Глава V
Глава V
Раздел I. Размышления по поводу учения о порочности человеческого разума
В наших размышлениях о божественном провидении мы подходим теперь к рассмотрению учения о порочности человеческого разума, учения, которое принижает природу человека, достоинство и характер его бытия во Вселенной и которое, если признать его истинным, ниспровергает знание и науку и делает бесполезными и неуместными ученость, образование и книги. В самом деле, порочный или испорченный разум перестал бы быть разумом, подобно тому как ум буйно помешанного, несомненно, перестает быть правильным. Из призвания порочности разума с неизбежностью следовало бы, что поскольку данное представление, надо полагать, сложилось в человеческом уме, то из-за его предполагаемой порочности он не мог бы об этом судить. Ибо без применения разума мы не могли бы постичь, что такое разум, а это нам было бы необходимо понять, прежде чем постичь, чем он не является, или провести различие между ним и его противоположностью. Но то, что мы знаем, что такое разум, и наша способность отличить его от того, что порочно и неразумно, несовместимы с учением о порочности нашего разума. Ведь понять, что такое разум, и отличить его от того, что извращено и испорчено, абсолютно все равно, что иметь, применить и использовать принцип самого разума, исключающий предполагаемую порочность. Таким образом, невозможно, чтобы мы поняли, что такое разум, и в то же время решили, что наш разум порочен, ибо это было бы все равно, что, зная, что мы обладаем разумом и применяем его, утверждать, что мы не обладаем им и не применяем его.
Некоторые сторонники учения о порочности человеческого разума, возможно, не признают, что он порочен целиком и полностью, а окажут только, что он в значительной степени извращен или испорчен. Но вышеизложенные доводы в такой же мере относятся к предполагаемой частичной, как и к полной порочности. В самом деле, чтобы судить о том, частично ли порочен разум или нет, нужно обладать пониманием того, каким мог быть разум до того, как его призвали порочным. А обладать таким знанием о разуме то же самое, что применять его и пользоваться им во всем его блеске и чистоте, а это исключило бы понятие как о частичной, так и о полной порочности. Ведь нам было бы абсолютно невозможно судить о непорочности или порочности разума, иначе чем сравнивая то и другое. Но проведение порочным разумом такого сравнения противоречиво и невозможно, так что, будь наш разум порочен, мы могли бы иметь о нем не больше понятия, чем любое животное. Люди, малоспособные к рассуждениям, не в состоянии постичь глубоких рассуждений тех, кто выше их; как же может тогда порочный разум постичь неиспорченный и чистый разум? Допустить такую возможность — все равно, что предположить, что порочный и непорочный разум — это одно и то же, а если это так, то нет смысла дальше спорить по этому поводу.
Понятие «порочность» применительно к понятию «разум» представляет собой явное противоречие, ибо содержащиеся в этих определениях идеи не могут быть соединены, поскольку эти понятия выражают разнородные идеи. Испорченный, извращенный или лишенный своего совершенства разум перестает быть правильным и не должен именоваться разумом, ибо он по предположению порочен или утратил свою разумную природу и, лишившись ее, также должен быть лишен своего имени и назван хитростью или каким-то другим подобным именем, которое лучше отразило бы его действительный характер.
Неверящим в силу разума надлежало бы серьезно поразмыслить над тем, «разумна или неразумна их аргументация против разума; если разумна, то они утверждают тот самый принцип, который они тщатся развенчать». Если же их аргументация неразумна (а они должны признать ее таковой, дабы не противоречить самим себе), то им недоступны доводы разума и они не заслуживают того, чтобы приводить им разумную аргументацию.
Нам говорят, что знание порочности разума первоначально было непосредственно внушено человечеству ботом. Но коль скоро предполагают, что разум порочен, какое же тогда начало могло существовать в неразумной человеческой душе, которое было бы способно воспринять или понять это внушение и на основании которого она могла бы действовать так, чтобы тем, кто по предположению воспринял внушение, предоставить знание о порочности разума вообще (их собственного и всего человечества)? Ведь разумное внушение должно состоять из разумных идей, а это предполагает, что умы тех, кто воспринял внушение, были разумны еще до такого внушения; это прямо противоречило бы самому внушению, весь смысл которого в том, чтобы сообщить знание о порочности человеческого разума, которую нельзя постичь, не обладая разумом, при наличии же его стало бы ясно, что внушение было ложным.
Представим себе, что кто-то из сторонников учения о порочности разума предположит, что внушение наделяет или одаряет человеческий ум самой сущностью разума. Допустим, что это так, и все же такие воспринявшие внушение личности не могли бы ничего понять в самом разуме до принятия этого предполагаемого внушения. Кроме того, такое внушение не доказало бы тем, кто знает или воспринял его, что их разум когда-либо был порочен. Такие личности, воспринявшие, как предполагают, внушение, могли бы понять или осознать что бы то ни было относительно разума лишь после того, как внушение оказало бы на них действие и сделало их разумными существами; стало быть, вместо того чтобы-узнать через внушение, что прежде их разум был порочен, они никоим образом не могли бы ни сознавать его существование, ни применять его, пока предполагаемая сила внушения не наделила бы их разумным началом. Точно так же такие личности, воспринявшие, как предполагают, внушение, не могли бы передать полученное через откровение знание себе подобным, которые, будучи лишены разумной природы, не были бы способны, если исходить из такой посылки, воспринять впечатления разума.
Бесспорно, разумные существа обладают разной степенью знания, а также различными способностями приобретать его,— это совершенно очевидно на примере людей. Но разум есть разум на всех своих ступенях — от возвышенных рассуждений Локка или Ньютона и до низшего его применения, а не нечто порочное. Ведь меньшая степень разума вовсе не означает его порочности, так же как не доказывает его порочности и повреждение разума, ибо то, что остается от разума или, вернее, от применения его, не перестает быть разумом. А такой вещи, как порочный разум, нет и не может быть, ибо то, что разумно, разумным и останется, и потому разум не может быть порочным, какой бы ни была предполагаемая степень ею применения.
Удар по голове, трещина в черепе, равно как паралич и многие другие несчастья, постигающие наше чувствилище, затрудняют, а в иных случаях полностью отнимают возможность применять разум более или менее длительное время, а иногда и в течение всей жизни. Но и в этих случаях разум не порочен, а в большей или меньшей степени и, быть может, целиком, прекращает свое разумное применение или действие ввиду нарушения или расстройства органов чувств. Однако в тех случаях, когда эти органы приходят в обычное состояние и чувства вновь становятся полезными, возобновляется применение разума, и тогда он свободен от всякого недостатка или порода. Ведь оттого, что перестают применять разум, он не делается порочным.
Разум столь бесконечно проявляется в бесконечной полноте божественного творения и провидения, что и самые возвышенные из конечных разумных существ бесконечно далеки от понимания этого. В самом деле, хотя и самые незначительные из разумных существ, вообще неспособные распознать какую-либо истину, имеют сходство с богом, как и всякая разумная природа на любой ступени лестницы бытия, однако ни самые великие, ни самые малые из них несоизмеримы с богом, поскольку никакую возможную ступень разума или знания нельзя соизмерить с вечным и бесконечным разумом и бесконечным знанием, как это уже доказывалось. И хотя человеческий разум не в силах понять всего, однако в таких вещах, которые он понимает, его знание, приобретенное рассуждением, столь же истинно и верно, как, надо полагать, божественное знание, ибо даже само всеведение не может больше чем знать вещь, если речь идет о какой-то данной вещи. Ведь знание — это всего только знание, независимо от того, имеется ли оно в божественном уме, или в нашем, или в любых других мыслящих существах. Поэтому знание не несовершенно, ибо знать что-либо — это то же самое, что иметь об этом правильные представления, т. е. представления, отвечающие истине, а так как всякое знание вещей вообще должно основываться на истине, то оно сходно в божественном и человеческом умах.
Из сказанного по этому вопросу в настоящей и предшествующей главах явствует, что разум не порочен и не может быть таковым, а подобен божественному разуму, имеет тот же характер и по своей природе так же един, как истина, его пробный камень, хотя божественный разум вечен и бесконечен, а разум человека вечен только в отношении его бессмертия и конечен в отношении восприимчивости. Таких людей, которых можно убедить, что их разум порочен, легко провести и одурманить суеверием в угоду тем, кому они доверяют, а потом можно держать в таком состоянии поколение за поколением. В самом деле, когда люди отбрасывают закон разума, единственный, которым бот повелел им руководствоваться при размышлении и исполнении долга, они становятся жертвами невежественных или коварных наставников, а также собственных ничем не сдерживаемых страстей и безумия и одержимости в отношении страстей, остановить или сдержать которые в состоянии лишь разум. Неразумно также полагать, будто низшие сословия когда-либо заподозрили бы, что их разум порочен, если бы ям об этом не говорили, и ходит молва, что впервые им это нашептали священнослужители (хотя арминианские{8} священники из числа моих знакомых отвергли это учение). Если мы признаём порочность разума, то она в равной степени затрагивала бы (наряду со всеми остальными людьми) и духовенство, и всех других проповедников этого учения Но для порочных созданий принять и уверовать в порочное учение, придуманное и распространяемое порочными же созданиями, есть величайшая мыслимая слабость и безумие, которые скорее могли бы доказать справедливость учения о полной порочности, нежели все доводы, до сих пор выдвигавшиеся в ее поддержку.