Смерть и бессмертие

– 1 –

…Удивительно хорошо бывает, когда ясно не то что поймёшь, а почувствуешь, что жизнь не ограничивается этой, а бесконечна. Так сейчас изменяется оценка всех вещей и чувств, точно из тесной тюрьмы выйдешь на свет Божий, на настоящий. [1]

Ничто так не расширяет взгляда, не даёт такой твёрдой точки опоры и такой ясной точки зрения, как сознание того, что эта жизнь, несмотря на то, что только в ней мы можем и обязаны проявить свою деятельность, есть всё-таки не вся жизнь, а только тот кусок её, который открыт нашему взору. [2]

Прежде, чем был Авраам, я есмь – может, должен сказать каждый человек. Все сознаём свою жизнь без начала её. А если ей не было начала, то не будет и конца. [3]

Из «Воскресения» (о Набатове):

«О будущей жизни он тоже никогда не думал, в глубине души нося то унаследованное им от предков твёрдое, спокойное убеждение, общее всем земледельцам, что как в мире животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается от одной формы в другую – навоз в зерно, зерно в курицу, головастик в лягушку, червяк в бабочку, жёлудь в дуб, так и человек не уничтожается, но только изменяется. Он верил в это и потому бодро и даже весело всегда смотрел в глаза смерти и твёрдо переносил страдания, которые ведут к ней…» [4]

Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его; и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (…), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всём мире, есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно – дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого? Разве я не чувствую, что я в этом бесчисленном количестве существ, в которых проявляется божество, – высшая сила, – как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим? Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведёт от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница, которой я не вижу конца внизу, она теряется в растениях. Отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведёт дальше и дальше до высших существ. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что, кроме меня, надо мной живут духи и что в этом мире есть правда. [5]

Мы говорим о жизни души после смерти. Но если душа будет жить после смерти, то она должна была жить и до жизни. Однобокая вечность есть бессмыслица. [6]

…Вот жизнь – и я нарисовал на доске овальную фигуру. – После жизни душа переходит в вечность; вот вечность – и я провёл с одной стороны овальной фигуры черту до самого края доски. Отчего же с другой стороны нету такой же черты? Да и в самом деле, какая же может быть вечность с одной стороны, мы, верно, существовали прежде этой жизни, хотя и потеряли о том воспоминание. [7]

И с горем, и без горя ужасна жизнь человека, который вообразит себе, что только света, что в окошке, что только и жизни, что та частица её, которую мы знаем здесь. [8]

Жизнь человеческая, всякую секунду могущая быть оборванной, для того, чтобы не быть самой грубой насмешкой, должна иметь смысл такой, при котором значение жизни не зависело бы от её продолжительности или кратковременности. [9]

Человек познает, что он не умрёт, только тогда, когда он познает то, что он никогда не рождался, а всегда был, есть и будет.

Человек поверит в своё бессмертие только тогда, когда он поймёт, что его жизнь не есть волна, а есть то вечное движение, которое в этой жизни проявляется только волною. [10]

Не верит в бессмертие только тот, кто никогда серьёзно не думал о смерти. [11]

Считать свою одну жизнь жизнью есть безумие, сумасшествие. [12]

Человек, боящийся смерти, – человек больной, нарушивший закон своей жизни, не живущий жизнью разумной. [13]

– 2 –

Вся разница между человеком и животным та, что человек знает, что он умрёт, а животное не знает. Разница огромная. [14]

Жизнь с забвением смерти и жизнь с сознанием ежечасного приближения к смерти – два совершенно различные состояния. Одно близко к животному, другое – к божественному. [15]

Только в восемьдесят лет я вполне ясно понял, какое значение для жизни имеет memento mori (помни о смерти (лат.)). Если помнишь, что умираешь, то ясно, что цель жизни – не в личности. [16]

…Помнить о [смерти] значит помнить о своей истинной, не зависящей от смерти жизни… [17]

Говорят: не думай о смерти – и не будет смерти. Как раз наоборот: не переставая помни о смерти – и будет жизнь, для которой нет смерти. [18]

…Бояться смерти не надо. Надо о ней думать как можно чаще: это облагораживает человека и часто удерживает его от падения. [19]

Самые лучшие люди – дети, свежие оттуда, и старцы, готовые туда. [20]

Поразительна непредвиденность людей, когда мы едим из жадности вредное, зная, что будем страдать, поразительна и непредвиденность проматывающих именье, но так же удивительна непредвиденность людей, не думающих о смерти и потому не думающих о жизни. [21]

Смертей так много и так обыкновенно и естественно – смерть, что пора бы к ней привыкнуть и думать только о смерти, чтобы она застала нас за доброй жизнью. [22]

…О смерти стараюсь не забывать и готовлюсь к ней так, как иначе не умею готовиться: стараясь получше жить. [23]

Об одном знакомом:

«…Меня всегда удивляла в нём боязнь смерти. Я не мог понять, как он не боится бояться смерти». [24]

Талисман (…), претворяющий печаль в радость, для меня есть главное – память о смертном часе. [25]

Я живу прекрасно и могу смело рекомендовать всем следующий и единственный рецепт для этого: готовиться умереть. Чем более готов умереть, тем лучше жить, тем легче и расстаться с жизнью, и оставаться в ней. [26]

То, что срок нашей земной жизни не в нашей власти и всякую секунду может быть оборван, всегда забывается нами, и ничто больше этого забвения не извращает нашей жизни. [27]

…Сознание присущности смерти, возможности ежеминутного наступления её есть самое нужное условие жизни, (…) без этого сознания жизнь не может не быть бессмыслицей с постоянной возможностью отчаяния при воспоминании о смерти. [28]

Когда стар становишься, удивляешься, как это люди не думают о смерти. Следовало бы детям (…) внушать о ней, а её скрывают, как хождение на час. Если бы думали о ней, видели бы, что она неизбежна. Тогда смысл жизни другой становился бы, не жили бы одной телесной жизнью, которая кончается. Искали бы другого смысла, который со смертью не кончается. Жили бы нравственно. [29]

Тому, кто верит, что жизнь не началась с рождения и не кончится со смертью, легче жить доброй жизнью, чем тому, кто не понимает этого и не верит этому. [30]

Одни люди верят, что они – сыны Бога и что жизнь их не кончается смертью тела; другие же не верят ни в какую другую жизнь, кроме телесной.

Кто будет лучше работать в доме: сын ли хозяйский, который знает, что он навсегда останется в доме, или наёмный работник, который нынче здесь, а завтра расчёлся и ушёл?

Как хозяйский сын будет заботиться об отцовском деле, так и человек, если он верит в вечную жизнь, будет стараться делать дело Божие, а не одно своё, и будет служить благу общему, и найдёт своё благо; человек же, не верующий в жизнь вечную, будет служить только себе и потому будет разрушать и благо общее, и не найдёт и своего блага. [31]

Вспоминать о смерти значит жить без мысли о ней. О смерти нужно не вспоминать, а спокойно, радостно жить с сознанием её постоянного приближения. [32]

Какое бы ты ни делал дело, будь готов всегда бросить его. Так и примеривайся, – можешь ли отлепиться. Тогда только и делаешь хорошо то дело, которое делаешь.

Ожидание смерти учит этому. [33]

Думать о смерти нечего, но жить надо в виду её. Вся жизнь тогда становится торжественна, значительна и истинно плодотворна и радостна. В виду смерти мы не можем не работать усердно и потому, что она всякую минуту может прервать работу, и потому, что в виду смерти нельзя работать то, что не нужно для всей жизни, т. е. для бога. А когда так работаешь, жизнь становится радостной, и нет того пугала – страха смерти, которое отравляет жизнь не живущих в виду смерти людей. Страх смерти обратно пропорционален хорошей жизни. При святой жизни этот страх – ноль. [34]

Все наши поступки разделяются на такие, которые имеют цену перед лицом смерти, и такие, которые не имеют перед нею никакого значения. (…) Мы все находимся в положении пассажиров парохода, приставшего к какому-то острову. Мы сошли на берег, гуляем, собираем ракушки, но должны всегда помнить, что когда раздастся свисток, все ракушки надо будет побросать и бежать поскорей на пароход. [35]

Человек, зная, что он умрёт через полчаса, не будет делать ни пустого, ни глупого, ни, главное, дурного в эти полчаса. Но полвека, которые, может быть, отделяют тебя от смерти, разве не то же, что полчаса? Перед смертью и перед настоящим времени нет. [36]

Как путешественник, подходя к цели путешествия, хотя и продолжает так же идти, как он шёл сначала, невольно думает только о том, что ожидает его, так и мы, подходя к той двери в другую жизнь, которой так пугали нас, называя её смертью, и которой мы так боялись, когда она была далека от нас, не можем не думать о ней, хотя и не перестаём делать то же, что делали и тогда, когда она была далека от нас. Мне эта близость теперь только приятна. Она отдаляет от меня всё пустое, не нужное и даёт особенную прелесть и значительность тому, что делается. [37]

…Чувствую близость – не смерти (смерть скверное, испорченное слово, с которым соединено что-то страшное, а страшного ничего нет) – а чувствую близость перехода, важного и хорошего перехода, перемены. (…) Такое состояние близости к перемене очень, смело скажу, радостно. Так ясно видишь, что нужно делать, чего не нужно. [38]

Для того, чтобы не бояться смерти, надо бояться жизни, греха в жизни, бояться в жизни не сделать то, что должно. [39]

Сознание бессмертия свойственно душе человека. Только зло, которое мы делаем, и в той мере, в которой мы делаем его, лишает нас сознания нашего бессмертия. [40]

В смерти нет ничего страшного; смерть представляется страшной только в той мере, в какой мы отступаем в этой жизни от вечного закона. [41]

– 3 –

…Не надо никогда забывать, что жизнь есть постоянное умирание. И сказать, что я постоянно умираю, всё равно, что сказать – я живу. – Сознание постоянного умирания потому полезно, что сознание это нельзя иметь без сознания жизни. Сознание это вызывает на необходимость употребить на дело свою умирающую жизнь. [42]

Жизнь – постоянное умирание. (…) Надо жить так, чтобы легко было умереть.

(…)

То, что мы, живя, приближаемся к смерти, математически верно. Это не исключает радостей, они будут от такого сознания чистые, непреходящие… [43]

Начинаю привыкать смотреть на смерть, на умиранье не как на конец дела, а как на самоё дело. [44]

Жизнь будущая загробная мне так же ясна и несомненна, как и настоящая жизнь, не только ясна и несомненна, она есть та же самая одна жизнь. [45]

Ничто так не утверждает в неуничтожаемости, безвременности своей жизни, ничто так не способствует спокойному принятию смерти, как мысль о том, что, умирая, мы вступаем не в новое состояние, а только возвращаемся в то, в котором были до рождения. Нельзя даже сказать: были, а в то состояние, которое нам так же свойственно, как и то, в котором мы находимся здесь и теперь. [46]

Ты пришёл в эту жизнь, сам не зная как, но знаешь, что пришёл тем особенным я, которое ты есть, потом шёл, шёл, дошёл до половины и вдруг не то обрадовался, не то испугался, и упёрся, и не хочешь двинуться с места, идти дальше, потому что не видишь того, что там. Но ведь ты не видал тоже и того места, из которого ты пришёл, а ведь пришёл же ты. Ты вошёл во входные ворота и не хочешь выходить в выходные.

Вся жизнь твоя была шествие через плотское существование; ты шёл, торопился идти, и вдруг тебе жалко стало того, что совершается то самое, что ты не переставая делал. Тебе страшна большая перемена твоего положения при плотской смерти, но ведь такая большая перемена совершилась с тобою при твоём рождении, и из этого для тебя не только не вышло ничего плохого, но, напротив, вышло такое хорошее, что ты и расстаться с ним не хочешь. [47]

Мы смотрим на смерть как на что-то не только совсем особенное от жизни, но как на что-то прекращающее жизнь, а она такое же будущее, как следующий год, и так и надо уметь смотреть на неё. [48]

Смерть вернее, чем завтрашний день, чем ночь после дня, зима после лета. Отчего же мы готовимся к завтрашнему дню, к ночи, к зиме, а не готовимся к смерти? [49]

Что было мне радостно и хорошо во время болезни, это то, что, умирая, я живу точно так же, как всегда. Нижнее глубокое течение истинной жизни не прерывается смертью. И что я чувствовал или, скорее: не чувствовал перерыва. [50]

Верить в будущую жизнь нельзя, можно не только верить, но знать, что жизнь настоящего неуничтожима. [51]

Если жизнь в настоящем, то какая же смерть? Умирая, я в том же положении, как и в продолжение всей жизни. [52]

Жизнь истинная есть только та, которая продолжает жизнь прошедшую, содействует благу жизни современной и благу жизни будущей. [53]

[Я признаю] жизнь вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, то есть рождения к новой жизни, и верю, что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его. [54]

Нехорошо не желать умереть, бояться смерти, как бывало в молодости, нехорошо желать умереть, как бывало и, каюсь, бывает в минуты слабости, но поставить коромысло весов так, чтобы стрелка стояла прямо и ни одна чаша весов не перевешивала, это – лучшее условие жизни. [55]

…Моё приближение к плотской смерти, которое я всё более и более чувствую, укрепляет меня в этой жизни и иногда прямо радует, не потому, что я уйду от этой жизни, а потому, что чувствую большую твёрдость в этой жизни. [56]

Всё в жизни очень просто, связно, одного порядка и объясняется одно другим, но только не смерть. Смерть совсем вне этого всего, нарушает всё это, и обыкновенно её игнорируют. Это большая ошибка. Напротив, надо так свести жизнь с смертью, чтобы жизнь имела часть торжественности и непонятности смерти, и смерть – часть ясности, простоты и понятности жизни. [57]

…Готовиться к смерти надо жизнью – не готовиться к смерти, а жить так, чтобы смерть составляла условие жизни. [58]

Хорошо обращаться с людьми так, как будто ты прощаешься с ними перед смертью. И тут не будет ошибки. Разве не всё равно, что тебя отделяет от смерти – полчаса или полвека. [59]

В виду смерти как-то особенно хорошо, нежно и спокойно любишь людей, чувствуя, что люди проходят, но не проходит та связь любви, которая соединяет с ними. [60]

…Опять чудный вечер. Я ехал и думал: как хорошо! И, бывало, когда подумаешь: как хорошо, сделается грустно от мысли, что скоро кончится, а теперь я думаю, как хорошо, и только ещё начинается, и будет ещё лучше, – и в этой жизни, и, главное, вне этой жизни. [61]

Если люди не понимают, в чём настоящая жизнь, то таким людям нельзя понять и того, что такое смерть. [62]

Чем глубже сознаёшь свою жизнь, тем меньше веришь уничтожению в смерти. [63]

Люди, боящиеся смерти, боятся её оттого, что она представляется им пустотою и мраком; но пустоту и мрак они видят потому, что не видят жизни. [64]

Жизнь есть неперестающее приближение к смерти, и потому жизнь может быть благом только тогда, когда смерть не представляется злом. [65]

– 4 –

Жизнь есть смерть. Если любишь жизнь, люби смерть. Если любишь плотскую любовь, люби детей. Как плотская любовь ведёт к детям, так жизнь ведёт к смерти. Смерть есть плод жизни. Как же не любить её, бояться её? [66]

Смерть, как и рождение, – непременное условие жизни. Если жизнь – благо, то и смерть должна быть благом. [67]

То (…), что по воле бога случается с нами, никак не может быть злом. А так как смерть случается с нами по воле бога, то она может казаться нам злом, но никак не может быть им. [68]

Если верить в бога, то в смерти нет ничего более страшного, чем в жизни. [69]

Сапожник был сегодня (…), ужасно оборванный, висят лохмотья. Я спросил его: «Смерти ты боишься?» – «Как же от Него отступиться, бояться?» – «От кого?» – «От кого мы взялись». – Эта покорность высшему закону человечества, которым мы живём, в котором есть смерть, есть любовь к ближнему, это внутреннее сознание подчинения, это просвещение – дороже всего… [70]

Христос, умирая, сказал: «Отец, в руки Твои отдаю дух мой». Если кто говорит эти слова не одним языком, а всем сердцем, то такому человеку ничего больше не нужно. [71]

…Бог есть любовь, и (…) поэтому и смерть – такое же благо, как и жизнь… [72]

Если эта жизнь благо, то и всякая другая тоже. И наоборот. И потому, чтобы не бояться смерти, нужно уметь видеть только благо этой жизни. [73]

– 5 –

Когда я думаю о смерти, мне радостно думать о том, как я проснусь к той жизни так же точно, как я просыпался к этой в раннем детстве. [74]

Можно только то сказать, что новая жизнь начнётся так же, как эта, уяснением своего положения в новых условиях. [75]

Мы не имеем никакого основания думать, что после смерти мы соединимся с Богом (…). Жизнь, которую мы знаем, есть постоянное увеличение любви. Это – не только основное свойство жизни, но сама жизнь. И потому, если мы предполагаем жизнь за гробом, то эта жизнь должна быть в основе такая же, как и та, которую мы знаем, хотя и в формах, теперь непостижимых для нас. [76]

…Смерть есть только перемена должности. [77]

Человек не может быть совершенным и безгрешным, он может только более или менее приближаться, и в этом приближении весь смысл его жизни. В этом жизнь. Я даже думаю, что жизнь после смерти будет состоять, хотя и в совершенно другом виде, но опять только в приближении к совершенству. [78]

Я думаю, что как в этой жизни дело наше только в том, чтобы проявлять и разжигать в себе искру божию, так и после смерти дело будет то же, хотя и в другой форме, о которой мы здесь понятия иметь не можем, и потому смерть не изменяет нашего дела, а только ставит нас в новые (…) условия. [79]

– 6 –

Смерть, смерть, смерть каждую секунду ждёт вас. Жизнь ваша совершается в виду смерти. Если вы трудитесь лично для себя в будущем, то вы сами знаете, что в будущем для вас одно: смерть. И эта смерть разрушает всё то, для чего вы трудились. Стало быть, жизнь для себя не может иметь никакого смысла. Если есть жизнь разумная, то она должна быть такая, цель которой не в жизни для себя в будущем. Чтобы жить разумно, надо жить так, чтобы смерть не могла разрушить жизни. Со дня рождения положение человека таково, что его ждёт неизбежная погибель, т. е. бессмысленная жизнь и бессмысленная смерть, если он не найдёт такой жизни, которая не разрушалась бы смертью. И такую истинную жизнь Христос открывает людям. Он показывает людям, что вместе с той личной жизнью, которая есть несомненный обман, есть другая, истинная, жизнь, дающая благо человеку, жизнь, которую знает всякий человек в своём сердце. Это – жизнь любви. Учение Христа есть учение о призрачности личной жизни, об отречении от неё и о перенесении смысла и цели жизни в жизнь всего человечества… [80]

Желать удержать свою личность – это значит лишить себя всей прелести новой жизни. [81]

Ты боишься смерти, но подумай о том, что бы было с тобою, если бы ты должен был вечно жить таким, каков ты есть. [82]

Наша иллюзия, что при смерти жизнь кончается, происходит оттого, что мы форму жизни считаем за жизнь: как если бы человек считал, что не вода в пруду, а самая форма пруда есть предмет. Тогда, как только бы ушла вода из пруда, он думал бы, что уничтожилось то, что было пруд. [83]

…Мы не говорим, что гусеница умерла, когда она засохла сверху; так же мы и не име[ем] основания говорить, что человек умер, когда организм его перестал существовать. [84]

Вся мудрость мира в том, чтобы перенести свою жизнь из формы в содержимое и не направлять свои силы на сохранение формы, а на то, чтобы течь. [85]

Мы всегда желаем идти вперёд: из дитяти стать юношей, из юноши – мужем; я желал и старости, и желаю смерти, потому что это всё ближе и ближе к благу. [86]

Всё на свете начинается, продолжается и проходит. Так плоды земли и времена года. Мудрые люди, приближаясь к смерти, видят в смерти то же самое, что делается с плодами земли и временами года. [87]

Всё на свете растёт, продолжительно изменяется, делая спиральные круги. Так, по крайней мере, нам кажется; и жизнь людей – круг спирали завершается в этой жизни, – так и животные, и растения, и планеты. [88]

Как молодости радостно сознание роста, так старости должно быть радостно сознание распадения ограничивающих пределов. [89]

…Смерти нет, а есть ряд изменений, совершающихся со всеми нами, в числе которых одно из самых значительных есть смерть… [90]

То, что мы называем земной жизнью, всей нашей жизнью, есть только одна из обязанностей, должностей всей жизни – земная жизнь есть одна из форм – теперешняя – служения и роста и относится ко всей жизни, как одно из исполнений обязанности слуги относится ко всей его жизни. И что мне за дело, если те, с которыми я имею по этой должности дело теперь, будут недовольны мной. Только бы хозяин был доволен. [91]

Одна из главных причин наших ошибок в жизни в том, что мы забываем, что мы здесь не пребываем, а путешествуем… [92]

Видел во сне, что мне говорит кто-то: «Помни, что ты едешь, а не стоишь. В этом всё». [93]

Необходимое условие хорошей, разумной жизни есть понимание этой жизни как неперестающего движения к прекращению её (этой жизни) и изменению её. Надо остерегаться привыкать к этой жизни, как привыкать к экипажу, в котором едешь до места. [94]

…Ясно, ярко представилось мне такое понимание жизни, при котором мы бы чувствовали себя путниками. Перед нами одна станция в знакомых, одних и тех же условиях. Как же можно пройти эту станцию иначе, как бодро, весело, дружелюбно, совокупно деятельно, не огорчаясь тому, что сам уходишь или другие прежде тебя уходят туда, где опять будем все, ещё больше вместе. [95]

Здоровье моё очень слабо: очевидно, приготавливаюсь к большому путешествию. Когда мне, как обыкновенно, говорят на это, что это неправда, поживёте ещё, и тому подобное, то это мне так же странно, как если бы человеку, который собирается ехать за границу, говорили, что это неправда, поживёте ещё здесь, и т. п. [96]

…Жизнь земная кончилась. Точно читал, читал книгу, которая становилась всё интереснее и интереснее, и вдруг на самом интересном месте кончилась книга, и оказывается, что это только первый том неизвестно сколь многотомного сочинения, и достать продолжения здесь нельзя. Только за границей на иностранном языке можно будет прочесть его. А наверно прочтёшь. [97]

Боюсь ли я смерти? Нет. Но при приближении её или мысли о ней не могу не испытывать волнения вроде того, что должен бы испытывать путешественник, подъезжающий к тому месту, где его поезд с огромной высоты падает в море или поднимается на огромную высоту вверх на баллоне. Путешественник знает, что с ним ничего не случится, что с ним будет то, что было с миллионами существ, что он только переменит способ путешествия, но он не может не испытывать волнения, подъезжая к месту. Такое же и моё чувство к смерти. [98]

…В этом одном, в приближении к смерти, разумное желание человека. Желание не в смерти, не в самой смерти, а в том движении жизни, которое ведёт к смерти. Движение же это есть освобождение от страстей и соблазнов того духовного начала, которое живёт в каждом человеке. Я чувствую это теперь, освободившись от большей части того, что скрывало от меня сущность моей души, её единство с Богом, скрывало от меня Бога. [99]

– 7 –

Страх смерти или, скорее, какое-то недоумение перед смертью происходит оттого, что мы приписываем реальность времени (и пространству), приписываем реальность иллюзии, форме. Приписываем же реальность времени потому, что не сознаём в себе вневременного. [100]

Веру в бессмертие нельзя принять от кого-нибудь, нельзя себя убедить в бессмертии. Чтобы была вера в бессмертие, надо, чтобы оно было, а чтобы оно было, надо понимать свою жизнь в том, в чём она бессмертна. [101]

И родятся, и живут люди только как некоторые подробности бога, которые поэтому уничтожиться не могут, – скрыться из глаз наших могут, но не уничтожиться. [102]

Если будет жизнь – где бы и какая бы она ни была, или иначе, если есть жизнь, то есть и я. Жизнь это – я. Без меня нет жизни. Это очень важно. Это ответ на вопрос: кончается ли жизнь со смертью? Если бы с уничтожением я, т. е. сознания, уничтожалась жизнь, то я бы сказал и знал, что уничтожается и я. Но жизнь продолжается, поэтому должно продолжаться и я. Жизни нет без я. Когда я вижу, что человек умирает, и мне перестают быть видимы проявления его сознания, то это не доказывает того, чтобы уничтожилось то, что сознаёт. [103]

Смерть есть перемена или исчезновение предмета сознания. Само же сознание так же мало может быть уничтожено смертью, как перемена зрелища может уничтожить зрителя. [104]

Никто не доказал – и не может доказать, что жизнь только в теле и не может быть без тела. Утверждать это всё равно, что утверждать, что солнце зашло, что кончилось солнце.

Надо прежде решить, что такое жизнь? То ли, что я вижу в других, как она начинается и прекращается, или то, что я знаю в себе. Если она то, что я знаю в себе, она только и есть, и потому она не может уничтожиться. То же, что в телах передо мной кончаются процессы, соединённые с жизнью во мне и других существах, показывает мне только то, что жизнь куда-то уходит из моих чувственных глаз. Уйти же, уничтожиться она никак не может, потому что, кроме неё, ничего нет в мире. [105]

…То, что представляется человеку смертью, есть только для тех людей, которые полагают свою жизнь во времени. Для людей же, понимающих жизнь в том, в чём она действительно заключается, в усилии, совершаемом человеком в настоящем для освобождения себя от всего того, что препятствует его соединению с богом и другими существами, нет и не может быть смерти. [106]

Есть в этой жизни такое состояние, при котором не видишь смерти, а видишь и сознаёшь только жизнь вечную. Как бы в туннеле есть такое положение, в котором видишь свет, – это положение по направлению туннеля. И в жизни то же, если стоишь по направлению воли бога, то видишь жизнь вечную, станешь к ней боком – и видишь мрак. Вера в бессмертие даётся не рассуждением, а жизнью. [107]

Я люблю свой сад, люблю читать книжки, ласкать детей. Умирая, я лишаюсь этого, и потому мне не хочется умереть, и я боюсь смерти. Может случиться, что вся моя жизнь составлена из таких временных мирских желаний и их удовлетворений. Если так, то мне нельзя не бояться того, что прекратит эти желания. Но если эти желания и их удовлетворение заменялись во мне и заменились другим желанием исполнять волю Бога, отдаться ему в том виде, в котором я теперь, и во всех возможных видах, в которых я буду или есмь, – то чем больше они заменились, тем меньше не столько мне страшна смерть, – но тем меньше существует для меня смерть. А если они заменились совсем, то и нет ничего, кроме жизни, и нет смерти. Заменять мирское, временное вечным, это – путь жизни, и по нём-то надо идти нам. А как – это в своей душе знает каждый из нас. И вы знаете, когда поищете у себя в глубине сердца. [108]

Истинная цель жизни в том, чтобы узнать жизнь бесконечную. [109]

Живущий жизнью истинной так уверен в неистребимости его жизни, что не может жалеть этой жизни, как не может жалеть тратить воду тот, кто стоит у неиссякаемого источника её. [110]

Чем меньше страха смерти, тем больше свобода, спокойствие, сознание могущества духа и радость жизни. При полном освобождении от этого страха, при полном сознании единства жизни этой с бесконечной, истинной жизнью должно быть полное, ничем ненарушимое спокойствие, сознание своего всемогущества и блаженства. [111]

Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится её, тому принадлежит всё. [112]

Голос, который говорит нам, что мы бессмертны, есть голос живущего в нас Бога. [113]

Если (…) мы будем утверждать, что смерть уничтожает всё то, что составляет наше «я», это будет (…) произвольно и прямо противоречивое разуму, потому что в нашем «я», как и во всём существующем, есть нечто истинное и непреходящее; если же я признаю своим «я» это непреходящее, то очевидно, что я не уничтожусь. [114]

Человек, сознавая своё духовное существо, не может уничтожиться. [115]

Любовь к добру и вера в бессмертие – нераздельны. [116]

Я совершенно основательно боялся уничтожения в смерти, когда во мне не было истинной жизни (в молодости) – теперь, имея эту жизнь, не могу себе представить уничтожения. Мне удивительно хорошо. [117]

Вся жизнь была только увеличение и укрепление своего божественного сознания. Как же может оно уничтожиться? Мы не сомневаемся в том, что в материальном мире ничто не исчезает, ни материя, ни энергия. Как же думать, что уничтожится духовное существование? [118]

…Почувствовал верность, близость, радость смерти, т. е. перехода в другую жизнь. В будущую жизнь можно смотреть через два окна: одно внизу, на уровне животного: в окно это виден один ужасный мрак, и страшно; другое окно выше, на уровне духовной жизни, и через него открывается свет и радость. [119]

Обычно мы начало жизни определяем рождением, а смерть – прекращением физиологических процессов. Но мы можем определять пределы её и иначе: не физиологически, но психологически: можем называть жизнью только то, что совершается при сознании личности, и тогда жизнь начнётся не с рождения и кончится не физической смертью. [120]

Человек, живущий одной животной жизнью, не может не верить в полное уничтожение всего со смертью, не может не думать, не верить так, пока живёт животною жизнью; и потому не может не бояться смерти. [121]

Ta twam asi (Tat twam asi (санскр.) – то ты есть). Ты это я. Смерть есть распадение известных соединений. Дух не соединение, а простое. И потому не подлежит смерти и также рождению. [122]

Кто видит смысл жизни в усовершенствовании, не может верить в смерть, – в то, чтобы усовершенствование обрывалось. То, что совершенствуется, только изменяет форму. [123]

Не верят в бессмертие, т. е. в неуничтожаемость высшей, самой драгоценной сущности нашей жизни, только те, которые ещё не познали этой сущности вроде того, как слепые кроты не верят в солнце.

И доказывать им существование солнца так же невозможно, как совершенно бесполезно доказывать существование его зрячим. [124]

…Бояться смерти мы можем только тогда, когда забываем о том духовном начале в нас, которое произошло от бога, а полагаем свою жизнь в том телесном существе, которое неизбежно умирает и приближается к смерти всякую минуту нашей жизни. Когда же мы делаем то, что свойственно разумному существу: полагаем свою жизнь в том духовном начале, которое произошло от бога, то страха смерти не может быть. Я знаю, что я исшёл от бога и, умирая, иду к нему. Бог же есть любовь, мы иначе не можем себе представить его, и потому, возвращаясь к богу, кроме блага, от этого возвращения ничего ждать не можем. [125]

Нынче (…) испытал без всякой внешней причины особенно сильное и мало сказать: приятное, а серьёзное, радостное чувство совершенного отпадения не страха даже, а несогласия со смертью. (…) Чувство это подобно тому, что бы испытал человек, узнав неожиданно для себя, что там, где он считал себя вдали от дома, он подле него, и что то, что он считал чем-то странным и чуждым, есть самый дом его. [126]

Живи той частью твоей души, которая сознаёт себя бессмертной, которая не боится смерти. Эта часть души есть любовь. [127]

Только тогда легко умирать и радостно, когда устанешь от своей отделённости от мира, когда почувствуешь весь ужас отделённости и радость соединения, если не со Всем, то хотя бы выход из тюрьмы здешней отделённости, где никто не понимает, не знает, не хочет понимать и знать тебя (хотел сказать: ни тебя, ни Бога), когда только изредка общаешься, как перелетающими электрическими искрами любви. Так хочется сказать: довольно этой клетки. Дай другого, более нужного мне общения. [128]

…Что ближе к смерти, то радостнее жизнь. Как будто по мере количественного уменьшения она в несоразмерно большей степени увеличивается качественно. [129]

Помогай вам бог (…) всё больше жить истинной жизнью и, приближаясь к смерти, всё больше и больше уходить от неё. [130]

…Чувствую себя всё более и более близким к смерти, и потому часто чувствую себя более живым. – Как-то все явления мира всё более и более теряют свою реальность, и не в мыслях, не вследствие философствования, а прямо непосредственно изменилась как будто декорация, и я вижу, что за ней. А за ней истинная реальность, такая же, как и та, которую я чувствую в себе. [131]

…Мне надо бы сделать большое усилие, чтобы бояться перехода. Как прежде, когда я считал своим я – своё животное, я не мог представить себе жизни после смерти, так теперь я не могу представить себе прекращения жизни при смерти. [132]

…Смерть всё больше и больше, и в последнее время так стала мне близка, не страшна, естественна, нужна, так не противоположная жизни, а связана с ней как продолжение её, что бороться с ней свойственно только животному инстинкту, а не разуму. [133]

Вот кабы дожить до этого, чтобы, как в детстве, живёшь весело и бодро, с всегдашним ожиданием ещё лучшего воскресенья, праздника, когда не будешь учиться, а будут разные новые удовольствия. Кабы так смотреть на смерть! А можно, и даже должно. Если мы сыны божии и живём духовной жизнью, то смерть должна быть не пугало, а радостная надежда и поощрение. [134]

– 8 –

Смерть и рождение два предела. За этими пределами одинаковое что-то. [135]

Когда люди умирают, куда они уходят? А туда, наверное, откуда приходят те люди, которые рождаются. (…)

Человек выходит из дома и работает, и отдыхает, и ест, и веселится, и опять работает, и, когда устанет, возвращается домой. [136]

Обыкновенно жалеют о том, что личность не удерживает воспоминания после смерти. Какое счастье, что этого нет! Какое бы было мучение, если бы я в этой жизни помнил всё дурное, мучительное для совести, что я совершил в предшествующей жизни. А если помнить хорошее, то надо помнить и всё дурное. Какое счастье, что воспоминание исчезает со смертью и остаётся одно сознание, – сознание, которое представляет как бы общий вывод из хорошего и дурного, как бы сложное уравнение, сведённое к самому простому его выражению: х = равно положительной или отрицательной, большой или малой величине. Да, великое счастье уничтожение воспоминания, с ним нельзя бы жить радостно. Теперь же, с уничтожением воспоминания, мы вступаем в жизнь с чистой, белой страницей, на которой можно писать вновь хорошее и дурное. [137]

Есть люди, одарённые в сильной степени нравственным и художественным чувством, и есть люди, почти лишённые его. Первые как бы сразу берут и знают интеграл. А вторые делают сложные вычисления, не приводящие их к окончательным выводам. Точно как будто первые проделали все вычисления где-то прежде, а теперь пользуются результатами. [138]

– 9 –

…Как ни важно хорошо жить, едва ли не важнее всего хорошо умереть. Дурная, непокорная смерть ослабляет влияние хорошей жизни; хорошая, покорная, твёрдая смерть искупляет дурную жизнь. [139]

…Самая кажущаяся хорошей и значительной жизнь может сделаться ничтожной последними годами или часами, и наоборот. [140]