О дарящей добродетели{191}

О дарящей добродетели^{191}

1

Когда Заратустра простился с городом, которому был предан сердцем и имя которого было: «Пёстрая корова», — последовали за ним многие, называвшие себя его учениками, и составили его свиту. Так дошли они до перекрёстка; тогда Заратустра сказал им, что дальше он хочет идти один: ибо он любит ходить в одиночестве. Ученики же на прощанье подали ему посох, на золотой ручке которого была змея, обвившаяся вокруг солнца.^{192} Заратустра обрадовался посоху и опёрся на него; затем он так говорил к своим ученикам:

— Скажите же мне: как достигло золото высшей ценности? Тем, что оно необыкновенно, и бесполезно, и блестяще, и мягко в своём блеске; оно всегда дарит себя.

Только как отражение высшей добродетели достигло золото высшей ценности. Подобно золоту светится взор дарящего. Блеск золота заключает мир между луной и солнцем.

Необыкновенна высшая добродетель и бесполезна, блестяща она и мягка в своём блеске: дарящая добродетель есть высшая добродетель.

Впрямь, я разгадываю вас, мои ученики: вы стремитесь, подобно мне, к дарящей добродетели. Что может у вас быть общего с кошками и волками?^{193}

В том жажда ваша, чтобы самим стать жертвою и даянием; потому вы и жаждете сложить все богатства в свою душу.

Ненасытно стремится душа ваша к сокровищам и драгоценному, ибо ненасытна добродетель ваша в желании дарить.

Вы притягиваете все вещи к себе и в себя, чтобы обратно текли они из родника вашего как дары вашей любви.

Поистине, в грабителя всех ценностей должна обратиться такая дарящая любовь; но здоровым и священным называю я это себялюбие.

Есть другое себялюбие, чересчур бедное, голодающее, которое всегда хочет красть, — себялюбие больных, больное себялюбие.

Глазом вора смотрит оно на всё блестящее; алчностью голода примеряется оно к тому, кто обильно ест; и всегда шныряет оно вокруг стола дарящих.

Болезнь говорит в этой алчности и невидимое вырождение; о хилом теле говорит воровская алчность этого себялюбия.

Скажите мне, братья мои: что считается у нас худым и наихудшим? Не вырождение ли? — Мы всегда угадываем вырождение там, где нет дарящей души.

Вверх идёт наш путь, от рода к сверх-роду. Но ужас для нас то вырождающееся чувство, которое говорит: «Всё для меня».

Вверх летит наше чувство: оно есть подобие нашего тела, подобие возвышения. Подобия этих возвышений суть имена добродетелей.

Так проходит тело через историю, становящееся и борющееся. А дух — что он ему? Глашатай его битв и побед, товарищ и отзвук.

Подобия все имена добра и зла: они не выражают, они только намекают. Безумец, кто хочет от них знания.

Будьте внимательны, братья мои, к каждому часу, когда ваш дух хочет говорить подобиями: вот где исток вашей добродетели.

Тогда возвысилось ваше тело и воскресло; своей отрадою восхищает оно дух, так что он становится творцом, и ценителем, и любящим, и благодетелем всех вещей.

Когда ваше сердце бьётся широко и полно, как бурный поток, отрада и опасность для живущих рядом, — вот исток вашей добродетели.

Когда вы возвысились над похвалою и порицанием, и ваша воля, как воля любящего, хочет приказывать всем вещам, — вот исток вашей добродетели.

Когда вы презираете удобство и мягкое ложе и можете лечь не слишком далеко от мягкотелых, — вот исток вашей добродетели.

Когда вы хотите единой воли, и эта перемена всех потребностей называется у вас необходимостью, — вот исток вашей добродетели.

Поистине, она есть новое добро и зло! Поистине, это новое глубокое журчание и голос нового источника!

Властью является эта новая добродетель; господствующей мыслью является она, а вокруг неё мудрая душа: золотое солнце, а вокруг него змея познания.

2

Здесь ненадолго умолк Заратустра и с любовью смотрел на своих учеников. Затем продолжал он так говорить — и его голос изменился:

— Оставайтесь верны земле, братья мои, всей властью вашей добродетели! Пусть ваша дарящая любовь и ваше познание служат смыслу земли! Об этом прошу и заклинаю я вас.

Не позволяйте добродетели вашей улетать от земного и биться крыльями о вечные стены! Ах, всегда было так много улетевшей добродетели!

Возвращайте, как я, улетевшую добродетель обратно на землю, — да, обратно к телу и жизни, чтобы дала она смысл земле, человеческий смысл!

Сотни раз улетали и сбивались с пути как дух, так и добродетель. Ах, в нашем теле и теперь живут все эти грёзы и ошибки: плотью и волею сделались они.

Сотни раз делали попытку и до сих пор заблуждались как дух, так и добродетель. Да, попыткой был человек. Как много невежества и заблуждения сделалось в нас плотью!

Не только разум тысячелетий — также и безумие их прорывается в нас. Опасно это, быть наследником.

Ещё боремся мы шаг за шагом с исполином случаем, над всем человечеством всё ещё царит неразумие и отсутствие смысла.

Пусть послужат ваш дух и ваша добродетель, братья мои, смыслу земли; пусть будет ценность всех вещей вновь установлена вами! Поэтому вы должны бороться! Поэтому вы должны созидать!

Познавая, очищается тело; приобретая опыт познания, оно возвышается; для познающего священны все побуждения; душа возвысившегося становится радостной.^{194}

Врач, помоги себе сам: так поможешь ты и своему больному.^{195} Было бы лучшей помощью для него, чтобы увидел он своими глазами того, кто сам себя исцеляет.

Есть тысячи троп, по которым никогда не ходили; тысячи здоровий и скрытых островов жизни. Всё ещё не исчерпаны и не открыты человек и земля человека.

Бодрствуйте и прислушивайтесь, вы, одинокие! Неслышными взмахами крыл прилетают из будущего ветры, и до тонких ушей доносится добрая весть.

Вы, сегодня одинокие, вы, изгнанники, однажды вы должны стать народом; от вас, избравших самих себя, должен произойти избранный народ — и от него сверхчеловек.^{196}

Поистине, местом выздоровления должна ещё стать земля! И уже окружена она новым благоуханием, приносящим исцеление, — и новой надеждой!

3

Сказав эти слова, Заратустра умолк, как тот, кто не сказал ещё своего последнего слова; долго в нерешимости взвешивал он посох в своей руке. Наконец так заговорил он — и голос его изменился:

— Один ухожу я теперь, ученики мои! Уходите теперь и вы, и тоже одни! Так хочу я.

Поистине, я советую вам: уходите от меня и защищайтесь от Заратустры! А ещё лучше: стыдитесь его! Быть может, он обманул вас.

Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть даже своих друзей.^{197}

Плохо отплачивает учителю тот, кто всегда остаётся только учеником. И почему не хотите вы ощипать венок мой?

Вы почитаете меня; но что если однажды падёт почитание ваше? Берегитесь, как бы кумир не убил вас!^{198}

Вы говорите, что верите в Заратустру? Но что толку в Заратустре! Вы верующие в меня, — но что толку во всех верующих!

Вы ещё не искали себя, и вот вы нашли меня. Так поступают все верующие; поэтому всякая вера так мало значит.

Теперь я призываю вас потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречётесь от меня, я вернусь к вам.^{199}

Поистине, другими глазами, братья мои, буду я тогда искать утерянных мною; другою любовью буду я тогда любить вас.

И однажды должны вы будете стать моими друзьями и детьми единой надежды; тогда я захочу в третий раз быть среди вас, чтобы отпраздновать с вами великий полдень.

Великий полдень — когда человек стоит в середине своего пути между зверем и сверхчеловеком и празднует свой вечерний путь как свою высшую надежду: ибо это путь к новому утру.

И тогда идущий к закату сам благословит себя за то, что был он переходящим, и солнце его познания будет стоять в зените.

«Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек» — такова должна быть однажды в великий полдень наша последняя воля! —

Так говорил Заратустра.