СКОЛЬКО ВИНТОВ «С ЛЕВОЙ РЕЗЬБОЙ» ?

СКОЛЬКО ВИНТОВ «С ЛЕВОЙ РЕЗЬБОЙ» ?

Второй опорой здания социалистической теории было центральное планирование. Вместо того чтобы позволить «хаосу» рынка определять экономику, продуманное планирование сверху донизу должно было способствовать сосредоточению ресурсов в ключевых секторах и ускорить техническое развитие.

Но центральное планирование зависело от знаний, и еще в 20-х годах австрийский экономист Людвиг фон Мизес указывал, что отсутствие знаний или, его словами, «проблемы с вычислениями» — ахиллесова пята социализма[491].

Сколько ботинок и какого размера должна выпускать фабрика в Иркутске? Сколько винтов с левой резьбой или сортов бумаги? Какие ценовые отношения установить между карбюраторами и огурцами? Сколько рублей, злотых или юаней вложить в каждую из 10000 разных линий и уровней производства?

Для ответа на эти вопросы даже в простейшей экономике «фабричных труб» нужно больше знаний, чем специалисты по центральному планированию могут собрать или проанализировать, особенно когда руководители, боящиеся проблем, обычно неверно их информируют о реальном производстве. Таким образом, склады заполнялись невостребованными ботинками. Дефицит и обширный теневой черный рынок стали постоянными чертами большинства стран с социалистической экономикой.

Поколения честных специалистов по социалистическому планированию отчаянно сражались с этой проблемой знаний. Они требовали все больше данных и получали все больше искаженной информации. Они жаловались на бюрократию. В отсутствие сигналов о предложении и спросе, которые поставляет конкурентоспособный рынок, они пытались измерить экономику в терминах рабочих часов или подсчитывали изделия в терминах сорта, а не денег. Позднее они применяли эконометрическое моделирование и анализ ввода-вывода.

Все было бесполезно. Чем большей информацией они располагали, тем более сложной и дезорганизованной становилась экономика. Через три четверти века после Октябрьской революции реальным символом СССР стали не серп и молот, а очередь за товарами.

Сегодня во всех социалистических и бывших социалистических странах наблюдается соревнование за введение рыночной экономики или полностью, как в Польше[492], или робко, в управляемых рамках, как в Советском Союзе. Сейчас социалистические реформаторы почти все признали, что если позволить спросу и предложению определять цены (по крайней мере в определенном диапазоне), это даст то, чего не могло дать центральное планирование — цены сигналят о том, что нужно, а что не нужно экономике.

Однако дискуссии среди экономистов о необходимости таких сигналов не учитывают фундаментальное изменение в коммуникационных путях, которые они подразумевают, и огромные метаморфозы власти, которые приносят изменения в системах коммуникаций. Наиболее важное отличие между экономикой с центральным планированием и рыночной экономикой — это то, что в первой потоки информации идут вертикально, а в условиях рынка гораздо больше потоков информации идет горизонтально и диагонально в системе, при этом покупатели и продавцы обмениваются информацией на каждом уровне.

Это изменение не только угрожает верхушке бюрократии в планирующих министерствах и в руководстве, но миллионам и миллионам мелких бюрократов, единственный источник власти которых зависит от их контроля за информацией, поставляемой по каналам вверх.

Неспособность системы центрального планирования справиться с высокими уровнями информации, таким образом, устанавливает пределы экономической сложности, необходимой для роста.

Новые методы создания благосостояния требуют так много знаний, так много информации и коммуникации, что они полностью вне досягаемости экономик с центральным планированием. Возникновение сверхсимволической экономики, таким образом, вступает в противоречие со вторым фундаментальным положением социалистической веры.