3. 6. культура XIX века
Европейское общество вступило в XIX в. в тревожном состоянии. Оно было вызвано в первую очередь неблагополучием в области нравственной жизни. С одной стороны, развитие капитализма вело к пренебрежительному отношению к сохранившимся нравственным ценностям, если они начинали выступать в качестве препятствий на их пути к обогащению. С другой стороны, эпоха Возрождения и Новое время основательно подорвали авторитет религии, а вместе с ним и нравственные устои, державшиеся на ней.
Даже некоторые энциклопедисты осознавали опасность, связанную с образующемся нравственным вакуумом. Автор статьи «Общество (мораль)» в «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера писал: «Похоже, что без религии не существует достаточно прочной узды, которой можно было бы сдержать источники страстей, приступы воображения, самонадеянность ума, испорченность сердца, хитросплетения лицемерия… Это ясно доказывает, как необходимо для упрочения счастья общества объединение религии и морали. Уничтожьте разом религию, и вы поколеблете все здание моральных добродетелей – ему не на чем будет покоиться» (Философия «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера. М.: Наука, 1994. С. 371).
Но дело было сделано – религия в XIX в. уже не могла крепко держать народ в нравственной узде. Моральный кризис, поразивший Новое время, необходимо было преодолевать силами науки, искусства, политики. Вот почему, несмотря на дальнейшее обособление разных сфер культуры в XIX в., с одной стороны, религия всё больше сужает свою сферу влияния главным образом до поддержания в обществе нравственности, а с другой стороны, нравственный вакуум этого времени начинает активно заполняться усилиями учёных, художников, политиков. В XIX в. религия, наука, искусство и политика подвергаются морализации, т. е. выполняют, кроме своих собственных задач, и нравственные функции.
Это означает, что религия, наука, искусство и политика активно ищут в XIX в. свои ответы на главный нравственный вопрос – как жить? Отсюда – нравоцентризм его культуры в Европе. Но его не следует абсолютизировать, поскольку каждая сфера культуры развивается в значительной мере по законам, присущим только ей, независимо от других сфер культуры.
Ещё в начале XVIII в., как известно, наш Петр I прорубил окно в Европу. К XIX в. Россия созрела, с одной стороны, для того, чтобы приобщиться к западноевропейской культуре, а с другой, противостоять ей, изыскивая свой, самобытный путь развития. Её духовная культура во многих отношениях выходит в XIX в. на передовые позиции в Европе (в особенности в области религиозно-философской мысли, искусства и нравственности). Недаром Д. А. Силичев называет этот век золотым веком русской культуры.
Многие русские мыслители воспринимали поражение христианской религии на Западе в её борьбе с просветителями в негативном плане. Так, Иван Васильевич Киреевский (18061856) во многом считал борьбу просветителей с религией причиной последующих революционных бурь, в которых он видел по преимуществу их кровавую сторону. В отличие от Петра Яковлевича Чаадаева (1794–1856), склонного объяснять отсталость России тем, что в своё время она не приняла «истинного христианства» – католицизма, И. В. Киреевский возложил надежды на православие. В дальнейшем на подобных позициях стояли Алексей Степанович Хомяков (1804–1860), Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891) и др. (Сто русских философов. Биографический словарь / Под ред. А. Д. Сухова. М.: Мирта, 1995).
Владимир Сергеевич Соловьев (1853–1900) займет позднее примирительную позицию между католицизмом и православием, между Западом и Востоком. Под его влиянием окажутся Николай Александрович Бердяев (1874–1948), Сергей Николаевич Булгаков (1871–1944) и др., которые будут работать уже в ХХ в. Таким образом, Россия в XIX в., в отличие от Запада, пошла по пути обновления христианства, по пути поисков русского Христа, по пути объединения философии с богословием. В лице ее выдающихся мыслителей она выбрала этот путь по собственной воле.
Если на Западе философской и научной мысли в целом приходилось в течение многих веков вырываться из цепких тисков богословия, то И. В. Киреевский, А. С. Хомяков и др., напротив, видели спасение в объединении религии с наукой, веры с разумом. И. В. Киреевский писал: «Соответственное современному состоянию науки и сообразное требованиям и вопросам современного разума устранило бы болезненное противоречие между умом и верою, между внутренними убеждениями и внешнею жизнью» (ЛосскийН. О. История русской философии. М.:Высшая школа, 1991. С. 33). Это позволило бы, по его мнению, «согласить веру и разум, наполнить пустоту, которая раздвояет два мира, требующие соединения, утвердить в уме человека истину духовную, видимым её господством над истиною естественной, и возвысить истину естественную её правильным отношением к духовной, и связать наконец обе истины в одну живую мысль» (там же. С. 33).
На позициях двух истин – религиозной и научной – на Западе стояли У. Оккам и Р. Бэкон, но они жили в позднем средневековье. Кроме того, их позиция «двух истин» представляла собою завуалированную форму борьбы за освобождение науки от религиозного плена. И. В. Киреевский и А. С. Хомяков же стремились к соединению науки с религией (богословием), мечтая об их гармоническом сосуществовании. С помощью онаученного православия они рассчитывали на нравственное возрождение России.
Упования на чудодейственную нравственную силу православия сохранились у некоторой части нашей интеллигенции до сих пор – у В. Крупина, В. Распутина и др. Надеяться в наше время на то, что религия возвратит нам высокую нравственность, – анахронизм. Она это не смогла сделать и в те времена, когда её позиции в обществе были намного сильнее, чем теперь. Она, естественно, не сможет это сделать сейчас, поскольку современный европейский мир есть по преимуществу атеистический мир. Уверенности же в том, что он из безбожного состояния возвратится в божеское, нет никакой. И слава богу. Противоречия между религией и наукой непреодолимы.
Главным завоеванием науки в XIX в. стал эволюционизм. Он был подготовлен, естественно, предшествующим временем (в особенности – И. Гердером и Ж. Б. Ламарком). Но в XIX в. эволюционизм приобрёл небывалую масштабность. Этим он был обязан, по крайней мере, четырем научным направлениям – позитивизму, марксизму, дарвинизму и эволюционной школе в культурологии. Главными фигурами в них стали Г. Спенсер, К. Маркс, Ф. Энгельс, Ч. Дарвин, Л. Морган, Э. Тейлор. Становлению эволюционного мировоззрения в XIX в., бесспорно, способствовал Г. В. Ф. Гегель – своим учением о диалектике, которое стало завершением немецкой классической философии (И. Кант, И. Г. Фихте, Ф. В. Шеллинг).
XIX в. был на Западе философическим веком. В это время получают признание такие философские направления, как позитивизм (О. Конт, Д. С. Милль, Р. Авенариус, Э. Мах, А. Пункаре), философия жизни (Ф. Ницше, А. Бергсон), неокантианство (Г. Коген, П. Наторп), прагматизм (Ч. Пирс, У. Джемс) и др.
На примере философии XIX в. видно проявление нравоцен-тризма его культуры: чем дальше мы уходим от его начала, тем всё больше и больше обнаруживаем в философии этого времени тенденцию к потере подлинного объекта философии – мира в целом. Многие философы начинают уходить в этику.
Этот уход не всегда оказывался удачным. Приведу здесь только один пример – с Фридрихом Ницше (1844–1900).
Ф. Ницше изобразил свой нравственный идеал в образе сверхчеловека. Его отличает от человека прежде всего воля к власти, т. е. к превосходству над другими. В главе «О высшем человеке» в книге «Так говорил Заратустра» (см. русское изд.: М.: МГУ, 1990) он вкладывает в уста основателя зороастризма (авестизма, огнепоклонства) такие слова о сверхчеловеке: «Бог умер: теперь хотим мы, – чтобы жил сверхчеловек… Самые заботливые вопрошают теперь: “Как сохраниться человеку?”. Заратустра же спрашивает, единственный и первый: “Как превзойти человека?”. К сверхчеловеку лежит моё сердце, он для меня первое и единственное, – а не человек: не ближний, не самый бедный, не самый страждущий, не самый лучший. О братья мои, если что я могу любить в человеке, так это только то, что он есть переход и уничтожение. Превзойдите мне, о братья мои, – этих маленьких людей: они величайшая опасность для сверхчеловека! Превзойдите мне, о высшие люди, маленькие добродетели, маленькое благоразумие, боязливую осторожность, кишенье муравьев, жалкое довольство, «счастье большинства»!… “Человек зол” – так говорили мне в утешение все мудрецы. Ах, если бы это и сегодня было ещё правдой! Ибо зло есть лучшая сила человека. “Человек должен становиться всё лучше и злее” – так учу я. Самое злое нужно для блага сверхчеловека. “Для ближнего” – это добродетель только маленьких людей: у них говорят «один стоит другого» и «рука руку моет», у них нет ни права, ни силы для вашего эгоизма» (указ. соч. С. 249–252).
У них – т. е. у создателей христианской морали, где, как утверждал Ф. Ницше, в образе нищего, несчастного, бессильного, смиренного человека предстает нравственный идеал человека. Он же, Ф. Ницше, видит этот идеал в богатом, счастливом, сильном и гордом сверхчеловеке.
Сверхчеловек у Ф. Ницше двуличен. По отношению к себе подобным он снисходителен, сдержан, нежен, дружелюбен, но по отношению к «маленьким людям» он становится «немногим лучше необузданных зверей» (Буржуазная философия кануна и начала империализма. М.: Высшая школа, 1977. С. 181).
Сверхлюди, – утверждал Ф. Ницше, – «наслаждаются свободой от всякого социального принуждения… Они возвращаются к невинной совести хищного зверя, как торжествующего чудовища, которые идут с ужасной смены убийств, поджога, насилия, погрома с гордостью и душевным равновесием. уверенные, что поэты будут надолго иметь тему для творчества и прославления. В основе всех этих рас нельзя не увидеть хищного зверя, великолепную, жадно ищущую добычи и победы белокурую бестию» (указ. кн. С. 181). Надо полагать, А. Гитлер черпал из подобных пассажей из сочинений Ф. Ницше «поэтическое» вдохновение.
В качестве примеров сверхлюдей Ф. Ницше приводил Цезаря, Макиавелли, Цезаря Борджиа, Наполеона. В современном же обществе, к его огорчению, подобные сверхлюди вывелись. Вот почему их надо выращивать для будущего заново. В своей этикализации философии, таким образом, Ф. Ницше дошёл до провозглашения аморализма, до превознесения человека, стоящего по ту сторону добра и зла, человека, которому по отношению к «маленьким людям» всё дозволено. Зло, сделанное им, становится у него высшей добродетелью.
Освобожденные от религиозных пут, в XIX в. стали активно развиваться частные науки. В это время работали физики Д. Максвелл и Д. И. Менделеев, биологи Ч. Дарвин и Г. Мендель, психологи И. -Ф. Гербарт и И. М. Сеченов и т. д., и т. д. Развитие науки в этот период способствовало мощному техническому прогрессу – в железнодорожном транспорте, в использовании электричества, в освоении фотографии, телеграфа и телефона, в изобретении двигателя внутреннего сгорания и т. д.
Непревзойдённых высот в XIX в. достигает искусство. Особого расцвета в это время достигает художественная литература. На передовые позиции здесь выходят три страны – Россия, Франция и Англия.
Россия в это время дала миру А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева и А. А. Фета, А. В. Кольцова и Н. А. Некрасова, Н. В. Гоголя и М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева и А. П. Чехова. В области художественной литературы в XIX в. Россия превзошла все другие страны. На втором месте после неё стоит Франция. Она гордится творениями Ф. Стендаля, В. Гюго, О. де Бальзака, Г. Флобера, Ш. Бодлера, А. Дюма, Э. Золя, Ги де Мопассана. На третье место в этой области я бы поставил Англию, где создавали свои шедевры Д. Байрон, П. Шелли, Р. Стивенсон, В. Скотт, Ч. Диккенс, У. Теккерей, Т. Гарди, О. Уайльд.
Русские живописцы искали в XIX в. нравственную опору в образе Христа. Мы видим его на картинах А. А. Иванова («Явление Христа народу»), И. Н. Крамского («Христос в пустыне»), Н. Н. Ге («Что есть истина?»). Но русские живописцы в это время находили нравственную опору также и в образах реальной жизни.
Вполне светским было творчество таких гениев русской живописи, как П. А. Федотов («Сватовство майора»), А. К. Саврасов («Грачи прилетели»), И. И. Шишкин («Сосновый бор»), Ф. А. Васильев («Оттепель»), И. Е. Репин («Бурлаки на Волге»), В. И. Суриков («Утро стрелецкой казни») и др. В ХХ в. их шедевры не будут превзойдены. Как впрочем, не будут превзойдены А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Ф. М. Достоевский или Л. Н. Толстой. XIX век в русской культуре – её золотой век. Он был золотым не только в литературе, живописи, но и в музыке.
В это время создавали свои творения М. И. Глинка, А. А. Алябьев, П. П. Булахов, А. П. Бородин, М. П. Мусоргский, Н. А. Римский-Корсаков и П. И. Чайковский. Самыми крупными из них признают М. И. Глинку и П. П. Чайковского. П. И. Чайковский – наш А. С. Пушкин в музыке. Он автор опер «Евгений Онегин» и «Пиковая дама», балетов «Лебединое озеро», «Спящая красавица» и «Щелкунчик», а также шести симфоний.
Охарактеризовывая нравственную атмосферу, царившую в XIX в. на буржуазном Западе, Т. С. Паниотова пишет: «Появляется новый буржуа, который в отличие от старого – бережливого и умеренного, не благоволившего к техническим новшествам, заботившегося о качестве товара, осуждавшего заманивание клиента рекламой и более низкими ценами, – маниакально поглощён предприятием и приносимыми им прибылями, мало озабочен качеством производимого товара. Бережливость и умеренность перестали цениться, чаще всего буржуа живёт в роскоши. В жестокой конкуренции для него все средства хороши – от рекламы до прямого подлога» (Культурология / Под ред. Г. В. Драча. Ростов-на-Дону: Феникс. С. 273). Как с нашего времени списано! А между тем, как писал ещё Ф. М. Достоевский, погоня за деньгами вовсе не приносит свободы их владельцам, поскольку они делают его своим рабом. А какая может быть свобода у раба?
Главным политическим событием XIX века стала Парижская коммуна 1871 г. С 18 марта по 28 мая в результате первой пролетарской революции Францией руководило правительство, защищающее интересы рабочего класса. Парижская коммуна потерпела поражение, но она была первой ласточкой в борьбе рабочих с буржуазией.
Больше книг — больше знаний!
Заберите 30% скидку новым пользователям на все книги Литрес с нашим промокодом
ПОЛУЧИТЬ СКИДКУ