О целомудрии

О целомудрии

Я люблю лес. В городах плохо жить: там слишком много одержимых страстями.

Не лучше ли попасть в руки убийцы, чем в мечты страстной женщины?

И посмотрите на этих мужчин: их глаза говорят — они не знают ничего лучшего на земле, как лежать с женщиной.^{120}

Грязь на дне их души; и горе, если у грязи их есть ещё дух!

О, если бы вы были совершенны, по крайней мере, как звери!^{121} Но зверям присуща невинность.

Разве я советую вам убивать свои чувства? Я советую вам невинность чувств.

Разве я советую вам целомудрие? У иных целомудрие есть добродетель, но у многих почти что порок.

Они, быть может, воздерживаются, но сука-чувственность проглядывает с завистью во всём, что делают они.

Даже на высоты их добродетели и до глубины холодного духа следует за ними это животное и вражда его.

И как ловко умеет сука-чувственность вымаливать кусок духа, когда ей отказывают в куске плоти!^{122}

Вы любите трагедии и всё, что терзает сердце? Но я недоверчив к вашей суке.

У вас слишком жестокие глаза, и вы сладострастно смотрите на страдающих. Не переоделось ли это ваше сладострастие и называло себя состраданием!

Вот какую притчу скажу я вам: немало желавших изгнать своего дьявола сами вошли при этом в свиней.^{123}

Кому тягостно целомудрие, тому надо его отсоветовать: чтобы не сделалось оно путём в преисподнюю — то есть грязью и похотью души.^{124}

Разве я говорю о грязных вещах? По-моему, это ещё не худшее.

Познающий неохотно вступает в воду истины не тогда, когда грязна она, но когда мелка.

Поистине, есть целомудренные до глубины души; они более мягки сердцем, они смеются охотнее и чаще, чем вы.

Они смеются и над целомудрием и спрашивают: «Что такое целомудрие?

Целомудрие не есть ли безумие?^{125} Но безумие пришло к нам, а не мы к нему.

Мы предложили этому гостю приют и сердечность; теперь он живёт у нас, — пусть остаётся, сколько хочет!» —

Так говорил Заратустра.