На блаженных островах{213}
На блаженных островах{213}
Плоды падают со смоковниц, они хороши и сладки; и когда они падают, сдирается красная кожица их. Я северный ветер для спелых плодов.{214}
Так, подобно плодам смоковницы, падают к вам эти наставления, друзья мои; теперь пейте их сок и их сладкую плоть! Осень вокруг, и чистое небо, и время после полудня.
Посмотрите, какое обилие вокруг нас! Из преизбытка хорошо смотреть на дальние моря.
Некогда говорили: «бог», когда смотрели на дальние моря; но теперь учил я вас говорить: «сверхчеловек».
Бог есть предположение, но я хочу, чтобы оно простиралось не дальше, чем ваша созидающая воля.
Могли бы вы сотворить бога? — Так молчите о всяких богах! Но вы несомненно могли бы сотворить сверхчеловека.
Быть может, не вы сами, братья мои! Но вы могли бы пересоздать себя в отцов и предков сверхчеловека, — и пусть это будет вашим лучшим творением!{215} —
Бог есть предположение, но я хочу, чтобы оно было ограничено тем, что можно помыслить.
Могли бы вы мыслить бога? — Но пусть это означает для вас волю к истине, чтобы всё превратилось в человечески-мыслимое, человечески-видимое, человечески-чувствуемое! Ваш собственный смысл должны вы додумать до конца!{216}
И то, что называли вы миром, должно сначала быть создано вами: ваш разум, ваш образ, ваша воля, ваша любовь должны стать им! И поистине, для вашего блаженства, вы, познающие!
И как могли бы вы выносить жизнь без этой надежды, вы, познающие? Не могло быть вам врождено ни непостижимое, ни неразумное.
Но я хочу открыть вам всё своё сердце, друзья: если бы существовали боги, как выдержал бы я не быть богом! Следовательно, нет богов.
Я сделал вывод; но теперь он выводит меня. —
Бог есть предположение; но кто испил бы всю муку этого предположения и не умер? Неужели нужно отнять веру у созидающего, а у орла парение на орлиной высоте?
Бог есть мысль, которая делает всё прямое кривым и всё, что стоит, вращающимся. Но тогда время бы исчезло и всё преходящее было бы только ложью?
Мыслить подобное — словно попасть в вихрь, испытать крепость костей человеческих, и ещё — это расстройство желудка: поистине, вертячкой называю я такие догадки.
Злым называю я и враждебным человеку — всё это учение о едином, и полном, и неподвижном, и сытом, и непреходящем!{217}
Всё непреходящее — это только подобие! Поэты слишком много лгут.{218} —
Но о времени и становлении должны говорить самые лучшие подобия: хвалой должны они быть и оправданием всего преходящего!
Созидать — это великое избавление от страдания и облегчение жизни. Но чтобы быть созидающим, нужны страдания и многие превращения.
Да, много горького умирания должно быть в вашей жизни, вы, созидающие! Так будьте ходатаями и оправдателями всего преходящего.
Чтобы сам созидающий стал ребёнком, стал новорождённым, для этого он должен желать быть роженицей и болью роженицы.{219}
Поистине, через сотни душ шёл я своей дорогой и через сотни колыбелей и родильных мук. Уже много раз я прощался, я знаю последние, разбивающие сердце часы.
Но так хочет моя созидающая воля, моя судьба. Или, говоря вам откровеннее: такой именно судьбы — хочет моя воля.
Всё чувствующее страдает во мне и пребывает в темнице; но моя воля всегда приходит ко мне как освободительница и вестница радости.
Воля освобождает: таково истинное учение о воле и свободе — ему учит вас Заратустра.
Не хотеть больше, не ценить больше и не созидать больше! ах, пусть эта великая усталость навсегда остаётся от меня далёкой!
Даже в познании чувствую я только радость рождения и радость становления моей воли; и если есть невинность в моём познании, то потому, что есть в нём воля к рождению.{220}
Прочь от бога и богов тянула меня эта воля; что осталось бы созидать, если бы боги — были здесь!
Но к человеку влечёт меня снова и снова страстная воля моя к созиданию; так устремляется молот к камню.
Ах, люди, в камне дремлет для меня образ, моих образов образ! Ах, он должен дремать в самом твёрдом, самом безобразном камне!
Страшно свирепствует мой молот против своей тюрьмы. От камня пылью летят осколки; какое мне дело до этого?
Завершить хочу я: ибо тень подошла ко мне — из всех вещей самая тихая, самая лёгкая подошла однажды ко мне!
Красота сверхчеловека подошла ко мне, как тень. Ах, братья мои! Что мне теперь — до богов!{221}{222} —
Так говорил Заратустра.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.