ЭКОТЕОКРАТИЯ

В то же время во всем мире набирает силу и «зеленое» течение. Это движение за экологическое здоровье очень важно, оно является позитивным примером того, как простые люди во всем мире ведут за собой своих руководителей. Выдвижение экологии на первый план как самого важного пункта в повестке дня в масштабах планеты стало следствием сенсационных катастроф — от Трехмильного острова и Чернобыля до Бхопала и разлива нефти на Аляске. Очевидно, что еще больше таких катастроф нас ожидает впереди.

Индустриальное общество достигло своих крайних пределов, поскольку стало уже невозможно продолжать выбрасывать токсичные отходы на наши приусадебные участки, вырубать леса, сбрасывать пенополистирольные отходы в океан, пробивать дыры в озоновом слое. Поэтому охватившее весь мир движение за охрану окружающей среды — это реакция на планетарный кризис и необходимое условие выживания человечества.

Но и это движение тоже имеет некое антидемократическое обрамление. У него есть свои собственные сторонники и защитники возврата к Темным веком. Некоторые из них готовы завладеть движением за охрану окружающей среды, преследуя свои личные политические или религиозные задачи.

Эти проблемы столь сложны и с ними так трудно справиться, что «зеленое» движение, вероятно, должно расколоться по меньшей мере на четыре части[443]. Одна его часть по-прежнему будет истинной моделью легальной, ненасильственной демократической деятельности. Однако, принимая во внимание целый ряд экологических кризисов и трагедий, второе его крыло, которое уже существует сейчас в зародышевой форме, вероятно, будет идти по пути от эковандализма до полномасштабного экотерроризма, чтобы добиться осуществления своих требований.

Дальнейший раскол будет усиливать основную идеологическую баталию, уже сейчас разделяющую экологическое движение. На одной стороне — те, кто способствует технологическому и экономическому прогрессу внутри точно определенных экологических требований. Не склонные отказываться от воображения и разума, они верят в мощь человеческого интеллекта и потому — в нашу способность разработать такие технологии, которые будут ограничиваться меньшим количеством ресурсов, меньше загрязнять среду, превращать все отходы в средства, которые можно использовать повторно. Они настаивают на том, что сегодняшний кризис призывает нас к революционным переменам в способах организации экономики и технологии. Ориентированные на завтрашний день, такие участники экологического движения образуют его основное русло.

Однако существуют и «фундаменталисты», как они сами себя называют, которые борются с ними за идеологический контроль над этим движением; они хотели бы ввергнуть человечество в до-технологические времена средневековья и аскетизма. Это «экотеологи», и некоторые их взгляды весьма близки концепциям религиозных экстремистов.

Экотеологи настаивают на том, что не существует никакого технологического решения проблем окружающей среды, поэтому мы должны вернуться в доиндустриальную эпоху бедности; эту перспективу они считают не бедствием, а благом.

В основополагающей серии статей, опубликованных в ежеквартальном периодическом издании «Новые перспективы» («New Perspectives Quarterly»), отчетливо представлены основные направления такого рода дискуссий. Для этих мыслителей-ретроградов проблемы являются, в первую очередь, не экологическими, а религиозными. Они хотят восстановить мир, пропитанный религией, какого не существует на Западе со времен средневековья. Движение за охрану окружающей среды выступает здесь лишь как удобное средство.

Эти люди сводят историю наших отношений с природой на уровень библейских аллегорий. Сначала был экологический Золотой век, когда люди жили в гармонии с природой и поклонялись ей. Род человеческий выпал из этого «Эдема» с приходом индустриальной эры, во время которой «Дьявол» — технология — стал управлять делами людей. Сейчас мы должны перейти к новому «Раю» с более совершенными возможностями сохранения природы и гармонии. Если этого не случится, мы окажемся перед лицом «Армагеддона».

Это наложение западной или, точнее, христианской притчи на гораздо более сложную историю наших отношений с природой обычно для «экотеологов», которые идеализируют жизнь средневековой деревни.

Рудольф Баро, влиятельный теоретик «зеленого» движения, живущий сейчас в Западной Германии, совершенно ясно говорит, что то, что ему нужно, — «это не экология, а теология — рождение нового Золотого века, который культивирует... в человеке благородство».

Он обращается назад, в XIII век, и цитирует основателя немецкого мистицизма Майстера Экхарта, «который жил в разоренной в наше время долине Рейна» и который говорил нам, что все сотворенное имеет Бога внутри себя. Баро находит те же мысли в поэтических высказываниях Мехтильды Магдебургской, христианской мыслительницы XIII в., цитируя прекрасную строчку из ее стиха о том, что все создания — это «вспышка Божьей благодати».

Таким образом, экологическое спасение для него — это вопрос религиозный, нечто такое, чего никогда не может дать безбожный мир секуляризма. Баро даже одобряет то замечание, которое сделал по поводу Горбачева аятолла Хомейни, сказавший, что советскому лидеру, если он хочет решить проблемы Советского Союза, следовало бы надеяться на Аллаха, а не на экономические реформы.

Другой теоретик, Вольфганг Закс из Пенсильванского университета, нападает на Worldwatch институт, ведущий экологический исследовательский центр, за его «сугубо современную ориентацию» и не соглашается с Эймори Ловинс, активным борцом за сохранение природы, выступающим за более эффективное использование энергии; в то же время сам Закс хочет «хорошего домашнего хозяйства», нацеленного на добывание средств, необходимых для существования[444].

Иван Иллич, один из наших социальных критиков, наиболее одаренный воображением, автор нескольких превосходных работ, касающихся экологической теории, выступает против и «управленческого фашизма», и примитивного луддизма, направленного против всяческой машинизации и автоматизации. Однако он предлагает не что иное, как «сохранение устойчивого состояния без дальнейшего развития», — короче говоря, застой[445].

Для Иллича состояние бедности является условием жизни человека и должно приниматься как таковое; кому же в таком случае нужно развитие? Новая система создания материальных благ, по его мнению, «инъецировала новую жизнь в то, что в противном случае было бы исчерпавшей себя логикой индустриализма». Ему не удается понять, что новая технологическая система, основанная на знании, на самом деле противоречит старой логике индустриализма во многих пунктах.

Аргументация Иллича также, в конечном счете, является теологической. «Бог был той схемой, которая соединила космос» в те времена, когда одно только поддержание своего существования считалось нормальным и естественным, — состояние, в которое нам следует вернуться. До тех пор, пока Бог управлял сознанием средневекового человека, человечество и природа находились в состоянии равновесия. «Человек, агент неравновесного состояния», нарушил этот баланс вследствие научно-технической революции. Иллич рассматривает концепцию «экосистемы, которая может быть отрегулирована научными методами благодаря механизму множественных обратных связей», как некую западню и иллюзию. Совершенно ясно, что, по его мнению, возврат к миру аскетизма, в центре которого находится Господь Бог, был бы более желателен.

Теоэкологическая риторика содержит внутри себя нечто большее, чем намек на христианское представление о возмездии. Как отметили писатели Линда Билмс и Марк Байфорд, теологически мыслящие «зеленые» настаивают на том, что «потребление — это грех», а деградация и упадок окружающей среды рассматриваются как «наказание за чрезмерную любовь к потреблению, отсутствие духовности, расточительность»[446]. Как в воскресной проповеди, подразумевается, что мы должны «каяться и исправляться». Или же, хочется добавить, мы будем терпеть адские муки.

Вряд ли здесь уместно делать попытки разрешить те глубокие проблемы, которые подняты в экологических дебатах, столь же значительных в философском отношении, как и те, что обсуждались мыслителями просвещения на заре индустриальной эры. Важно, однако, отметить совпадение взглядов экотеологов и сторонников фундаменталистского возрождения с их глубокой враждебностью к светской демократии.

Общее для тех и других подчеркивание абсолютного, вера в то, что, вероятно, нужны резкие ограничения индивидуального выбора (для того чтобы сделать людей «моральными» или для того чтобы «защитить окружающую среду»), указывают со всей очевидностью, что они ведут общее наступление на права человека. Действительно, многие экологи сами обеспокоены тем, что появляются «зеленые аятоллы» или «экофашисты», навязывающие нам свой собственный вариант спасения. Так, Баро предостерегает, что «при глубоких кризисах гуманности всегда играет какую-то роль харизма. Чем глубже кризис, тем темнее та харизматическая фигура, которая должна появиться... Будем мы иметь «зеленого» Адольфа или нет, это зависит... от того, насколько культурные перемены опередят будущий Чернобыль»[447].

Можно восхищаться целостностью и творческими способностями такого мыслителя, как Иллич, который, конечно же, сам не является фашистом, и все же понимать, сколь глубокое антидемократическое значение имеет его поиск абсолютного, постоянного, статического и священного. Критикуя экотеологов, французский социолог Ален Турэн предостерегает: «Если мы откажемся от здравого смысла во имя спасения от утраты озонового слоя, мы навлечем на себя «зеленый» фундаментализм, экотеократию по образцу аятоллы Хомейни»[448].

Если такое беспокойство кажется чрезмерным, то имеет смысл вспомнить о молодежном движении 20-х годов, называвшемся «Wandervogel» («Перелетные птицы»), в Германии, где сегодня «зеленое» движение является наиболее воинствующим. Участниками этого движения были хиппи и «зеленые» Веймарской республики, странствовавшие по сельской местности с рюкзаками и гитарами, украшавшие себя цветами, организовывавшие фестивали вроде Вудстокского, отличавшиеся возвышенными мыслями и проповедовавшие возврат к природе[449].

Десять лет спустя к власти пришел Гитлер. Он тоже превозносил доиндустриальные ценности, рисуя нацистскую утопию такими красками: «кузнец опять встанет у своей наковальни, крестьянин будет идти за своим плугом». По словам профессора Стерн из лондонского университетского колледжа, Гитлер вызывал воспоминания о «доиндустриальной сельской идиллии». Гитлеровские идеологи неустанно превозносили все «органическое», требовали хорошей физической подготовки, использовали биологические аналогии для оправдания самой отвратительной расовой ненависти. «Сотни тысяч молодых людей прошли через молодежное движение, — пишет Джордж Мосс в книге «Кризис немецкой идеологии», — и многие из них без особого труда смогли приспособиться к идеологической программе нацистов».

Можно ли в самом деле вообразить партию «неозеленых», с нарукавными повязками, офицерской портупеей и в высоких сапогах, намеревающихся навязать свой собственный взгляд на природу остальной части общества?

При нормальных условиях, конечно, нет. Но что будет, если условия станут «ненормальными»?

Рассмотрим, например, последствия какой-нибудь экологической катастрофы, похожей на бхопалскую, случившейся, скажем, в Сиэтле, Штутгарте или Шеффилде... и сопровождающейся немедленно следующим кризисом еще где-нибудь, в попытках облегчить несчастье начинается замешательство и монструозная коррупция, и все это — среди криков фундаменталистов о том, что несчастье было послано Богом в наказание за «вседозволенность» и аморальность. Представьте, что все это происходит в период глубокого экономического спада. Вообразите привлекательного, умеющего хорошо выражать свои мысли «эко-Адольфа», который обещает не просто разрешить данный кризис, но и «очистить» общество материально, морально и политически, как только ему предоставят сверхконституционную власть.

Кое-что в сегодняшней экотеологической риторике имеет абсурдистский привкус, как это было и у прежнего Адольфа и его идеологов. Нацистские пропагандисты восторгались средними веками (и особенно тем временем, когда Священная Римская империя доминировала в Европе) как периодом, когда культура достигла своей «высочайшей вершины»[450].

Сегодня некий британский экологический «фунди», или фундаменталист, пишет в своем письме в «Экономист», что «цели зеленых «фунди», как и мои цели... — в том, чтобы вернуться в Европу, которая существовала в далеком прошлом... между падением Рима и Карлом Великим», где основной ячейкой общества «было сельское поселение, едва ли большее, чем деревушка... Единственный путь для людей жить в гармонии с природой — это жить на уровне, дающем возможность выживания, и не более того»[451].

Но экомедиевисты обычно не упоминают о политической цене. Они нечасто отмечают, что демократии, безусловно, не было в тех буколических поселениях, которые они считают примером для подражания: деревни управлялись при помощи самого грубого патриархата, религиозного контроля над умами, феодального невежества и грубой силы. Именно такой культурой восхищались нацисты. И не случайно, что период между падением Рима и расцветом правления Карла Великого вошел в историю как Темные века.

От экотеологов как таковых можно бы, вероятно, просто отмахнуться. Они занимают небольшое место в дальнем углу экологического движения. Но было бы ошибкой смотреть на них как на изолированный или тривиальный феномен. Религиозное возрождение и «зеленое» движение подобны тем экстремистам, которые были бы рады отделаться от демократии. В своих крайних вариантах оба эти движения могут сливаться друг с другом в своем стремлении навязывать все новые и новые ограничения в отношении отдельного человека или общества во имя Господа Бога и «Зелени». Оба эти движения вместе толкают человечество к установлению той власти, какая была в прошлом.