Эрос и кратос. Гротеск как политика

9. Великими исследователями новейших форм тирании — А. Лосевым, С. Эйзенштейном, М. Бахтиным — было установлено, что тираническая власть несет с собой избыток в средствах и условиях господства над другими. Тиран или авторитарный Господин-монстр не отделяет свое (иногда законное) право управлять другими от наслаждения властью. Вот что соблазняет любую человеческую личность, вдруг оказавшуюся на вершине и не готовую к тому, чтобы адекватно оценить все последствия ее присвоения. Когда влечение к власти неотличимо от влечения к Эросу, именно тогда власть выходит за свои границы и превращается в некую повседневную оргию, венценосный Тиран нарушает все человеческие запреты ради наслаждения тем, чем он обладает целиком и что разделить с кем-либо невозможно. А. Арто пишет большое исследование «Гелиогабал, или Коронованный анархист», объясняющее феномен абсолютной власти римских цезарей и их безумие; он приходит к выводам, которые позднее формулирует А. Лосев: там, где власть становится чьей-то собственностью, она требует инцеста и преступления[177]. Э. Фромм видит в Гитлере особый случай патологии власти («некрофилии»), который нельзя объяснить только особенностями детских травм[178]. Абсолютная власть у М. Бахтина толкуется через гротеск, — снижающе-смеховое разоблачения власти, опрокидывание властной пирамиды на римских карнавалах и парижских «праздниках осла», унижения и переворачивание всех масок господства. Тиран Сталин был оскорблен манерой С. Эйзенштейна представлять образ русского самодержца в виде набора чрезмерных по выразительности «гримас», «жестов», «оскорбительных снижений и профанаций» (третья серия «Ивана Грозного»)[179].

10. Для Фуко гротескность власти определяется ее гротескностью, и это не тавтология (не «логическая ошибка»), Принимая «последние» решения, причем «за всех» и «ради всех», единоличная власть начинает выглядеть смешной, недостойной, низкой, лживой, преступной, жадной, надменной, безответственной и пр. Гротескность — это, если угодно, синергетическое качество власти, ее саморазоблачение и ее сущность. Как только субъект власти (Первое лицо) авторизуется и власть становится личной, т. е. присваивается им, так тут же вспыхивает вся ее характерная скрытая ранее гротескность, неспособность правителя представить себя в ореоле чего-то неприкосновенного, высшего, Богом данного своему народу… Отсюда смех Бахтина, злорадство и критический пыл Лосева, радость разрушения и «жестокости» Арто, издевательская карикатурность образов Эйзенштейна. Вопрос Фуко: может ли бесчестие правителя стать предметом большой теории? И другой вопрос, который может последовать за этим: есть ли нравственные ограничители для самой власти, что-то вроде нестираемого кода поведения? Может ли власть избежать той автономии, самодостаточности, той изоляции от общества, которой она постоянно добивается (особенно в авторитарных режимах) и которая прямо ведет к Преступлению? Другими глазами, гротескность является важнейшим показателем вырождения класса властвующих правителей, именно она указывает на монструозность власти, на ее преступную природу[180].