35. О демонизме женского. Символика перевернутого объятия

Известно, что в традициях многих народов женское начало связывалось не только с идеей "совращения", но и с "демоническим". Согласно Каббале, демоническое прямо вытекает из женского[512]': то же самое касается yin (Инь) в даосизме; в египетской традиции противосолярные силы также женской природы, как и Изида, по легенде, — соблазнительница, обманом похищающая у Ра[513] "могущественное Имя", дабы лишить его силы[514]'. Очень легко перечислять упоминания этой стороны женского в других традициях, причем не в моральном, а в онтологическом смысле — в точном соответствии с тактическим началом, началом "материи" и "Воды", причем если обратиться именно к динамической и драматической картине мира, а не к образу простой "эманации" спинозовского типа.

Мы подходим, таким образом, к эзотерическим указаниям, очень близким к метафизике пола вообще. Демонические тенденции женского прежде всего в "распылении", развоплощении трансцендентной и магической мужественности, всего того, что в мужском есть сверхприродного, первозданного по отношению к диаде, способного возвышаться над текущим и текучим, достигать космических уровней. В буддизме это именуется vîrya[515]; и можно увидеть здесь единый корень с латинским vir: это указание на вирильность, мужественность, трансцендентную направленность духовного восхождения, превозмогающего становление, "самсару"[516], текучесть вещей. В многосмыслии оперативно-практического словаря тантры и хатха-йоги, слово vîrya означает также мужское семя, в котором, согласно этим взглядам на человека, содержится зерно мужества — purushamâtra sambandhibhih — и соответственно зерно будущего сверхприродного раскрытия самого себя[517]. В самой природе женского таится распад, рассеяние, разложение неделимо-мужского — это в равной степени касается поглощения семени в материнской (деметрической) функции женщины и в ее функции афродической (любовницы), то есть равно и в деторождении и в страстном желании, как, собственно, и в области оккультного. Так проявляет себя сущностный демонизм, противоборство творению, то, что гностики в соответствии со своим дуалистическим мировоззрением называли "миром демиурга" (в самом широком смысле — природы, противоположной духу). Это та самая "сосущая смерть" которая приходит к мужчине вместе с женщиной и лишает его vîrya, магической мужественности, утрачиваемой им при соприкосновении с сотканной из желаний субстанцией женского, в результате чего мужчина оказывается "вычеркнутым из книги жизни" — жизни, понимаемой в высшем, оформленном, посвятительном смысле. Перед нами — "неумолимость" женского начала в "войне полов" как на низшем, так и на высшем плане, борьба его за господство, в том числе в самых простых профанических и социальных отношениях людей.

Густав Майринк раскрыл этот круг проблем и конкретизировал их в связи с древними Мистериями, практиковавшимися на берегах Средиземного моря, в честь одной и той же Великой Богини Исаис (хотя и почитаемой под разными именами)[518]. Не будет ошибкой усмотрение того же смысла и в Мистериях Кибелы. "Священная оргия", совершаемая в ее имя, завершалась экстатическим опьянением, несущим утрату мужественности, а выродившиеся поздние формы этого культа были вообще связаны с тем, что мистов[519], служивших богине, лишали мужественности в самом прямом смысле — через кастрацию или переодевание в женские одежды. Равно и в других культах этого круга (Мистерии Гекаты, Аштарот, Астарты Гелиопольской, Артемиды Эфесской и так далее) участвовали переодетые в женские одежды жрецы.

Впрочем, в до-орфическом демонизме, отмеченном господством женского начала, содержащем, помимо общественных культов, также и Мистерии, в которых (как и в римских Вакханалиях) только женщины — и никогда мужчины! — получали посвящение, превосходство и верховенство дионисической женщины заключалось в ее поведении в отношении фаллоса, который она возбуждала, а затем отсекала и поедала, что означало повреждение и слом "космического мужского" — вот подлинное свидетельство двусмысленности эроса как такового[520].

Однако "демоническая" природа женского может проявляться не только в "инфернальных", но и в "небесных" формах, придающих ей "космическое" измерение. Если женщина способна даровать жизнь, то она в принципе может восходить за ее пределы. Эта тема присутствует в мире легенд и героических мифов. Например, в шаманизме есть миф о небесной женщине, которая, если помогает шаману или оберегает его, способна содействовать его восхождению на седьмое небо, но не двигаться дальше, то есть не дает уйти совсем[521]'. В героических легендах женская любовь, имеющая сверхприродные черты, есть скорее помощь, чем преграда для главного действующего лица.

В связи с указанным важно провести различие между двумя типами Мистерий, Великими и Малыми, или, иначе, Мистериями Амона[522] и Мистериями Исиды, определяющими в древней истории жесткое различие между сакральными институтами и морфологическими формами вообще. Малые Мистерии могут быть определены как Мистерии Женщины, цель которых — развоплощение внутренней личности, ее слияние с женской субстанцией, движущей силой мира проявлений. Эти мистерии носят скорее "светоносный", люциферический, нежели демонический характер, в соответствии с тем, что там совершается: "демоническое" участвует в конкретных ситуациях, в то время как все вместе ведет к "абсолютизации" женского начала, активного в своем сопротивлении сверх-космическому. Но, как мы уже видели, есть и противоположная тенденция — когда женское начало преображается в Божественную Мать — мотив, встречаемый нами в эгейской древности и даже в культе Исиды, изображаемой в виде богини с младенцем, — это как бы "предвидение" христианской Janua Coeli[523], но в очень ограниченных пределах.

Великие же Мистерии мы можем определить как "восхождение", подъем над уровнем текучего и выход на уровень "космический"; они под знаком трансцендентного мужского и как бы "открывают серию ситуаций", в которых мужское торжествует.

Одной из важных частностей оказывается включение в мифологический корпус мотивов инцеста. Женщиной, исполняющей функции "матери" или "Вод жизни", а также "путей восхождения" ("второго рождения", согласно Малым Мистериям), овладевает порожденное ею, то есть ее сын. В герметизме, в практике Королевского Искусства (алхимии — прим. перев.), воспроизводящего основные фазы миротворения, этот символизм просматривается очень отчетливо. В первой фазе[524], именуемой порядком Луны или albedo[525] (Женщина находится сверху Мужчины, и это соответствует ее роли в Малых Мистериях). Далее Мужчина, повергающий восстающее на него женское начало, устанавливает новый порядок Огня или Солнца, или rubedo[526], при котором он подчиняет Женщину; чтобы ясно выразить это, некоторые тексты используют символ инцеста — Сын овладевает Матерью[527]'. Если эти фазы не совпадают, а, будучи взаимно противоположны, следуют одна за другой, то они могут соответствовать или двум противоположным типам экстаза, или двум мистериальным традициям или двум типам "рождения", о которых мы говорили.

Среди разнообразного мира традиционных символов и образов эта антитеза соответствует еще одной странной теме, взятой в двух разных контекстах — теме "перевернутого объятия". Первый контекст мы находим в Египте. Древняя египетская богиня Нут[528] — подобно Исиде, одна из представительниц женского начала, — теллурического происхождения, то есть сущностно связана с Землей, может в то же время облекаться в небесное и "абсолютное". Нут, которую Плутарх отождествил с Реа, — "Великая Владычица, дарующая рождение богам", "Повелительница Неба", "Царица двух Земель"; она держит в одной руке свиток папируса, в другой — ключ жизни. Согласно одной из самых распространенных характеристик, Нут — "та, которая сгибается": "почти всегда нагая, она согнута, еле касаясь земли кончиками пальцев, а руки кажутся опорой почти горизонтального тела". В этом положении Нут — Небо, но она не одна — под нею находится Геб (Себ)[529], бог Земли, его фаллос стоит, и нет никакого сомнения, что Нут склоняется над этим богом, чтобы обнять его и соединиться с ним в священном соитии — mixis Неба и Земли.

Богиня небес «белоснежная» Нут, которая простирается над своим «братом и мужем» «черным» богом земли Гебом.

Уберто Песталоцци отмечал, что необычное, перевернутое положение богини в половом соитии имеет особый смысл; мы встречаем его не только в Египте, но и во всем шумерском Мире — барельеф же Лосселя[530] вообще относится к раннему палеолиту.

БарельефизнавесаЛоссель (Франция).

Принцип женского верховенства выражен здесь резко и отчетливо. Верхнее положение богини ритуально закрепляет господство женского начала у цивилизаций, ориентированных гинекократически (матриархально); и оно сугубо вопиет именно во время акта продолжения жизни[531].

Тот же символизм перевернутого полового объятия Божественных фигур мы можем встретить и у цивилизаций, ориентированных андрократически, но с противоположным смыслом. Среди прочего следует указать, что у исламских народов данное положение считается позорным в соответствии с предписанием: "Да будет проклят всякий, делающий жену Небом, а мужа Землей". Однако у индусов и индо-тибетцев очень часто встречаются скульптурные изображения viparîta-maithuna (см. прим. 406), о которых мы уже говорили, — мужчина на них неподвижен, а женщина — в положении Нут; однако в этой традиции так подчеркивается, напротив, верховенство мужчины. Бог здесь — Шива; его неподвижность выражает неколебимое мужество, которое, как мы уже видели, пробуждает движение у prakrtî, "природы", Шакти; это она "кружится", развивая динамику творения. Это, по удачному выражению Т. Буркхарта, и есть "активность статики и пассивность динамики". Тибетские же изображения Божественной пары, соединенной таким способом, часто имеют надпись: "бог, обладающий своей матерью"[532]'. Мы снова обнаруживаем символику инцеста, уже встречавшуюся в восточных традициях с герметико-мистериософскими корнями[533]. Совершенно очевидно, что положение viparîta-maithuna считается в них священным и ритуальным. Правда, исходя из Кама-Сутры, создается впечатление, что оно не часто использовалось в профанической любви или же, хотя и использовалось, но не имело символического значения: судя же по изображениям и скульптурам, это положение было распространено, но не просто так, а в тайных ритуалах тантрической половой магии, как latâ-sâdhana или latâ-veshtitaka[534]. Мужчина в них воплощал Шиву и, на самом деле, практикуя viparîta-maithuna и находясь с женщиной лицом к лицу, играл более активную роль, чем в обычном акте физической близости.

В заключение небезынтересно отметить, что наиболее глубокий смысл неподвижности мужчины в символике пола, на который следует указать, заключается в аналогии ее с иератической или царской неподвижностью, которые обе и есть неотъемлемые черты истинно мужественного.