§ 5. Свобода и оружие

§ 5. Свобода и оружие

Свобода, равенство, братство. Именно античный полис впервые рождает понятие свободы, больше того, придаёт ей закреплённую законом форму, определяет её границы, устанавливает конкретную меру свободы каждой категории своих граждан.

Бытует мнение, что свобода полностью исключает равенство граждан. В качестве доказательства приводится тот факт, что разные люди обладают разными способностями, поэтому уравнение их возможностей только препятствует развитию таланта. А значит, и развитию самого общества, ибо, закрывая дорогу всему одарённому, оно впадает в стагнацию и обрекает себя на упадок. Словом, полное равенство решительно исключает действительную свободу человека.

Но, во-первых, свобода как совершенно особое состояние духа, побуждающее человека к творчеству (то есть то, что Эрих Фромм назовёт «свободой для»), ещё практически неведома античному городу, она только зарождается в нём, но ещё не осознается им; для него, по преимуществу, существует лишь чисто внешний её аспект («свобода от»). Для города и его граждан свободный человек – это только то, что определяется многозначным понятием «свой». Во-вторых, это справедливо только там, где сама свобода понимается исключительно в негативном смысле, только через отрицание того, что способно ограничить, связать творческую инициативу индивида («отсутствие стеснений, ограничений»). Ведь неравенство способностей граждан – это тоже род серьёзных препятствий («в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань»), поэтому полное равенство несовместимо с неограниченной возможностью развития всех способностей человека. Однако свобода имеет ещё и позитивное содержание, которое выражается в покровительстве созидательной деятельности индивида, и реальная её мера – это степень фактической защиты, которая на деле гарантируется каждому члену общества со стороны государства. В этом аспекте личные качества индивидов уже не служат препятствием распространению свободы на всех, и пользующиеся равной защитой оказываются в самом деле равными друг другу.

Впрочем, будем осторожны: ведь в действительности гармоничное соотношение этих стихий, как кажется, вообще не имеет полного и уж тем более однозначного решения. Это видно уже из того, что современное общество за две тысячи лет так и не нашло единого рецепта, который позволил бы обеспечить одновременно и полную свободу личности, и столь же полное равенство своих граждан. Однако в античном полисе этот рецепт существовал; полная свобода и в самом деле означала там абсолютное равенство всех, кто пользовался ею, ибо город гарантировал любому гражданину, независимо от его личных достоинств, единый уровень защиты в реализации любой (допустимой) инициативы… но только по отношению к тем, кто пользовался гораздо меньшей правоспособностью. Здесь ни в коем случае нельзя забывать о том, что полная свобода распространялась там только на очень узкий круг лиц. В пределах этого круга избранных все и в самом деле были равны между собой (но вместе с тем полноте их прав мог позавидовать любой из полу-свободных, четверть-свободных, совсем не свободных, словом, любой). Поэтому интуиция ничуть не подводит французских революционеров, обнаруживающих полную свободу только там, где есть действительное «братство». Правда, необходимо напомнить, что это «братство» и у них решительно исключало из себя и «врагов народа», и всех тех, кому надлежало висеть на фонаре.

В условиях полиса полной защитой всех его институтов пользовались лишь те, кто занимал ключевое место в военном строю города. Все остальные были вынуждены довольствоваться малым. Но ведь и сегодня, несмотря на равенство всех перед законом, в обеспечение прав одного высылается лишь копия судебного решения, в обеспечение же аналогичных прав другого – целая армия матёрых судебных исполнителей, поддерживаемых к тому же ещё и ударным подразделением ОМОНа. Античный полис не чужд, конечно, и такого понимания вещей, но всё же он менее циничен, ибо даже не думает о провозглашении всеобщего равенства; степень защиты каждого здесь дифференцирована законодательно закреплённой правоспособностью.

До конца свободен только тот, кто пользуется всей полнотой поддержки и защиты своего государства. Но защита и поддержка полиса – это отнюдь не пассивное состояние его силовых и властных институтов; их действительное назначение состоит, в частности, в том, чтобы своевременно пресекать любое вмешательство, способное ограничить творческую инициативу полноправного гражданина в сфере возможного. Иными словами, в сфере не запрещённого обычаями, законами и моралью общества. Поэтому не только формализованные законодательные запреты, но и отсутствие надёжных гарантий такого пресечения является «стеснением», «ограничением», о которых говорят современные словари.

Вместе с тем полноценная защита существует не только там, где путь к реализации прав гражданина расчищается вооружёнными контингентами государства (да и не везде возможно вмешательство его силовых структур); дифференцированная правоспособность – это ещё и целая система льгот и преференций, причём не только в сфере публичного, но, что гораздо более важно, и в сфере частного права, то есть отрасли, призванной регулировать имущественные отношения граждан и юридических лиц. Материальные же интересы по мере укрепления военного и политического господства полиса над сопредельным территориями начинают занимать все большее и большее место в мироощущении всех категорий его граждан. Поэтому различие правосостояний, в конечном счёте, проявляет себя как гарантированная всей мощью государственных институтов система обеспечения разных доходов на одну и ту же единицу труда и таланта.

Ясно, что никакие льготы и никакие преференции (а разность правоспособностей в принципе неотделима от них) в самом деле несовместимы с подлинным братством. Поэтому, свобода и равенство и в Греции, и в Риме открыто существуют только для полноправных граждан, все остальные обязаны знать «своё место». Впрочем, повторим: и древнему обществу отнюдь не чужды некоторые слабости современных демократий, где даже среди полноправных граждан есть своя доля неравенства.

Словом, конечно же, правы и те, кто отрицает возможность совмещения свободы и равенства.