Золотая середина Будды

Золотая середина Будды

Согласно Будде, существует четыре рода вопросов, которые различаются между собой характером ответов на них (см. ВМ, 163). На одни вопросы даются однозначные ответы, на другие — с оговорками, на третьи отвечают встречным вопросом, на четвертые — отклонением вопроса. Однозначных ответов требуют вопросы типа: «Образное бренно?», «Ощущение бренно?», «Распознавание бренно?», «Слагаемые бренны?», «Сознание бренно?» (здесь речь идет о гносеологических формах пяти привязанностей к миру, которые в поведенческом аспекте оборачиваются пятью пороками — скупостью, ненавистью, гордыней, глупостью, ложными взглядами). С оговоркой отвечают на вопросы типа: «Бренное — это образное?», «Бренное — это ощущение?» Встречным вопросом отвечают на вопрос типа: «Зрением [ли существо] все распознает?» Вопросы, на которые отвечают их отклонением, следующие: «Мир вечен или нет?», «Мир бесконечен, или нет?», «Одно ли и то же душа и тело?» «Существует ли татхагата после смерти»?

Первую группу вопросов можно обозначить как смысложизненную. В них фактически расшифровывается лишь один более общий вопрос о том, какой смысл заключен в мирском существовании и к чему следует стремиться человеку в своей сознательной деятельности. Вторая и третья группы вопросов охватывают конкретные знания о мире. Четвертую группу составляют вопросы, которые в терминах европейской культуры можно назвать метафизическими. Вопрос о смысле или цели, направленности человеческого существования требует однозначного ответа, ибо без этого невозможно существовать. Если человек живет, то он всегда живет зачем-то и для чего-то. Надо только выяснить, какая цель является правильной. Будда умеет это делать. Потому он и считается просветленным (Буддой). Знания о мире всегда являются неполными и неточными, они требуют постоянного пополнения и конкретизации. Они существенно зависят от практического отношения человека к миру, то есть от ответа на первый вопрос. Метафизические вопросы всегда остаются вопросами. На них не может быть определенного ответа, который был бы несомненным в своей истинности. «Нет ни причины, ни основы, чтобы отвечать на них, потому их и отклоняют» (ВМ, 164). Их можно отклонить тем более легко, что они прямо не связаны с первым вопросом о смысле жизни. Пожалуй, это самый существенный момент в мировоззрении Будды, свидетельствующий о его этиче6ской направленности и сущности.

Этика Будды не зависит от метафизики, как, впрочем, и от гносеологии. Она не нуждается и не ищет своего обоснования в них. Она, скорее, сама есть ключ и к той, и к другой. То, чем занимается Будда, на что направлены все его усилия, т. е. его этика или то, что мы назвали бы его этикой, которая заключается в стремлении и ищет путь для того, чтобы вырваться из тьмы к свету, из невежества к мудрости, из земного существования к беспорочной нирване, это и есть одновременно и его онтология, и его гносеология. Будда интересуется не просто голубиными структурами мира, он интересуется ими в том виде, в каком они представлены в нем самом и зависят от него самого. Для него бытие есть его собственное, индивидуально-ответственное существование. Тем самым онтология предстает как этика. Точно также иметь знание о мире означает для Будды знать как правильно жить. Поэтому истинное знание существует только в форме истины его собственного бытия, правильного смысла жизни. Теория познания есть одновременно этика, входит в этику, подчинена ей. Монах Малункьяпутта обратился к Будде с просьбой определенно высказаться о вопросах четвертого рода (метафизических вопросах): вечна вселенная или нет, имеет она предел или нет и др., добавив при этом, что он не будет далее монашествовать, культивировать праведный образ жизни под руководством Будды, пока и если не получит на них ясных ответов. На это Будда ответил, что он никогда никому не обещал научить отвечать на такие вопросы и никак не связывал с ними свое учительство. И, далее сказал, если кто-то всерьез говорит, что не будет практиковать Дхарму, пока он не узнает, вечна вселенная или нет, имеет она предел или нет и др., то он умрет, не дождавшись ответа. Такой человек был бы подобен раненому отравленной стрелой, который стал бы говорить, что он не позовет врача вытащить стрелу, пока ему не скажут, кто его ранил, откуда он родом, из чего и как сделана стрела, какие перья были использованы для нее и т. д. «Жизнь в соответствии с Дхармой, о Малункьяпутта, — резюмирует Будда свою мысль, — не зависит от мнения, что Вселенная вечна. Жизнь в соответствии с Дхармой, о Малункьяпутта, не зависит от мнения, что Вселенная невечна. Хотя существует мнение о том, что Вселенная вечна, и мнение о том, что Вселенная невечна, но прежде всего существует рождение, старость, смерть, болезнь, жалобы, боль, тяготы, расстройства. Я учу прекращению всего этого в данной жизни».

Итак, смысложизненное знание абсолютно. Знание о мире относительно и условно. Метафизические вопросы обозначают границы рационального познания и, по сути дела, отсылают к первой группе вопросов. Предельные вопросы перестают быть зряшными тогда, когда ответы на них увязаны с моральными поисками. Практическая этика была преимущественным, если не единственным предметом интереса Будды, все учение которого есть поиск неуничтожаемого смысла жизни, пути спасения.

Исходным пунктом жизнеучения Будды является констатация того, что ни наслаждение жизнью, ни умерщвление страстей не ведут к блаженству. Вывод этот был выстрадан Буддой. Первые двадцать девять лет жизни он неограниченно и изысканно наслаждался, что закончилось его бегством из специально подготовленного для его удовольствий райского уголка. Последующие шесть-семь лет он прошел через суровый аскетический опыт, который также закончился отрицательным итогом; в аскезе опасность умереть предшествует возможности спастись. Будда не выявлял логические противоречия в этих полярных образах жизни, он испытывал их разумность практически. И испытал в таких предельных формах, с такими перегрузками, которые придают его эксперименту несомненную доказательную силу. Про Будду нельзя сказать, что он недостаточно наслаждался или не так наслаждался, точно так же нельзя сказать, что он недостаточно или не так истязал себя. И если бы гедонизм как культивирование плоти, искусство наслаждения, с одной стороны, и аскеза как умерщвление плоти, своего рода искусство страдания — с другой, вообще были способны привести к искомому состоянию блаженства, то Будда непременно достиг бы его, ибо он прошел оба пути до конца.

Под блаженством в самом общем смысле понимается трудноопределимое состояние человеческой завершенности, когда индивид преодолевает свою внутреннюю смуту и достигает тождества с самим собой. Когда бренность существования не ограничивает всеохватность сознания, а последнее в свою очередь не отравляет радостей жизни. Когда он полностью доволен и не хочет ничего другого, когда он, образно говоря, может просто остановить часы, ибо он — вне времени и ничего лучше того, что он уже имеет, не бывает. Для Будды, который вырос на индийской духовной почве, понятие блаженства соотнесено с представлением о мирском бытии как цепи переходов из одного существования в другое в широком диапазоне, от богов (боги находятся внутри мира) до обитателей ада. При этом каждое существование сопряжено со страданиями, хотя разница по этому критерию между различными сферами существования огромна. Такой образ мира обозначается термином сансара, что буквально означает «круговорот», «переход через различные состояния». Вот как это общеиндийское представление о череде рождений и смертей описывает индийский философ Нового времени Вивекананда: «Каждая из форм жизни, от червяка до человека, похожа на кабинку на гигантском ярмарочном колесе, которое все время вращается, но пассажиры в кабинках меняются. Человек забирается в кабинку, движется вместе с колесом, потом выходит, а колесо продолжает вращаться. Душа входит в какую-то форму, через некоторое время оставляет ее, переходя в другую, затем в третью и так далее. Круговорот будет продолжаться до тех пор, пока душа не оставит колесо и не освободится»[18]. Блаженство и состоит в том, чтобы вырваться из круговорота рождений и смертей. На лодке удовольствий и лодке самоистязаний невозможно переплыть океан сансары. Убедившись в этом, Будда стал искать и нашел третий путь, с прокламации которого начинается «Сутра запуска колеса проповеди»[19]:

«Есть, о монахи, две крайности, которым пусть не следует подвижник.

Какие две?

Одна — это склонность ко всяким похотям, как гумно пошлая, низкая, мужицкая, простонародная, неарийская, бессмысленная.

Другая — это склонность себя изнурять, тяжкая, неарийская, бессмысленная.

Но ни к той, ни к другой крайности не клонится верная срединная дорога, и до конца постигнута татхтагатой; видение дарующая, знание дарующая, к умиротворению, к постижению, к пробуждению, к успокоению ведет» (ВМ, 445).

Третий путь не является комбинацией первых двух. Это — не равнодействующая гедонизма и аскетизма. «Верную срединную дорогу» Будды нельзя уподоблять известному нам из греческой античности принципу меры. Будда говорит не об умерении страстей. Страстям угодить невозможно. И как бы ни относиться к ним, ублажать ли их льстиво, подавлять ли беспощадно, или сочетать лесть с суровостью в разных пропорциях, они не изменят своей темной иррациональной природы. Будда, как он считает, переводит деятельность на новую основу, когда лишается смысла то или иное отношение к страстям, когда страсти вообще исчезают в качестве предмета, через отношение к которым человек определяет свою нравственную идентичность. Он поднялся выше страстей, вырвался из тех пределов, где страсти что-то решают. А так как страсти в качестве наслаждений и страданий являются субъективным выражением жизни в ее позитивном и негативном проявлениях, то подняться над ними означает вырваться из цепи рождений и смертей. Верная срединная дорога Будды уводит из страны страстей. Если от сухопутного образа перейти к морскому, то можно сказать, что это — своего рода волшебный корабль, на котором можно переплыть через океан сансары… Будда понял: для того, чтобы преодолеть страдания, мало было вырваться из дворца. Для этого надо вырваться из мира.