения со старшими, уходящими поколениями.

«Но как освободиться от столь тяжкой обусловленности, как обусловленность католика? Она так глубоко укоренилась в нас, она погребена в глубинах подсознания…»

– Будь человек католиком, мусульманином, индуистом или коммунистом, пропаганда сотни, двухсот или пяти тысяч лет представляет собой часть той словесной структуры образов, которая идёт на формирование нашего сознания. Мы обусловлены тем, чем мы питаемся, экономическим давлением, культурой, обществом, в котором мы живём. Мы и есть эта культура, мы и есть это общество. Просто восставать против него – это восставать против самих себя. Если вы бунтуете против самих себя, не зная, что вы такое, – ваш бунт полностью бесплоден. Но осознавать, без осуждения, что вы такое, такое осознание порождает действие, полностью отличное от действия реформатора или революционера.

«Но, сэр, наше бессознательное – коллективное расовое наследие, и, согласно психоаналитикам, оно обязательно должно быть понято».

– Я не понимаю, почему вы придаёте такое значение бессознательному. Оно столь же тривиально и низкопробно, как и сознательный ум, и придавая ему важность, мы только усиливаем его. Если же вы видите его истинную ценность, оно отпадает, как осенний лист. Мы полагаем, что важно поддерживать некоторые вещи, а другие можно и отбросить. Война действительно создаёт определённые периферические улучшения, но сама война – величайшее бедствие для человека. Мысль пыталась преодолеть наши мучения и тревоги и выйти за их пределы многими, многими способами. Мысль создала церковь, спасителя, гуру; мысль придумала национальности; мысль разделила людей внутри нации на разные сообщества, классы, ведущие друг с другом войну. Мысль отделила человека от человека, и, породив анархию и величайшую скорбь, она начинает после этого изобретать структуры, которые должны соединять людей. Однако всё, что делает мысль, неизбежно должно порождать опасность и озабоченность. Называть себя итальянцем или индийцем или американцем – поистине безумие, и это – работа мысли.

«Но любовь является ответом на всё это, не правда ли?»

– Опять вы делаете промах! Свободны ли вы от зависти, от честолюбия или вы просто пользуетесь этим словом»любовь», которому мысль придала определённый смысл? Если смысл слову придала мысль – это не любовь. Слово»любовь» – не любовь, что бы ни подразумевалось вами под этим словом. Мысль – это прошлое, память, опыт, знание, из которого приходит отклик на любой вызов. Так что отклик этот всегда неадекватен – отсюда и конфликт. Потому что мысль всегда стара; мысль никогда не бывает новой. Современное искусство есть отклик мысли, ответ интеллекта; хотя оно и претендует на новизну, в действительности оно так же старо, как и холмы, хотя и не так прекрасно. Именно вся эта построенная мыслью структура – как любовь, как Бог, как культура, как идеология политбюро – должна быть полностью отвергнута, чтобы имело место новое. Новое не может вписаться в старую модель. Вы, на самом деле боитесь полностью отвергнуть старую модель.

«Да, сэр, боимся, ведь если мы отвергнем её, что останется? Чем мы её заменим?»

– Этот вопрос – результат мысли, которая видит опасность и поэтому боится и хочет быть уверена, что найдёт что-нибудь взамен старого. Таким образом, вы опять захвачены этой сетью мысли. Но если вы фактически, не словесно, не интеллектуально, отвергли всё это строение мысли в целом, то вы, может быть, найдёте новое, новый образ жизни, видения и действия. Отрицание – самое позитивное действие. Отрицать ложное, не зная, что истинно, отрицать кажущуюся истину в ложном, отрицать ложное как ложное – вот мгновенное действие ума, свободного от мысли. Видеть этот цветок с его образом, построенным мыслью, – это совсем не то, что видеть его без этого образа. Отношение между наблюдающим и цветком есть образ наблюдаемого, имеющийся у наблюдающего, и именно в этом – огромное расстояние между ними.

Когда образ отсутствует, временной промежуток исчезает.