О тарантулах{251}
О тарантулах{251}
Взгляни, это нора тарантула! Не хочешь ли ты посмотреть на него самого? Здесь висит его сеть; тронь её, чтобы она задрожала.
Вот идёт он добровольно; добро пожаловать, тарантул! Чёрным сидит на твоей спине твой треугольник и примета; и знаю я также, что сидит в твоей душе.
Мщение сидит в твоей душе: куда ты укусишь, там вырастает чёрный струп; мщением заставляет твой яд кружиться душу!
Так говорю я вам для сравнения, вам, проповедникам равенства, заставляющим кружиться души!{252} Тарантулы вы для меня и затаившиеся мстители!
Но я хочу вывести ваши тайники на свет; потому и смеюсь я вам в лицо своим смехом высоты.
Потому рву я вашу сеть, чтобы ярость выманила вас из вашей норы-лжи и месть выскочила из-за вашего слова «справедливость».
Пусть будет человек избавлен от мести, — это для меня мост к высшей надежде и радуга после долгих гроз.{253}
Но другого, конечно, хотят тарантулы. «Для нас справедливость именно в том, чтобы мир наполнился грозами нашего мщения» — так говорят они между собой.
«Мщению и поруганию хотим мы предать всех, кто не подобен нам» — такой обет дают сердца тарантулов.
«Воля к равенству — вот что должно стать отныне именем добродетели; и против всего власть имущего хотим мы поднять свой крик!»
Вы, проповедники равенства, бессильное безумие тиранов так вопиет в вас о «равенстве», так переодеваются ваши сокровенные желания тиранов в слова о добродетели!
Угрюмое высокомерие, скрытая зависть, быть может, высокомерие и зависть ваших отцов, — это прорывается в вас пламенем и безумием мести.
То, о чём молчал отец, сказывается в сыне; и часто находил я, что сын есть обнажённая тайна отца.
На вдохновенных похожи они, но не сердце вдохновляет их — а месть. И если они становятся хитрыми и холодными, это не ум, а зависть делает их хитрыми и холодными.
Ревность приводит их даже на путь мыслителей; и в том отличительная черта их ревности — всегда идут они слишком далеко, так что их усталость должна в конце концов лечь спать на снегу.
В каждой их жалобе звучит мщение, в каждой их похвале есть желание причинить страдание — и быть судьями кажется им блаженством.
Но так советую я вам, друзья мои: не доверяйте никому, в ком сильно стремление наказывать!
Это народ дурного сорта и происхождения; в их лицах проглядывают палач и ищейка.
Не доверяйте всем тем, кто много говорит о своей справедливости! Поистине, их душам недостаёт не только мёду.
И если они сами себя называют «добрыми и праведными», не забывайте: чтобы стать фарисеями, им недостаёт только — власти!
Друзья мои, я не хочу, чтобы меня смешивали и путали.
Есть такие, что проповедуют моё учение о жизни, — и в то же время они проповедники равенства и тарантулы.
Они ратуют за жизнь, хотя при этом сидят в своих норах, эти ядовитые пауки, отвернувшись от жизни: так они хотят причинять страдание.{254}
Тем хотят они причинять страдание, у кого теперь власть: ибо для них нет ничего лучше проповеди смерти.{255}
Будь иначе, и тарантулы учили бы иначе: именно они были когда-то лучшими клеветниками на мир и сжигателями еретиков.
Я не хочу, чтобы меня смешивали и путали с этими проповедниками равенства. Ибо так говорит мне справедливость: «Люди не равны».
И они не должны быть равны! Чем была бы моя любовь к сверхчеловеку, если бы я говорил иначе?
По тысяче мостов и тропинок должны протискиваться они к будущему, и пусть между ними будет всё больше войны и неравенства: так заставляет меня говорить моя великая любовь!
Изобретателями образов и призраков должны они стать в своей вражде, и этими образами и призраками должны они ещё сразиться в величайшей битве!
Добрый и злой, богатый и бедный, высокий и низкий и все имена ценностей, — это должно быть оружием и бряцающими знаками того, что жизнь должна всегда снова преодолевать себя!
В высоту хочет она строить себя, столбами и ступенями, сама жизнь; в дальние дали хочет смотреть она и на блаженные красоты, — для этого ей нужна высота!{256}
И так как ей нужна высота, нужны ей ступени и противоречие ступеней и восходящих! Восходить хочет жизнь и, восходя, преодолевать себя.
Посмотрите, друзья мои! Здесь, где нора тарантула, высятся развалины древнего храма, — посмотрите на них просветлёнными глазами!
Поистине, тот, кто некогда здесь, в камне, воздвигал свои мысли, знал о тайне всякой жизни наравне с мудрейшими!
Даже в красоте есть борьба и неравенство, и война за власть и сверхвласть — этому учит он нас самым явственным образом.
Как божественно преломляются здесь в борьбе своды и арки, как светом и тенью устремляются они друг против друга, божественно-стремительные, —
так же уверенно и прекрасно пусть будем врагами и мы, друзья мои! Божественно устремимся мы друг против друга! —
Горе! Тут укусил меня самого тарантул, мой старый враг! Божественно уверенно и прекрасно укусил он меня в палец!
«Должно быть наказание и справедливость — так думает он, — ведь недаром же ему петь здесь гимны в честь вражды!»
Да, он отомстил за себя! И, горе! теперь мщением заставит он кружиться и мою душу!
Но чтобы не стал я кружиться, друзья мои, привяжите меня покрепче к этому столбу!{257} Уж лучше хочу я быть столпником, чем вихрем мщения!
Поистине, не вихрь и не смерч Заратустра; а если он и танцор, то никак не танцор тарантеллы! —
Так говорил Заратустра.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.