Выявляя источники стрессов

Выявляя источники стрессов

События у храма информатики были крайне напряженными. Мы считали, что учителю нужно обработать полученные раны в амбулатории, после чего отдохнуть под каким-нибудь виадуком или на площади. Мы взяли его под руки и повели прочь. Однако же, вместо того чтобы успокоиться, он поднялся на край чаши многоцветного фонтана и с необычайной смелостью начал предлагать людям прослушать последние новости с большой ярмарки.

Мы не верили своим ушам. Посетители начали подходить к нам. Они уже узнали возмутителя спокойствия, о котором писали газеты. Учитель-полемист продолжал беспокоить гостей и участников выставки бытовой электроники.

— Какой-нибудь юный беспризорник обладает большей духовностью, чем все компьютеры мира, объединенные в единую сеть. Но куда вкладывается больше денег — в детей или в машины?

По-своему поняв учителя, некий ученый задал ему риторический вопрос:

— Вы специалист по искусственному интеллекту? По-моему, нет. Пройдет совсем немного лет, и мы будем иметь машины, которые по своим характеристикам превзойдут человеческий мозг. В них будут вложены программы человеческого разума, превосходящие его по объему памяти. Это окажется самая фантастическая машина. Подождите и увидите!

Учитель не стал отказываться от диспута.

— Не согласен! Компьютеры навечно обречены на сон в бессознательном состоянии. У них никогда не возникнут конфликтные ситуации. Их никогда не будет волновать вопрос о собственных истоках и о собственном конце. Они никогда не создадут ни философии, ни религии. Они навсегда останутся рабами программного обеспечения.

Я задумался: «Откуда у учителя такие познания? Как ему удается с такой уверенностью в своей правоте вести полемику по еще не решенным вопросам?» С другой стороны, инженеры-компьютерщики и программисты, которые его слушали, явно смутились.

— А что, если искусственный интеллект никогда не очнется от своей бессознательной дремы? А что, если компьютеры никогда не узнают, что существуют? Наши конфликты выставляют напоказ нашу многосложность. Если нам не удается радоваться их наличию, то следует хотя бы восхищаться ими как производными от величия нашей психики.

Я посмотрел на некоторых своих товарищей и увидел, что они совершенно ничего не понимают. Особенно растерянный вид был у Бартоломеу. Но я тут же отказался от желания сказать ему что-то, поскольку он поразил меня, заговорив шепотом:

— Суперэго, я всегда был человеком на удивление сложным, а вы невыносимо уверенный в себе и надоедливый.

Бартоломеу часто «доставал» меня в таких ситуациях, когда прекрасно понимал, что я не могу дать ему достойный ответ. Мне хотелось ошеломить его своей образованностью, но я был вынужден постоянно культивировать в себе то, чего у меня никогда не было — терпение. И я, никогда не бывший человеком религиозным, обращался к Богу: «Дай мне, Боже, терпения, чтобы не выходить из себя, общаясь с этой на удивление сложной личностью».

А учитель тем временем, раскритиковав кибернетику, перенес огонь своей критической артиллерии на Интернет.

— Система породила Интернет и сотовые телефоны, произведя тем самым революцию в области коммуникаций и доступа к информации. Люди отныне смотрят на приборы, а не на лица конкретных людей. Не вступать в прямой диалог с другими людьми — это еще куда ни шло, но не вступать в диалог с самим собой — это невыносимо.

Теперь я понимал, почему учитель иногда уединяется. Когда я видел, как он разговаривает сам с собой, то находил это очень странным. Такое поведение, с моей точки зрения, всегда было признаком безумия, но теперь мое мнение изменилось в корне, и я стал относиться к этому феномену как к симптому здоровья. Сам я с собой никогда не разговаривал, если не считать сугубо прозаических случаев. Но я был сильнее болен, чем некоторые психопаты. Никто меня не тянул канатом к тому, чтобы полностью пасть духом.

Количество людей, остановившихся, чтобы послушать учителя, постоянно росло, отчего ему приходилось говорить все громче. Они пришли на эту великолепную ярмарку, чтобы посмотреть на последние новинки информатики, но обнаружили одну из самых последних новинок, самый сложный «компьютер» — собственный мозг. Делая все более ясным сознание своих слушателей, учитель, в частности, утверждал, подкрепляя это цифрами, ранее мне не известными:

— Более четырех миллиардов азиатов, европейцев и американцев никогда не сталкивались со своей собственной сущностью. Их голос замолкнет в небольшом пространстве, называемом могилой, подобно голосам иностранцев, которым не суждено найти свой настоящий дом.

Люди размышляли над этими словами, словно им прочитали текст молитвы. В этот момент наш друг Краснобай поднял руки. В атмосфере философских раздумий ему не следовало раскрывать рот, дабы не привнести в нее нечто чужеродное. Но его зависимость от страстного желания непременно высказаться была сильнее, чем зависимость от желания пропустить рюмочку.

— Шеф, мне кажется, что мы запутались еще больше, чем эти хмыри.

— Почему, Бартоломеу? — терпеливо спросил учитель ученика, большого специалиста прерывать урок на самом интересном месте.

— Потому что у нас нет даже дома. Живем под мостом.

Некоторые улыбнулись. Позднее Бартоломеу понял значение своей выходки. Учитель не стал его порицать, он тоже улыбнулся и оценил его непосредственность. Краснобай был чрезмерно активным и праздношатающимся ребенком. С точки зрения учителя, свобода возникает на почве непосредственности. Многие потеряли свою непосредственность в школах, в церквах, на предприятиях, даже те, кто посещает крупные выставки-ярмарки. Они стали роботами, восхищающимися машинами; они не говорят то, что думают. В этот момент я заглянул в собственную душу и понял, что отнюдь не хуже других. Ради сдержанности я стал формалистом, человеком рассудительным и осторожным. Я сам не знал себя и другим не позволял. Я был интеллектуалом, хорошо умеющим объяснять, что все хорошо. Было трудно признать, что Краснобай стоит выше меня.

— Да, Бартоломеу, у нас нет дома, но мы претендуем на лучший из них. Вспомните нашу песню, — спокойно посоветовал учитель Бартоломеу.

После чего он еще раз удивил слушателей своей эксцентричностью. Он прервал речь и запел свою песню, продолжая вести себя как истинный учитель. Мы запели вместе с ним. Поначалу я чувствовал некоторую скованность. Краснобай и Димас наслаждались пением. Мы сошли с вершин рефлексии, чтобы принять душ под освежающим водопадом удовольствия.

Я всего лишь простой путник,

потерявший страх потеряться.

Я уверен, что далек от совершенства.

Можете назвать меня безумцем,

можете смеяться над моими идеями,

неважно!

Важно то, что я просто путник.

Мечты продаю всем встречным.

Нет у меня ни компаса, ни плана,

нет ничего, и есть все.

Я всего лишь простой путник —

в поисках самого себя.

Услышав, как мы поем эту песню, некоторые из собравшихся здесь людей были совершенно ошеломлены. Они то и дело спрашивали: «Что это за группа? Откуда появилась? Кто этот учитель? Не переодетый ли это болтун из какой-нибудь корпорации, нанятый для манипулирования умами посетителей выставки?» Другие же расслаблялись, входили в ритм и начинали напевать вместе с нами. Они потеряли страх потеряться, потеряли страх расслабиться; поняли несколько мгновений спустя, что они не исследователи, инженеры или предприниматели, а всего лишь простые путники. А были еще такие, которые покинули «партер» со словами: «Этот сумасшедший хмырь настоящий прохиндей!» Несмотря на подобные нелестные высказывания, этот столь непочтительный и плохо одетый человек мало кого оставил равнодушным. Он проникал в самые сокровенные уголки души человека, чувствующего себя одиноким.

Мы огляделись по сторонам и увидели людей, которые были по-настоящему взволнованы; среди них выделялись две очень хорошо одетые женщины-администраторы. Они чувствовали себя совершенно одинокими, хотя постоянно находились в окружении людей. Они добились успеха как профессионалы, но были несчастны. Все происходящее наяву перемешивалось с тем, что творилось в моем воображении.

Видя, что его слова задели людей за живое, продавец идей обратился к другой теме и спросил, казалось бы, об очевидном:

— Средняя продолжительность жизни сейчас выше, чем раньше?

Один человек шагнул вперед и сказал:

— Разумеется, выше!

Однако учитель посмотрел на своих учеников, особенно на меня, потом перевел взгляд на слушателей и призвал нас не согласиться с этим ответом.

— Нет! Сейчас люди умирают раньше, чем в прошлом!

У многих это высказывание вызвало насмешки. Мне показалось, что на сей раз учитель растерялся. Один ученый не выдержал и, улыбаясь, начал оспаривать правоту учителя:

— Глупость! Самому ленивому студенту известно, что средняя продолжительность жизни увеличивается по мере совершенствования санитарии и появления вакцин.

Продавец грез глупым не был и знал, что говорит. Обратив свой взгляд на оппонента, он ответил:

— В Древнем Риме средняя продолжительность жизни не превышала сорока лет. В средние века — не превышала сорока пяти лет. Сегодня она приближается к восьмидесяти годам, но я имею в виду духовный мир человека. В духовном отношении мы умираем раньше. Вам не кажется, что вы проспали свою жизнь, сеньоры, — спросил он и, повышая голос, добавил: — У нынешней системы есть свои хорошие стороны. Она дала нам вакцины, антибиотики, обработку воды и канализацию, новые способы ведения сельского хозяйства, консервацию продуктов питания, чем увеличила среднюю продолжительность физической жизни. Вместе с тем эта же самая система, которая вывела нас на свежий воздух, своими излишествами изъяла из этого воздуха кислород. Понимаете?

Мы не понимали, по крайней мере, не совсем. Учитель часто был скуп на слова. Высказывался почти каким-то кодом. Мы не понимали, что он подразумевает, когда говорит об «излишествах» системы. Дабы наши умы просветлели, он сделал то, что ему всегда нравилось: рассказал одну историю.

— Шотландский бактериолог Александр Флеминг в 1928 году изучал в своей лаборатории одну страшную бактерию. Будучи рассеянным, как всякий хороший ученый, и неся груз множества обязанностей, он, покидая лабораторию, забыл закрыть дверь. Один грибок проник в чашки Петри. Возникла плесень. То, что поначалу казалось катастрофой, обернулось великим открытием — бактерии погибли. После этого открытия был экстрагирован первый антибиотик, пенициллин. Были спасены миллионы жизней. Однако пенициллин применялся слишком часто и без разбора. Результат? Сейчас — катастрофический. Чрезмерное применение антибиотиков привело к появлению бактерий, устойчивых к этим антибиотикам и, следовательно, еще более опасных. Пенициллину, который был самым большим подарком медицины человечеству, теперь вменяют в вину то, что он породил супермикробов, способных разрушить или негативно воздействовать на него. Таким же образом система, увеличившая среднюю продолжительность физической жизни, своими излишествами духовно хоронит нас раньше, чем во времена эпидемий оспы.

Учитель сделал паузу, чтобы отдышаться, и продолжал:

— В физическом отношении мы живем дольше, чем раньше, но время в нашем восприятии теперь течет значительно быстрее. Дни бегут, годы летят. Многие находятся в расцвете сил, чувствуют себя молодыми, а посмотрят — им, оказывается, уже семьдесят или восемьдесят лет. В настоящее время восемьдесят лет воспринимаются как двадцать. Что за излишества так подействовали на возраст?

Ошеломленные и честные слушатели подумали о том, что душило каждого из них.

— Слишком много обязательств, — заявили одни.

— Слишком много информации, — сказали другие.

Но были и такие, которые ответили:

— Излишнее социальное давление, конкуренция, тесные рамки, поборы, необходимость находиться на уровне современных требований.

Мы были обществом излишеств, в том числе и переизбытка глупостей.

Бартоломеу не остался в стороне. К счастью, его мнение узнали только мы.

— Излишнее пьянство. — И поскольку он никогда и никого не оставлял в покое, то счел нужным добавить, посмотрев на нас: — Переизбыток эго, бродяжничества и религиозности.

Мы слегка помяли ему бока.

До сознания собравшихся стало доходить, что жизнь, которую мы ведем, буквально переполнена излишествами. Они нуждались в мечтах. Человек с распухшими губами и синяком под глазом был готов их предложить, хотя бы самую малость.

— Что нужно сделать, чтобы вернуть нашу полную стрессов жизнь в нормальное русло? — спросил обеспокоенный сеньор семидесяти лет.

Учитель был лаконичен и не уходил от прямого ответа.

— Урежьте излишества, даже если это будет сопряжено с потерей денег и статуса. Если вам не хочется стать пожилыми людьми, требующими вернуть себе молодость, которая уже прошла, имейте мужество урезать. Безболезненных урезаний не бывает.

Я задумался. Неужели учитель сам когда-то проявлял смелость и урезал излишества, или он один из тех теоретиков, которые разглагольствуют о том, чего сами на практике никогда не делали? Способен ли человек, не имеющий практического опыта, проникать в сознание других людей? Он дал мне почувствовать, что время мое скоротечно. Я был по горло в излишествах: излишние занятия, беспокойства, раздумья, жалобы, долги. Я создавал «супермикробов», которые лезли мне в душу.

После речи о борьбе с излишествами в области стиля жизни учитель продал великолепное упражнение, развивающее искусство наблюдения, которое мы выполняли один раз в неделю, и закончил свое выступление так:

— Жизнь быстротечна, в том числе и во временном плане. Прожить ее медленно и приятно — это великий вызов, который брошен смертным.

Эти слова напомнили мне, что в прошлом дни пробегали так быстро, что я их не замечал. Теперь, в этом необычном семействе, дни тянулись медленно. Мы вели напряженный образ жизни.

Закончив говорить, учитель почувствовал головокружение. Стресс, который он испытал во время своего выступления, ослабил его, но мы не позволили ему упасть. Соломон и Димас взяли его под руки и вывели из помещения.

Выходил он под горячие аплодисменты. В двухстах метрах от выставочного павильона находился виадук Европейский, под которым учитель собирался отдохнуть. На улице к нему подошел человек и враждебно заговорил:

— Я никогда за один день не слышал столько бредовых идей. Ваши речи — сплошное надувательство.

Мы были оскорблены словами этого типа. Учитель нас успокоил.

— Я ухожу, и пусть мои идеи остаются идеями сумасшедшего, а ваши — идеями мудреца, — ответил он незнакомцу и пошел прочь.

Когда он выходил, люди обращали внимание на странного человека и обменивались мнениями: «Уж не собирается ли он основать какое-нибудь новое общество? Где я возьму столько сил, чтобы урезать мои излишества?» Некоторые хотели уехать жить в сельскую местность, разводить там орхидеи, скот или попробовать вернуться в общество, сменить занятие: наняться добровольцем в филантропические институты, например, в онкологические или детские клиники. Но все те же излишества требовали от них отложить реализацию своих замыслов на будущее. Так что домой они вернулись в задумчивости. Спать сразу не ложились, хотелось избавиться от страха потерять себя. Понемногу я начал понимать, что учитель является не столько продавцом грез, сколько продавцом бессонницы.

Когда мы выходили из храма информатики, произошло еще одно событие. Некая хорошо одетая женщина, хотя и видела, что учитель едва держится на ногах, захотела с ним поговорить. Мы объяснили ей, что момент для этого не самый подходящий. Но учитель, забыв о своем головокружении, решил выслушать удрученную женщину.

— У моей горячо любимой шестилетней дочки Жоаны рак. Врачи говорят, что жить ей осталось от силы еще три месяца. Мой свет погас. Я хотела бы умереть вместо нее. Я не могу оставаться дома. Здесь я оказалась, потому что впадаю в отчаяние каждый раз, когда вижу ее, а она у меня особенная. Иногда даже старается успокоить меня.

Мы были потрясены и в очередной раз устыдились своей бесчувственности.

— Дочь моя! — взволнованно начал учитель. — Я не обладаю такой сверхъестественной силой, которая позволила бы мне помочь маленькой Жоане. Но могу сказать, что три страшных месяца пролетят как секунды, тогда как три месяца, прожитых в довольстве, подобны вечности. Не хороните дочь в могилу своего страха. Ступайте домой, откройте ее для себя и позвольте ей открыть вас. Живите с ней полной жизнью, максимально насыщая ее радостью, все то время, которое ей отпущено.

Женщина ушла в приподнятом настроении, обуреваемая желанием превратить каждую минуту в уникальный момент. Мы не знали, проживет ли маленькая Жоана немного больше или нет. Но мы были уверены в том, что за следующие три месяца они смогут прожить более яркую и более активную жизнь, чем большинство родителей и за тридцать лет.

Я вспомнил, каким отцом я был. Захотелось разыскать Жоао Маркоса и просить его простить меня за легкомыслие и интеллектуализм.