Торжественные почести

Меня подобное несчастье коснулось, когда умерла мать. Моих страданий не облегчали соболезнования и в еще меньшей степени — стандартные советы. Любые утешения лишь оставляли небольшие царапины на стальных прутьях, теснивших мою душу. Я предпочел бы молчаливые объятия или слезы людей, которые поплакали бы вместе со мной.

Учитель продвигался сквозь толпу, прося разрешения. Мы следовали за ним. Чем ближе к гробу стояли люди, тем сильнее они страдали. Наконец мы увидели в гробу мужчину примерно сорока лет. Волосы у него были черные, хотя и редкие, лицо — изнуренное болезнью.

Вдова была безутешна. Ближайшие друзья тоже вытирали слезы. Сын пребывал в отчаянии. Я увидел в нем себя и понимал его мучения лучше, чем мои спутники. Жизнь мальчика начиналась скверно, с большой потери. Я плохо разбирался в жизни, а мой отец сам покончил со своей. Позже ушла в могилу и мать. Я жил в одиночестве, замкнувшись в своем полном сомнений мирке, и на свои вопросы так и не нашел ответов. Мне казалось, что Бог не обращал на меня внимания. В отрочестве меня это печалило. В конце концов он превратился в некий мираж, и я стал атеистом. Мне впору бы бездельничать, но я превратился в специалиста по высказыванию пессимистических идей. Почувствовав возникшую пустоту в жизни мальчика, я не мог сдержать слез.

Учитель, заметив отчаяние паренька, обнял его, спросил, как его зовут и как звали отца. Потом, к нашему ужасу, он обвел взглядом собравшихся и серьезным тоном произнес несколько слов, заставивших их прислушаться, — слов, которые вполне могли бы спровоцировать беспорядок.

— Почему вы пребываете в таком отчаянии? Сеньор Марк Аврелий не мертв.

Мы с Бартоломеу и Димасом сразу же отошли подальше. Нам не хотелось, чтобы люди, собравшиеся у гроба, поняли, что мы — его ученики. Они отреагировали на дерзкую речь учителя по-разному. Некоторые перестали плакать и настроились дать отпор, хотя и сдержанный. Одни изобразили на своих лицах улыбки, напоминающие улыбку безумца. Другим хотелось узнать, что будет дальше. Они решили, что имеют дело с эксцентричным духовным лидером, приглашенным на похороны. Третьим очень хотелось прогнать его прочь с церемонии и хорошенько наподдать за вмешательство в чужие дела и за неуважение к чувствам других. Среди этой группы оказались и люди, которые начали хватать его за руки, желая избежать скандала.

Но учитель был непреклонен и начал свою речь твердо и громко:

— Я не призываю вас смягчить свою боль, я призываю вас смягчить свое отчаяние. Я не ожидаю, что вы сдержите свои слезы, но ожидаю, что вы сдержите приступы печали. Тоска никогда не проходит, а вот отчаяние можно и нужно преодолеть, так как оно не делает чести усопшему.

Люди опустили руки и начали понимать, что странно одетый бородатый человек хотя и чудаковат, но далеко не глуп. Антонио, сын умершего, и София, его вдова, пристально посмотрели на учителя.

Вскоре учитель с выражением странного покоя на лице добавил:

— Марк Аврелий пережил в своей жизни удивительные моменты — он плакал, любил, восхищался, нес потери, одерживал победы. Вы стоите здесь и печалитесь по поводу его отсутствия, поддавшись чувству пустоты, потому что позволили ему умереть в единственном месте, в котором он должен был остаться жить. Среди вас.

Увидев, что люди заинтересовались еще больше, учитель вновь обратился к излюбленному методу Сократа, позволяющему проникать в суть явлений.

— Какие заметки оставил в ваших душах Марк Аврелий? Какое влияние он оказал на ваши жизненные пути? Какие слова и жесты отражали его интеллект? Этот безмолвный человек все еще кричит в тайниках ваших биографий?

Задав последовательно эти вопросы, продавец идей просветил всех, кто его слушал, включая и нас, следующих за ним. Нам в очередной раз стало стыдно за нашу бесчувственность и невежество. И наконец он задал вопрос, который потряс слушателей:

— Так как, этот человек жив или мертв в ваших сердцах?

Люди ответили, что жив. Учитель тут же сказал слова, которые вывели людей из отчаяния, ободрили их:

— Незадолго до смерти Иисуса женщина по имени Мария, любившая Его, подошла к Нему и возлила на Него самое дорогое миро, вылила все, что имела. Окропив Его этим благовонием, она тем самым хотела восхвалить Его за все — за то, что Он жил, и за то, что совершил. Иисус был взволнован, Он похвалил ее за столь великодушный поступок, в то время как ученики упрекнули женщину в том, что она попусту потратила драгоценное благовоние, которое следовало использовать для других целей. Осуждая учеников, Иисус сказал им, что готовит их к Своей смерти и что куда бы Его послание ни пришло, эти слова будут считаться вечным памятником Ему.

Люди внимательно слушали его речь. Те, кому не удалось ее расслышать, спрашивали, что он сказал, у тех, кто стоял поближе. Вскоре продавец грез закончил:

— Учитель Учителей хотел показать, что бдение может вызвать слезы, но прежде всего оно должно стать поводом для похвал и трогательных воспоминаний. Атмосфера траурных церемоний должна быть пропитана благовониями, почестями тому, кто ушел. Во время траурных церемоний следует вспомнить о делах усопшего, о том, как он решал свои проблемы, что говорил. О большинстве представителей рода человеческого обязательно можно что-то сказать. Пожалуйста, расскажите мне о делах этого человека! Поведайте о том, какое влияние он оказал на ваши жизни. Его молчание — это предложение заговорить нам.

Сначала люди только переглядывались между собой. Потом произошло нечто невообразимое. Многие вдруг стали описывать события, которые пережили вместе с покойным. Говорили о наказе, который он дал перед смертью. Некоторые рассказали о его благородстве. Другие — о его повышенной эмоциональности. Были и такие, которые вспомнили о его доброте и чувстве товарищества, о его верности.

Кое-кто похвалил его за способность бороться с трудностями. Люди, чувствовавшие себя более свободно, говорили о его манерах. Один из его друзей даже рассказал о том, что покойный очень любил природу. А другой произнес:

— Я никогда не видел человека более упрямого и настойчивого, чем он.

Люди, включая Антонио и вдову, смеялись в обстановке, в которой никто и никогда не улыбался, ибо все знали, что в действительности он был большим трусишкой.

— Но он научил меня, — продолжал друг, — что мы никогда не должны отрекаться от того, что любим.

Двадцать минут люди оказывали эти невероятные почести. Они не могли как следует описать пленительных эмоций, пережитых ими. Марк Аврелий был жив, по крайней мере, в сердцах тех людей, которые провели ночь у его гроба. В этот момент учитель посмотрел на нас, своих учеников, и то ли пошутил, то ли сказал правду. Не знаю.

— Когда я умру, не отчаивайтесь. Окажите мне почести. Расскажите о моих мечтах, расскажите о глупостях, которые я совершал.

Некоторые люди улыбались, глядя на странного и жизнерадостного человека, который вывел их из долины отчаяния и привел на безоблачную вершину спокойствия. Как ни странно, улыбался даже маленький Антонио. Вскоре в атмосфере, насыщенной благовониями торжественных почестей умершему, учитель продал еще одну мечту мальчику, потерявшему отца. Это был интереснейший социологический феномен. Я и подумать не мог, что когда-нибудь стану свидетелем подобного.

— Антонио, посмотри, как твоему отцу удалось стать таким блестящим человеком, несмотря на некоторые свойственные ему недостатки. Не сдерживай слез, плачь столько, сколько захочешь, но не оплакивай в отчаянии свою утрату. Наоборот, почитай его живого, как взрослый. Почитай его за то, как он боролся со своими страхами. Воздай ему должное за то, что он был добрым, творческим, эмоциональным, чистосердечным человеком. Будь благоразумным. Думаю, что если бы твой отец смог сейчас использовать мой голос для того, чтобы что-то сказать, он закричал бы, призывая тебя жить: «Сын мой, иди вперед! Не бойся отправляться в путь, бойся оставаться на месте!»

Антонио совершенно успокоился. Было сказано именно то, что он должен был услышать. И пусть он много плакал и тоска разрывала ему грудь, но в этой тоске не было траурных нот, и он знал, где нужно поставить запятые в своей жизни, столкнувшись с одиночеством, когда тоска пройдет. Его жизнь отныне пойдет другими путями.

Продавец грез готовился уйти, но успел до этого еще раз ошарашить собравшихся своими вопросами — теми самыми, которыми ошеломил меня на крыше «Сан-Пабло».

— Являемся ли мы живыми атомами, которые распадаются и никогда уже не станут тем, чем мы были? Что есть бытие и что есть небытие? Какому смертному это известно? Кто глубоко исследовал атрибуты смерти, дабы познать ее суть? Смерть — это конец или начало?

Восхищенные люди обратились ко мне: «Что это за человек? Откуда он взялся?» Но что я мог им ответить? Я тоже ничего не знал. Потом они обратились к Бартоломеу и, к сожалению, задали те же самые вопросы. Краснобаю очень нравилось разглагольствовать о том, чего он не знает, и, выпятив грудь вперед, он отвечал:

— Кто такой мой шеф? Он из другого мира. И, если уж говорить начистоту, я его помощник по международным делам.

Димас, новый человек в группе, ошеломленный всем тем, что услышал, ответил честно:

— Я не знаю, кто он такой. Знаю только, что одевается он как нищий, но производит впечатление человека очень богатого, у которого денег куры не клюют.

София, мать Антонио, преисполненная, как и я, благодарности, прямо-таки разрывалась от любопытства. А когда она увидела, что он повернулся и намеревается уходить, не собираясь больше ничего говорить, спросила:

— Кто вы такой, сеньор? Какую религию исповедуете? Какое философское течение вас питает?

Он спокойно посмотрел на нее и, ответил:

— Я не религиозен, не являюсь ни теологом, ни философом. Я путник, который старается понять людей. Я странник, который в свое время посчитал, что Бог и в подметки мне не годится, но потом, побывав в огромной пустоте, обнаружил, что Он суть светильник бытия.

Услышав это, я в очередной раз задумался. Я не знал, что учитель был, подобно мне, атеистом. Его отношение к Богу меня крайне беспокоило. Оно не было отношением религиозным, формальным, испуганным, но несло в себе заряд непостижимой дружбы. Так кто же он, в конце концов? В какой пустоте он побывал? Плакал ли он больше, чем люди, собравшиеся на бдение, все вместе взятые? Где жил? Где родился? Не успели в глубине моего сознания возникнуть очередные вопросы, как он пошел прочь. София протянула ему обе руки и поблагодарила, не произнося ни слова. Антонио не сдержался. Он обнял учителя и долго не отпускал, чем тронул всех присутствующих.

— Где я могу встретить вас снова? Где вы живете? — спросил он.

— Мой дом — весь мир, — ответил учитель, — ты можешь встретить меня на одной из дорог бытия.

И он ушел, оставив чрезвычайно удивленных им людей. Мы же с друзьями просто лишились дара речи. Он нас пленил и успокоил, по крайней мере, на время. Мы начали верить в то, что есть смысл за ним идти, не зная при этом, какие еще бури нам придется перенести.

Мы медленно прошли сквозь толпу. Людям хотелось познакомиться с учителем, поговорить с ним, рассказать кое-что о своей жизни, но он проходил мимо, как простой прохожий. Ему не нравилось, когда к нему приставали.

Мы начинали чувствовать себя важными персонами. Димас и Бартоломеу, которые всегда были маргиналами, принялись раздувать собственное «Я». Их поразил вирус, который мне был очень хорошо известен.