Вернемся вновь на Российскую почву
Вернемся вновь на Российскую почву
Если для развитых демократических стран путь к самоуправлению может лежать через эволюционное развитие (но, конечно, не без борьбы!), то для нынешней России самоуправление представляется наиболее вероятным укладом вскоре же после падения существующего режима. В современной России капитализм нереален: нет капиталистов и капиталов, утеряны соответствующие навыки и традиции, да и, главное, нет желания у большинства советских подневольных людей всё это иметь.
Этого, например, нельзя сказать о закавказских республиках и среднеазиатских. Благодаря целому ряду факторов там сохранились и подпольные капиталисты, и соответствующие навыки, и даже имеются начальные капиталы. И в то же время там относительно малочислен инженерно-рабочий слой, более всех заинтересованный в самоуправлении. Думается, что если этим республикам предоставить свободу выбора, то они возможно предпочтут капитализм.
В России же решающий фактор — наличие огромной, гипертрофированной индустрии (и соответствующей армии инженеров и рабочих), поэтому и строй всей страны будет определяться, по крайней мере на долгие годы, статусом этой индустрии. Некоторые мечтают «приватизировать» ее с помощью акций. Но это — несбыточные надежды. Рабочие и инженеры вряд ли добровольно согласятся на то, чтобы их доходы попадали в руки бывших советских дельцов и коллаборантов власти. Да и все равно это мало принесет средств, учитывая колоссальную стоимость современной индустрии.
Ряд людей и групп в эмиграции предлагают так называемую смешанную экономику. Тяжелую и среднюю промышленность (то есть примерно 80 % промышленности!) оставить в руках государства, а часть мелкой легкой промышленности, торговлю и обслуживание передать в частные, кооперативные или «самоуправляющиеся» руки. Панацеей от всех бед эти люди считают ликвидацию КПСС.
«Ликвидируйте политическую монополию КПСС над государством и обществом — и нет больше класса „гегемонов“, и открываются возможности и для смешанного хозяйства… и для неадминистративного планового хозяйства»
(М. Михайлов).
Но в СССР давно уже существует фактически беспартийное общество. КПСС — это не партия, а декорация партии. С того момента, как все ключевые посты в государстве захватывают члены одной партии (и оппозиционные партии уничтожаются), она превращается в сообщество чиновников, связанных двойной дисциплиной и маскирующих свое господство партийными билетами.
Ликвидировать монополию КПСС сегодня — означает снять с работы 90 % всех руководящих работников во всех областях государства. Но нельзя снять даже и 70 %, если поставить себе целью сохранить в руках государства большую часть промышленности.
Что изменится от того, если отнять у нынешних чиновников их партбилеты? Люди их ненавидят и всё равно не будут их слушать. Восставшие польские рабочие, например, первым делом потребовали поголовной смены руководящих кадров. Что же говорить о советских рабочих и инженерах, которые пятьдесят лет терпят своих чиновников, про которых сегодня с еще большим основанием можно сказать ленинскими словами, как о «подлецах и насильниках по природе своей».
При такой ситуации не будет ни заинтересованности, ни дисциплины. Начнется развал, инфляция и разруха, которых так боятся противники революций и «ломки жизни».
И не стоит здесь повторять, что сохранение большей части промышленности за государством означает сохранение госкапитализма со всеми его «прелестями», как и нет никакого смысла доказывать очевидную истину, что государственной промышленностью невозможно управлять иначе, как административно-плановыми методами (с планами на текущую работу предприятий, которые также являются предметом жгучей ненависти советских людей).
Короче говоря, и «голова» и «тело», по терминологии М. Михайлова, одинаково важны. Тоталитарное «тело» так же неизбежно приводит к всеобщему тоталитаризму, как и тоталитарная «голова».
НЭП (та же смешанная экономика!) дал некоторый положительный эффект лишь потому, что не было еще тогда в России гипертрофированной тяжелой индустрии, были еще целы кадры мелких капиталистов и частные средства, которые смогли обеспечить быстрое возрождение частного сектора, и существовало крепкое и многочисленное единоличное крестьянство — база частного сектора НЭПа.
И все же НЭП был обречен. Государственный сектор, если он преобладает, неизбежно давит частный: начинает остро нуждаться в притоке капиталов для затыкания брешей от многочисленных потерь, и капиталы эти он высасывает из частного сектора.
«Есть только один способ экспроприировать правящую элиту, не восстанавливая класса буржуазии — резко сократить монопольный государственный сектор, передать большинство средств производства, заводы, институты и т. д. в собственность трудовых коллективов» — провозглашают в известной самиздатовской работе «Время не ждет» С. Зорин и Н. Алексеев.[17]
И с ними трудно не согласиться, если реалистически подходить к жизни. Предлагать как конечную цель смешанную экономику (то есть оставить львиную долю промышленности в руках государства) значит фактически не предлагать ничего, а точнее — предлагать развал и анархию. За программами смешанной экономики часть скрывается легко угадываемое желание сохранить Россию сильной, «единой и неделимой» империей, сохранив индустриальную (военную!) мощь государства.
Подобные позитивные программы по существу, повторяю, не являются позитивными. Они представляют собой не синтез, ныне необходимый, а механическое смешение всего и вся по принципу: взять 70 г. государственной собственности, 15 г. — частной, 10 г. — кооперативной, 5 г. — групповой, всё это подсластить местным «вспомогательным» самоуправлением, добавить демократических свобод по вкусу и запекать в многопартийном тесте.
Но требование многопартийной системы, казалось бы, является всё-таки серьезным позитивным элементом большинства программ противников ленинского социализма.
Однако, как мы уже говорили выше, этого, во-первых, совершенно недостаточно для ликвидации режима государственного капитализма, а во-вторых, образование мощных партий, способных руководить государством, дело длительное в реальных условиях нынешней России.
Не мешает посмотреть и на то, что сейчас происходит с партиями в развитых капиталистических странах.
Возьмем для примера США — самую развитую капиталистическую страну. В США (где никогда, как известно, не было «классической» классовой борьбы) если прежде и существовало заметное различие между демократической и республиканской партиями (а в период обострения классовой борьбы, в начале века, появилась и заметная рабочая партия Хейвуда «I.W.W.»),[18] то сейчас различие уже явственно сходит на нет. Растворяются классы и растворяются партии.
США — страна наиболее свободного федерального самоуправления, и вот, выборы в Конгресс происходят там уже больше по принципу выборов представителей от штатов, чем по партийной принадлежности. Больше конкурируют личности кандидатов и их личные программы, чем партии с их программами. Конгрессмены более ответственны перед своими избирателями и штатами, чем перед своими партиями, и чаще голосуют в Конгрессе не по своей партийной принадлежности, а по своим и своих штатов интересам: демократы с республиканцами против демократов и республиканцев. Не группировки превращаются в партии, а партии распадаются на межпартийные группировки. Эти партии фактически представляют собой рудименты старого классового общества.
Кроме того, США единственная, кажется, страна, где существует железное ограничение срока пребывания у власти президента (то есть высшей исполнительной власти страны) и всей его администрации, которая должна уходить вместе с ним. Сказывается самоуправление! Свободные «коллективы» штатов (и корпораций) естественно заинтересованы в объективной, подчиненной воле большинства штатов государственной власти.
Теперь сравним США и СССР. Оба государства представляют собой две крайности сегодняшнего мира. И как все крайности они во многом сходятся. И там и здесь нет четких классов. И в США самые мощные после СССР, государственная машина и военно-промышленный комплекс. И в США уже начинается борьба людей изо всех слоев общества против этих «машин» — от бывшего президента Эйзенхауэра до студентов. И даже Никсон в своем новогоднем послании Конгрессу в конце 1971 г. сказал знаменательные слова о том, что государственная машина в США растет и усиливается, в то время как жизнь становится все более неуправляемой. И будущие благополучие и жизнеспособность страны зависят от того, сумеют ли американцы добиться, чтобы широкие слои граждан могли оказывать конструктивное влияние на жизнь общества и государства.
Думается, что и будущее народов Советского Союза зависит от этого, по крайней мере, никак не меньше.