ВНОВЬ ОТКРЫТЫЙ ПРИМЕР ГРУППОВОГО БРАКА[377]

ВНОВЬ ОТКРЫТЫЙ ПРИМЕР ГРУППОВОГО БРАКА[377]

За последнее время у некоторых рационалистских этнографов вошло в моду отрицать существование группового брака; в связи с этим представляет интерес нижеследующий отчет, который я перевожу из московской газеты «Russkija Vjedomosti» («Русские Ведомости») от 14 октября 1892 г. старого стиля. В нем не только определенно устанавливается наличие действующего с полной силой обычая группового брака, то есть права группы мужчин и группы женщин вступать между собой в половые отношения, но и такой его формы, которая тесно примыкает к пуналуальному браку у гавайцев, то есть к наиболее развитой и классической ступени группового брака. В то время как типичная пуналуальная семья состоит из ряда братьев (единоутробных или более отдаленных степеней родства), которые находятся в брачных отношениях с рядом единоутробных или находящихся в более отдаленных степенях родства сестер, — в данном случае, на острове Сахалине, мы видим, что мужчина состоит в брачных отношениях со всеми женами своих братьев и со всеми сестрами своей жены, иначе говоря, если рассматривать это явление с женской стороны, его жена имеет право вступать в половые связи с братьями мужа и с мужьями своих сестер. Отличие от типичной формы пуналуального брака состоит, следовательно, только в том, что братья мужа и мужья сестер — это не обязательно одни и те же лица.

Следует далее заметить, что и здесь подтверждается то, что я писал в «Происхождении семьи», 4 издание, стр. 28–29, а именно, что групповой брак выглядит отнюдь не так, как его рисует себе привыкшая к публичным домам фантазия нашего

филистера; что лица, состоящие в групповом браке, вовсе но ведут открыто той развратной жизни, которую наш филистер практикует втайне; напротив, эта форма брака, по крайней мере, как это видно из всех встречающихся еще теперь примеров, на практике отличается от непрочного парного брака или от многоженства только тем, что ряд случаев половых связей, которые при других условиях строго караются, здесь дозволены обычаем[378]. То обстоятельство, что фактическое использование этих прав постепенно становится отмирающим явлением, доказывает только, что сама эта форма брака находится в стадии отмирания. И это подтверждается также и редкостью ее распространения.

В остальном все это описание интересно еще тем, что оно лишний раз показывает, как сходны, даже тождественны в своих основных чертах общественные институты первобытных народов, находящихся на почти одинаковой ступени развития. То, что рассказано об этих монголоидах с Сахалина, в большей своей части вполне можно отнести к дравидийским племенам Индии, к жителям островов Тихого океана времен их открытия, к американским краснокожим. Отчет гласит:

«В заседании антропологического отдела Общества любителей естествознания в Москве [Слова «в Москве» добавлены Энгельсом. Ред.] 10 октября» (старого стиля; 22 октября нового стиля) «Н. А. Янчук доложил интересное сообщение г-на Штернберга о сахалинских гиляках[379], племени, мало исследованном и находящемся на ступени [В «Русских Ведомостях» вместо слова «ступени» напечатано: «степени». Ред.] культуры дикарей. Гиляки не знают земледелия и гончарного искусства, снискивают пропитание главным образом охотой и рыбной ловлей, разогревают воду в деревянном корыте, опуская в него раскаленные камни и т. п. Особенно любопытны их семейно-родовые учреждения. Гиляк зовет отцом не только своего родного отца, но и всех братьев последнего, а жен этих братьев, как и сестер своей матери, зовет всех матерями, детей же всех этих «отцов» и «матерей» [В «Русских Ведомостях» вместо слов «всех этих «отцов» и «матерей»» напечатано: «всех перечисленных родственников». Ред.] — своими братьями и сестрами. Такой же способ наименования [В «Русских Ведомостях» вместо слов «способ наименования» напечатано: «терминология». Ред.] существует, как известно, и у ирокезов и других индейских племен Северной Америки, равно как и у некоторых племен в Индии, но у них он давно уже не соответствует действительности, тогда как у гиляков он служит для обозначения до сих пор существующего порядка. И теперь каждый гиляк имеет супружеские права на жен своих братьев и на сестер своей жены [Курсив Энгельса. Ред.], по крайней мере их осуществление не считается чем-то запретным. Эти остатки покоящегося на родовом строе группового брака [В «Русских Ведомостях» вместо слов «чем-то запретным» напечатано: «грехом». Ред. В «Русских Ведомостях» вместо слов «покоящегося на родовом строе группового брака» напечатано: «родового брака». Ред.] напоминают знаменитую пуналуальную семью, существовавшую еще в первой половине нашего столетия на Сандвичевых островах. Эта форма семейно-родовых [В «Русских Ведомостях» вместо слов «семейно-родовых» напечатано: «семейно-родственных». Ред.] отношений лежит в основании общественной организации гиляков, в основании их родового устройства.

Род гиляка состоит из всех братьев его отца близких и более отдаленных степеней родства, действительных и номинальных [В «Русских Ведомостях» вместо слов «близких и более отдаленных степеней родства, действительных и номинальных» напечатано: «(всех степеней)». Ред.], из их отцов и матерей, из детей братьев гиляка и из собственных детей гиляка. Понятно, что таким образом составляющийся род может насчитывать в своей среде огромное количество членов. Жизнь рода протекает на следующих началах. Брак внутри рода безусловно воспрещен. Жена умершего гиляка переходит по решению рода к одному из единоутробных или номинальных братьев [В «Русских Ведомостях» вместо слов «единоутробных или номинальных братьев» напечатано: «братьев (любой степени)». Ред.] покойного. Род содержит всех неспособных к труду своих членов. «У нас нет нищих, — говорил референту один гиляк, — если кто беден, того кормит халь» (род). Члены рода связаны общими жертвоприношениями и празднествами, общим кладбищем и прочее.

Род гарантирует жизнь и безопасность каждого из своих членов от покушения на него лиц, не принадлежащих к роду [В «Русских Ведомостях» вместо слова «Род» напечатано: «Халь»; вместо слов «лиц, не принадлежащих к роду» напечатано: «лиц другого халя». Ред.]. Карательным средством служит кровная месть [В «Русских Ведомостях» вместо слов «Карательным средством» напечатано: «Средством»; вместо слов «кровная месть» напечатано: «родовая месть». Ред.], но под влиянием русских действие этого института значительно ослабилось. Из действия родовой мести совершенно исключаются женщины. — Род в некоторых случаях, впрочем весьма редких, усыновляет лиц чужого рода. По общему правилу. имущество не должно выходить из рода умершего. У гиляков в этом отношении действует буквально известное правило Двенадцати таблиц: «Si suos heredes non habet, gentiles familiam habento»» (Если не имеет своих наследников, должны наследовать сородичи)[380]. «Ни одно чрезвычайное событие в жизни гиляка не обходится без участия рода. Старший в роде сравнительно еще недавно, одно-два поколения тому назад, был общественным главой, «старостой» рода. Но в настоящее время роль старейших в роде сводится только к руководительству религиозными обрядами. Роды бывают часто рассеяны в очень отдаленных друг от друга пунктах, но, разделившись, сородичи продолжают помнить друг друга, ездят друг к другу в гости, оказывают друг другу помощь и покровительство и прочее. Впрочем, без особенной нужды гиляк не покинет своих сородичей, гробниц своего рода. Родовой быт налагает резкий отпечаток на весь духовный склад гиляка, на его характер, нравы и учреждения. Привычка все обсуждать сообща, необходимость постоянно вступаться за интересы своих сородичей, круговая порука в делах кровной мести [В «Русских Ведомостях» вместо слов «кровной мести» напечатано: «мести». Ред.], необходимость и обыкновение жить в больших юртах вместо с десятками себе подобных, так сказать, постоянно на народе, выработали в гиляке чрезвычайно общительный, разговорчивый характер. Гиляк чрезвычайно гостеприимен, он любит принимать гостей, любит и сам к ним ездить. Благородный обычай гостеприимства особенно резко проявляет себя в дни невзгоды. В черный год, когда у гиляка не хватает пищи ни для себя, ни для собак, он не протягивает руки за благодеянием: он уверенно отправляется в гости и кормится там иногда довольно долгое время.

Среди сахалинских гиляков почти совсем не встречается преступлений корыстного характера. Свои драгоценности гиляк хранит в амбаре, который никогда не запирается. Гиляк настолько чувствителен к позору, что уличенный в совершении чего-либо постыдного, он уходит в тайгу и вешается. Убийства у гиляков очень редки и совершаются чаще всего в раздражении; во всяком случае, они никогда не имеют корыстной цели. В своих отношениях с другими людьми [В «Русских Ведомостях» вместо слов «отношениях с другими людьми» напечатано: «гражданских отношениях». Ред.] гиляк проявляет правдивость, верность слову и добросовестность.

Несмотря на долгое подчинение окитаившимся маньчжурам, несмотря на губительное влияние колонизации [В «Русских Ведомостях» вместо слова «колонизации» напечатано: «проходимческого населения». Ред.] Амурского края, гиляки в нравственном отношении сохранили много добродетелей, свойственных первобытному племени. Но участь их строя жизни решена бесповоротно. Еще одно-два поколения, и гиляки материка совершенно обрусеют, и вместе с выгодами культуры они усвоят и ее пороки. Сахалинские гиляки, как более или менее удаленные от центров русской оседлости, имеют шансы сохраниться в чистоте немного долее. Но и на них соседнее русское население уже начинает оказывать свое влияние. Со всех селений ездят за покупками и ходят на заработок в Николаевск, а всякий гиляк, возвращающийся с заработков в родное селение, приносит с собой такую же атмосферу, какую в русские деревни приносит рабочий из города. Кроме того, заработки в городах с их переменным счастьем все больше и больше уничтожают то первобытное равенство, которое составляет преобладающую черту несложной экономической жизни таких народов, как гиляки.

Статья г-на Штернберга, в которой собраны также данные о религиозных воззрениях гиляков, об их обрядах, правовых институтах [В «Русских Ведомостях» вместо слов «правовых институтах» напечатано: «юридических обычаях». Ред.], будет напечатана в «Этнографическом обозрении» («Etnografitscheskoje Obozrenie»)»[381].

Написано в конце ноября — 4 декабря 1892 г.

Напечатано в журнале «Die Neue Zeit», Bd. 1, № 12, 1892–1893 гг.

Печатается по тексту журнала

Перевод с немецкого

Подпись: Фридрих Энгельс