ОБАЯНИЕ ВУДИ АЛЛЕНА
ОБАЯНИЕ ВУДИ АЛЛЕНА
Для могущества США стала гораздо насущнее, чем промышленная база, и на значительно более долгий срок система знания, или информационная сфера (инфосфера).
Наш взгляд на эту третью опору силовой триады идет вразрез с представлениями тех, кто склонен опрометчиво сбрасывать со счетов колоссальную «остаточную» мощь Соединенных Штатов. Чрезмерно увлекшись вооружением и деньгами, они пренебрегают ролью знания для могущества нации или недооценивают его.
Итак, первое громадное преимущество, которым располагают Соединенные Штаты в настоящее время, — это просто язык. Английский стал всемирным языком международных научных связей, коммерции, авиации и множества других областей. До тех пор, пока компьютерный перевод не сделает языки взаимно прозрачными, тот факт, что сотни миллионов человек способны хоть немного понимать английский язык, придает американским идеям, направлениям, изобретениям и продукции мощную движущую силу в мире.
Другая сильная сторона Америки — это все еще прочная ее научно-техническая база. Уже немало написано о том, что в процентном отношении снижается количество патентов, полученных американцами[538], и о прочих признаках ее научно-технической немощи.
После Второй мировой войны Соединенные Штаты были практически во всех отношениях единственным великим промышленным государством, способным заняться широкомасштабными исследованиями в области науки и техники. При сложившихся обстоятельствах вряд ли разумно ждать, что Соединенные Штаты станут придерживаться того же процентного отношения патентов, что и прежде.
Соединенные Штаты утратили свою фактическую монополию. Но их научная база все еще мощно возвышается над достижениями своих конкурентов. По данным Национального научного фонда, частные и государственные расходы Соединенных Штатов на НИОКР составляют около 120 млрд. долл. в год, что превышает бюджеты Японии, Германии, Франции и Великобритании вместе взятых и примерно втрое — бюджет Японии.
Корпорационные НИОКР в США только чуть-чуть не дотягивают до 70 млрд. долл., значительная часть остальной суммы приходит из Пентагона, при этом большая часть его исследований, несмотря на все возражения, подпитывает гражданскую экономику. (По словам Самьюла Фуллера, возглавляющего научные исследования в «Диджитал эквипмент»[539], большинство серийных изделий — от персональных компьютеров до производственных рабочих станций — родилось в недрах фундаментальной науки, финансируемой Управлением перспективного планирования оборонных научно-исследовательских работ.)
У Соединенных Штатов пока все еще вдвое больше ученых и инженеров[540], активно работающих в научно-исследовательской области, чем у Японии, хотя у японцев они сосредоточены главным образом в ведущих корпорациях, а сотрудники их неакадемических исследовательских институтов помоложе.
Одни только огромные усилия, предпринимаемые Америкой, не гарантируют качества. Более того, возможно, что при сокращении ассигнований на оборону и перемещении американскими корпорациями ресурсов из фундаментальных исследований на исследования, в большей мере ориентированные на решение производственных задач, изменения идут не в слишком удачных направлениях. И все же хотя США, совершенно очевидно, и сталкиваются с трудностями, но, что знаменательно, они продолжают сохранять ведущие позиции в области высоких технологий, и особенно в области информационной технологии.
Прогресс Японии в создании компьютеров и кристаллов для модулей памяти феноменален, особенно головокружительного успеха добились три фирмы: «Фудзицу»[541], NEC и «Хитачи». В настоящее время «Фудзицу» наступает на пятки «Диджитал эквипмент» — второй по величине компании по производству электронно-вычислительного оборудования, a NEC и «Хитачи» недалеко от нее отстали. Японцы контролируют 50% рынка компьютерных комплектующих и поразительно, но 85% рынка кристаллов для модулей памяти.
Что же касается вычислительной техники[542] как таковой, то США тем не менее производят 69%, т. е. большую часть продукции мирового рынка, оставшийся 31% почти поровну делят между собой европейские и японские фирмы. Соединенные Штаты поставляют по меньшей мере 62% персональных компьютеров, производимых в мире.
В 1988 г. из 20 ведущих компьютерных фирм мира 10 было американских, 6 — европейских и только 4 — японских. Одна IBM более чем вдвое крупнее всей вместе взятой Большой тройки Японии. «Диджитал эквипмент» была почти равна Европейской большой тройке. В постепенно приобретающей все большее значение сфере предоставления информационных компьютерных услуг в отличие от сугубо вычислительных 9 из 10 ведущих фирм мира принадлежат Америке, а одна — Европе, и ни единой — Японии. (Доля Японии на рынке услуг составляла в 1988 г. только 10,6% и даже предполагается, что она вообще удалится оттуда с ростом участия в нем Соединенных Штатов.)
Подобным же образом можно отметить замечательные успехи Японии в производстве супер-ЭВМ, тогда как американские разработчики супер-ЭВМ столкнулись в своей работе с трудностями. И вновь японцы лидируют в создании аппаратного обеспечения, между тем как американцы — в создании системного и прикладного программного обеспечения. Гонка еще не кончена.
В изготовлении кристаллов для модулей памяти японское массовое производство практически стерло с лица земли своего американского конкурента. Однако IBM была первой, кто объявил о создании запоминающего устройства на монокристаллах с объемом памяти в 16 млн. бит, т. е. в 4 раза превышающего самые новейшие образцы и оставляющего далеко позади своего японского конкурента[543]. Более того, перемены идут не столько в направлении массовости производства, сколько по пути изготовления на заказ и специализации, где гораздо больше ценятся квалифицированность конструктивного решения и сложное программное обеспечение на современном уровне, а это — самое слабое место японских разработчиков. Что же касается собственно программного обеспечения — а 550-млрд. бизнес растет сейчас по экспоненте, — то Соединенные Штаты держат под своим контролем 70% мирового рынка[544].
У нас нет возможности подробно остановиться еще и на таких областях, как сверхпроводимость, телекоммуникации, материаловедение и биотехнология, да к тому же пока еще слишком рано оценивать результаты всемирной научно-технической гонки.
Более того, по большинству важных аспектов научно-технической базы страны может не быть своевременной информации о том, что там происходит в какой-либо конкретный момент, а всего лишь о скорости, с какой происходят там процессы непрерывного обновления, насыщенности и интенсивности обмена информацией, содержащей специализированное ноу-хау, с теми, кому она необходима, и быстроте, с которой осваиваются знания, получаемые со всего света. И значение будут иметь не запасы знания, а потоки обмена им.
Общепризнанной зоной бедствия Америки стала школьная система так сказать фабричного типа, да еще и разрушаемая наркотиками, насилием и отчуждением. К несчастью, в бедственном состоянии находятся школы и за пределами Соединенных Штатов, и особенно в районах трущоб крупных промышленных городов. Сыщется ли где-нибудь по-настоящему хорошая школа в трущобах? В Брикстоне? В Бейлмермере? В Берлине? Кризис образования — отнюдь не американская монополия.
Некоторое преимущество американским школам дает, несмотря на все остальные беды, все-таки то, что они не так зацентрализованы, как школы в Европе и Японии, и не находятся под диктатом какого-нибудь госминистерства образования. И это делает их, хотя бы потенциально, более открытыми и доступными для экспериментирования и внедрения всего нового.
К сожалению, у деловых и научных кругов Америки наблюдается почти рефлекторная потребность во все большем количестве математиков и естественников, в строго упорядоченном знании, во все большем количестве ученых со степенью. Большинство людей заблуждаются относительно подлинного состояния дел в японской системе образования, и они были бы крайне удивлены, узнав, что рывок Японии к рубежам новейшей высокой технологии за период с 1975 г. по 1988 г. был совершен за счет лишь незначительного увеличения числа инженеров и ученых со степенью[545].
И тем не менее освоение Америкой своей целины в образовании — вот основной источник ее глобального могущества, не поддающегося количественному определению колоссального культурного влияния на планету. Сейчас речь идет о качестве, которое, конечно же, может вызывать бурные споры. Мы просто констатируем факт, что культура в том или ином виде исходит от Соединенных Штатов. Так, например, за границей переводится гораздо больше американских книг, чем иностранных книг переводится американскими издателями. С одной стороны, это плачевная ситуация, поскольку американцы лишаются возможности знакомиться с ценными идеями и блестящими озарениями. Однако она отражает и громадность избыточного предложения со стороны Америки в культурном обмене.
Во благо ли, во зло ли, но несметное множество людей по всему земному шару жаждет приобщиться к Западу, а особенно к его американскому варианту — образу жизни, социальным установкам, модам, идеям и новшествам. Высказывалось предположение, что всемирная притягательность американской массовой культуры исходит из ее многонациональных истоков, питаемых еврейским обаянием Вуди Аллена, негритянской уморительностью Билла Косби, своеобычностью итальянских характеров вроде Коломбо или кинорежиссера Мартина Скорсезе, японским самообладанием «Пэта» Мориты в «Каратисте», кубинским темпераментом Десы Арнас и воплощением истинного американца Клин-том Иствуд.
Мощной волной нахлынувшее воздействие этих образов, наряду с широким потоком науки и техники, а отнюдь не одна лишь экономическая или военная мощь делают Соединенные Штаты столь опасными в глазах поборников «жесткого» курса в политике, которые руководят современным Китаем, или верхушки шиитского духовенства, управляющего Ираном. По всему свету смотрят не советские, японские или европейские фильмы и телепрограммы, а американские. У остальных великих держав попросту нет шансов на выигрыш в этой гонке.
Вообще говоря, Соединенные Штаты продолжают оставаться богатейшим источником инноваций в науке, технике, искусстве, бизнесе, умении создать собственный имидж и в знании, в самом его широком смысле. Это преимущество может уменьшиться в грядущих десятилетиях, однако другие государства или регионы поймут, что гораздо легче создать новую систему вооружения или объединить свои экономические системы, чем сравняться с Америкой или обойти ее в этом культурном лидерстве.
Поэтому рассмотрение силовой триады наводит на мысль, что, хотя у Соединенных Штатов и существуют серьезные проблемы, это отнюдь не «бумажный тигр». А ближайшие десятилетия, по мере того как будут постепенно набирать темп изменения в расстановке сил как внутри страны, так и за рубежом, Америку начнут раздирать социальные, расовые и сексуальные протесты. Однако внутренние проблемы Америки, по всей вероятности, ни в какое сравнение не пойдут с теми пертурбациями, которые ожидаются в Европе — наименее стабильной из трех великих претенденток на звание мировой державы. Не избежать и Японии политических и социальных беспорядков, когда весь окружающий ее мир содрогнется до основания.
Такая картина, набросанная несколькими быстрыми ударами кисти, разумеется, не может не быть импрессионистичной, а все представленные оценки могут быть подвергнуты сомнению пункт за пунктом. И все же, взятые в совокупности, они внушают мысль, что Соединенные Штаты — это единственный из всех трех великих капиталистических центров мира, кто располагает наиболее сбалансированным могуществом, и что они по-прежнему сохраняют за собой лидерство именно в той составной части силовой триады, которая становится наиважнейшей, — в знании.