II

II

Международное установление максимального срока действительной военной службы затронуло бы в равной степени армии всех держав. Общепризнано, что для армий, рядовой состав которых еще не нюхал пороху, продолжительность действительной военной службы — в известных пределах — является в первое время кампании лучшим мерилом их пригодности к действиям в любой военной обстановке, в особенности при стратегическом или тактическом наступлении. В 1870 г. наши воины достаточно познакомились с furia francese [французской яростью. Ред.] штыковой атаки императорской пехоты, прошедшей длительную службу, и мощью кавалерийских атак под Вёртом и Седаном; но в то же время под Шпихерном, в самом начале войны, они доказали, что даже при меньшей численности они способны выбить ту же пехоту из сильно укрепленной позиции[397]. Таким образом, следует в общем признать: в известных границах, меняющихся в зависимости от национальных особенностей, срок действительной военной службы определяет степень общей боевой подготовки еще не испытанных в бою войск и особенно степень их пригодности к наступательным действиям.

Если удастся установить в международном масштабе максимальный срок действительной военной службы, то соотношение боеспособности различных армий останется приблизительно таким же, как и в настоящее время. То, что потеряет в отношении непосредственной пригодности к боевым действиям одна из них, потеряют и другие. В той мере, в какой теперь исключена возможность нападения врасплох одного государства на другое, в такой же мере это будет исключено и тогда. Разница в сроке действительной военной службы, например, во Франции и в Германии, была до сих пор так незначительна, что она не имела никакого значения; и при сокращенном сроке службы, точно так же, как и теперь, все будет зависеть от того, как будет использован в каждой из этих двух армий срок службы, установленный соглашением. Впрочем относительная численность обеих армий будет вполне соответствовать соотношению численности населения обеих стран; и когда всеобщая воинская повинность будет, наконец, действительно проведена в жизнь, в странах с одинаковым примерно уровнем экономического развития (которым обусловлен процент негодных к военной службе) численность населения всегда будет мерилом численности армии. Тогда уже не будет места таким фокусам, какие Пруссия проделывала в 1813 году; эти сливки уже сняты.

Однако очень многое зависит от того, как используется установленный срок военной службы. И почти во всех армиях имеются люди, которым есть что рассказать по этому поводу, если бы им это было позволено; ибо постоянный недостаток в деньгах повсюду вынуждал обучать часть призывников лишь «наспех», в течение нескольких месяцев. И тут уж приходится ограничиваться самым главным, отбрасывая в сторону целую кучу традиционного вздора, и тогда люди обнаруживают, к своему собственному удивлению, как мало требуется времени, чтобы из физически развитого молодого человека сделать солдата. О том, как были поражены этим офицеры, обучающие немецкий эрзац-резерв, Бебель рассказал в рейхстаге[398]. В австрийской армии многие офицеры прямо утверждают, что ландвер, имеющий почти такой же срок военной службы, как немецкий эрзац-резерв, превосходит по качеству линейные войска. И в этом нет ничего удивительного. В ландвере не хватает как раз того времени, которое в линейных войсках тратится попусту на традиционные и в силу этого священные глупости, и именно поэтому там время зря не тратят.

Немецкий строевой устав пехоты 1888 г. ограничивает тактические построения для боя лишь самым необходимым. Ничего нового в нем нет. Сохранять боеспособность при всех изменениях боевого порядка австрийцы умели уже с 1859 года; почти в то же время гессен-дармштадтцы ввели образование батальонных колонн всех видов путем простого соединения четырех ротных колонн, но после 1866 г. они вынуждены были отказаться от этого рационального построения по требованию Пруссии[399]. В остальном новый устав устраняет массу допотопных церемоний, столь же бесполезных, сколь и освященных обычаем; и у меня как раз нет абсолютно никакого повода придираться к этому. После войны 1870 г. я как-то позволил себе роскошь набросать схему сомкнутых построений и передвижений роты и батальона, которые отвечали бы современному способу ведения войны, и был при этом немало удивлен, обнаружив, что этот элемент «государства будущего» чуть ли не полностью воплощен в соответствующих параграфах нового устава.

Но одно дело устав, а другое дело его выполнение. Дух шагистики, процветавший в прусской армии во все периоды мира, ведет к тому, что устраненная предписанием бесполезная трата времени вводится снова через заднюю дверь парадов. Вдруг оказывается, что плац-парадная муштра совершенно необходима как противовес ослабляющему сплоченность влиянию рассредоточенного боевого порядка, как единственное средство для установления подлинной дисциплины и т. д. и т. д. Выходит, что порядок и дисциплина могут быть установлены лишь тем, что солдат заставляют заниматься совершенно бесполезными делами. В результате упразднения одного лишь «парадного шага» высвободилось бы немало недель для разумных занятий, не говоря уже о том, что тогда иностранным офицерам не приходилось бы сдерживать смех, наблюдая немецкие военные парады.

Таким же устаревшим институтом является караульная служба, которая, согласно стародавнему представлению, также якобы содействует умственному развитию солдат, особенно их способности самостоятельно мыслить, обучая их — если только они уже раньше этого не умели — искусству в течение целых двух часов стоять на посту, решительно ни о чем не думая. При нынешнем общепринятом правиле обучать несению службы сторожевого охранения в полевых условиях потеряла всякий смысл караульная служба в городе, где ведь имеется всякого рода полиция, выполняющая службу безопасности. Упраздните караульную службу, и вы выиграете для военного обучения по крайней мере 20 % срока военной службы и обеспечите безопасность гражданского населения на улицах городов.

Кроме того, повсюду имеется большое количество солдат, которых под различными предлогами, насколько возможно, освобождают от службы — это нестроевой хозяйственный персонал роты, офицерские денщики и другие. Здесь также можно многое изменить.

Да, — но как в таком случае быть с кавалерией? Ведь для нее требуется более продолжительный срок службы? — Это в самом деле желательно, когда имеешь дело с призывниками, не умеющими ни ездить верхом, ни ухаживать за лошадьми. Однако и в этом отношении можно тоже многое сделать.

Если бы конские рационы отмеривались не так скупо — ведь перед маневрами лошадей приходится специально откармливать, чтобы они вошли в норму! — и если бы при каждом эскадроне имелось некоторое количество сверхкомплектных лошадей, чтобы солдаты могли чаще и дольше упражняться в верховой езде; короче говоря, если бы, наконец, всерьез постарались компенсировать сокращение срока военной службы более интенсивными занятиями тем, что важно, и устранением того, что является излишним, то очень скоро обнаружили бы, что и здесь дело может пойти на лад. Что касается выездки ремонтных лошадей, на которую теперь так часто ссылаются и безусловную необходимость которой я охотно признаю, то и в этом отношении можно изыскать свои средства и пути. К тому же ничто не мешает, пока считают необходимым, сохранить и распространить в кавалерии систему трех- или четырехгодичной службы для вольноопределяющихся, а также для сверхсрочников, с соответствующими компенсациями во время пребывания в запасе и ландвере, без чего это нельзя провести в жизнь.

Если прислушаться к военным авторитетам, то дело обстоит, разумеется, иначе. По их мнению, все это абсолютно неосуществимо, так как ничего нельзя изменить, не подрывая всей системы. Однако вот уже пятьдесят лет я наблюдаю, как многие военные институты, провозглашаемые сегодня неприкосновенными и священными, завтра бесцеремонно выбрасываются на свалку как старье, и притом теми же самыми авторитетами; я также часто видел, как то, что в одной армии превозносилось до небес, в другой объявлялось никуда не годным; мне пришлось на деле нередко наблюдать, как самые испытанные и наиболее высокоценимые правила и порядки оказывались перед лицом врага просто нелепостью; наконец, мне так часто приходилось убеждаться, что в каждой армии существует своя особая условная традиция, предназначаемая для нижних чинов, рядовых солдат и публики, поддерживаемая высшими чинами, но вызывающая лишь улыбку у самостоятельно мыслящих офицеров и совершенно исчезающая при первом же походе, — словом, здесь в моем распоряжении такой богатый исторический опыт, что я советовал бы каждому относиться с наибольшим недоверием именно к военному «авторитетному мнению».