ІІІ. ДОКАЗАТЕЛЬСТВО КАК ПРЕДМЕТ ЛОГИКИ

ІІІ. ДОКАЗАТЕЛЬСТВО КАК ПРЕДМЕТ ЛОГИКИ

Чрезвычайно важное значение доказательства для всякого мышления и в особенности для мышления научного делает эту логическую форму важным предметом изучения логики.

Логика изучает строение доказательства, его составные части, виды доказательства, условия его логической безупречности, условия его логической ошибочности, зависимость доказательства от обосновывающих его законов мышления.

При изучении доказательства, так же как и при изучении других логических форм мысли, логика отвлекается от конкретных особенностей содержания отдельных наук. В различных формах доказательства логика изучает то, что является для них общим, несмотря на те или иные конкретные особенности их частного содержания. Если бы логическая форма доказательства всецело зависела от особенностей предмета каждой отдельной науки, то не могло бы существовать общих для всех наук форм доказательства: система видов доказательства, применяемая одной наукой, была бы совершенно неприменима в другой, и таких систем было бы столько, сколько существует отдельных наук.

В логической литературе были попытки представить дело таким образом. Однако попытки эти были продиктованы логикам их философскими и общественно-политическими взглядами, не имеющими отношения к самой логике. Так, Джон Стюарт Милль утверждал, будто индуктивные методы доказательства, с успехом применяемые в науках о явлениях природы, не могут быть применяемы в науках о явлениях общества. При этом Милль исходил из предвзятой и по существу неверной мысли, будто эксперимент, составляющий одно из важнейших звеньев индуктивного доказательства, неосуществим при исследовании общественных отношений и причинных зависимостей общественной жизни.

Другую попытку противопоставить друг другу доказательства естественных и исторических наук представляет логика неокантианцев (Виндельбанд, Риккерт, Гессен, Ласк и др.). Эти логики исходили из противопоставления обобщающих понятий естественных наук понятиям об индивидуальном, будто бы характеризующим исторические науки. Противопоставление это вело не столько к противопоставлению двух систем доказательства, сколько к отрицанию возможности доказательства законов исторического развития общества.

В обоих указанных случаях — в логике Милля и в логике неокантианцев — теория доказательства извращалась под прямым давлением реакционного классового интереса. И отрицание возможности применения индуктивных доказательств в общественных науках (Милль), и характеристика исторических наук, исключающая возможность применения доказательств (Риккерт), имели действительной основой не столько стремление выяснить логическое своеобразие двух типов наук (на что особенно упирали авторы обеих теорий), сколько стремление доказать, будто в области истории не может осуществиться никакое предвидение, основывающееся на познании законов исторического развития.

В действительности же формы доказательства являются общими для всякого научного мышления независимо от конкретных особенностей данной науки.

В этом отношении формы доказательства не отличаются от других логических форм — суждения, понятия, умозаключения. Подобно тому, как одни и те же формы вывода, например силлогизма, могут применяться и в математике, и в физике, и в истории, так одни и те же формы доказательства могут применяться в самых различных по предмету науках.

Возможность такого их применения обнаруживает — на этот раз на примере доказательства.— что логические формы мысли представляют обобщённые формы, отвлечённые от конкретности мыслимого посредством их содержания.

По этой чрезвычайно важной своей черте логика и в теории доказательства, так же как и в теории всех форм логического мышления, напоминает грамматику и математику. И. В. Сталин в работе «Относительно марксизма в языкознании» показал, что сходство этих наук состоит в том, что они изучают отношения предметов и формы, абстрагированные от всякой конкретности. «Отличительная черта грамматики,— говорит И. В. Сталин,— состоит в том, что она даёт правила об изменении слов, имея в виду не конкретные слова, а вообще слова без какой-либо конкретности; она даёт правила для составления предложений, имея в виду не какие-либо конкретные предложения, скажем, конкретное подлежащее, конкретное сказуемое и т. п., а вообще всякие предложения, безотносительно к конкретной форме того или иного предложения... В этом отношении грамматика напоминает геометрию, которая даёт свои законы, абстрагируясь от конкретных предметов, рассматривая предметы, как тела, лишённые конкретности, и определяя отношения между ними не как конкретные отношения таких-то конкретных предметов, а как отношения тел вообще, лишённые всякой конкретности»[8].

Такое отвлечение грамматики от всякой конкретности слов и форм предложения свидетельствует не о слабости грамматики и не о формализме, а, напротив, об её силе и о существенности её анализа. «Грамматика,— писал И. В. Сталин,— есть результат длительной, абстрагирующей работы человеческого мышления, показатель громадных успехов мышления»[9].

Но совершенно таков же подход к изучению форм доказательства и в логике: она изучает обобщённые формы доказательства. Логика, как и грамматика, представляет собой результат длительной абстрагирующей работы ума.