Наука о буквах (Ильмуль-Хуруф)

Наука о буквах (Ильмуль-Хуруф)

Во введении к своей книге «Теодицея Каббалы» Уоррен[88] утверждает, что «согласно каббалистической гипотезе еврейский язык есть язык совершенный, переданный Богом первому человеку», делая затем, однако, оговорку об «иллюзорных претензиях на сохранение чистых элементов естественного языка, в то время как на самом деле имеются лишь его деформированные остатки». Но все же он допускает «вероятность того, что древние языки происходят из одного иератического языка, составленного пророками», и что, «следовательно, должны существовать слова, выражающие саму сущность вещей и их числовые отношения», и «что то же самое можно сказать и об искусствах предсказания». Нам кажется, что все это нуждается в уточнениях; но с самого начала необходимо заметить, что точка зрения Уоррена может быть названа скорее философской, в то время как мы всегда стремимся не покидать почву инициации и традиции.

Первое, на что следует обратить внимание, — это утверждение о том, что древнееврейский язык является языком изначального откровения, утверждение, которое по своему характеру является совершенно экзотерическим и даже не соответствует самой каббалистической доктрине; на самом деле это утверждение скрывает за собой некую более глубокую истину. В доказательство можно привести похожие претензии других языков, а это, так сказать, «первородство» не может быть в равной мере обоснованным во всех случаях сразу, что было бы очевидным противоречием. В качестве примера можно взять арабский язык, поскольку в странах, где он используется, достаточно широко распространено убеждение, что именно этот язык является изначальным языком всего человечества. Необоснованность этого убеждения, совершенно вульгарного и не опирающегося ни на какие авторитетные источники, побуждает нас предположить, что и с еврейским языком дело обстоит точно так же; что же касается арабского языка, то это убеждение вступает в явное противоречие с традиционной доктриной ислама, в соответствии с которой «адамическим» языком был язык «сириакский», логха сурьянья, который не связан ни со страной, называемой Сирией, ни с каким-либо древним языком из числа тех, что сохранились в памяти человечества и по сей день. Эта логха сурьянья является, если следовать интерпретации этого названия, языком «солнечного озарения», шемс-ишракья; действительно, Сурья — это название Солнца на санскрите, и корень сур, один из тех, что на санскрите обозначают свет, мог бы предположительно и сам принадлежать этому изначальному языку. Здесь скорее всего следует иметь в виду ту Сирию, о которой говорит Гомер как об острове, находящемся «за пределами Огигии», отождествляя его с Туле Гипербореи, «где совершается полный оборот Солнца».[89] Столица этой страны называлась Гелиополис, или «город Солнца»; такое же имя было позднее дано городу Он в Египте, и это имя, точно так же как и Фивы, было одним из названий той же самой столицы. Все переносы этих названий на протяжении истории человечества в целом было бы очень любопытно исследовать в связи с вопросом о расположении вторичных и производных центров традиции, так как это расположение прямо указывает на язык, которому было предназначено служить средством передачи соответствующих традиционных форм.[90] Это и есть те языки, которые можно назвать «сакральными» и которые следует отличать от языков вульгарных, или профанических, поскольку именно на этом и основаны как сами каббалистические методы, так и сходные с каббалой методы, встречающиеся в иных традициях.

Можно сделать следующее утверждение: подобно тому как любой вторичный духовный центр является отражением изначального и высшего Центра, так и любой «сакральный» или, иначе говоря, «иератический» язык может рассматриваться как отражение изначального языка, который и является истинно священным. Последний в традиции определяют как «утраченное слово» или, точнее сказать, слово, скрытое от людей «темного» века так же, как от них казался закрытым и недоступным подлинный Центр традиции. Но здесь следует говорить не только об «остатках и деформациях» изначального языка; вполне возможны и регламентированные определенными правилами адаптации, которые становятся совершенно необходимыми в соответствии с изменениями обстоятельств времени и места, — иначе говоря, в соответствии с тем, что, согласно учению Сейиди Мохиддина ибн Араби,[91] изложенному в начале второй части «Эль-Футухатуль-Мекья», каждый пророк должен был использовать такой язык, который был бы понятен для тех, к кому он обращался, то есть язык, специально приспособленный к ментальности этого народа и к определенным условиям его существования. В этом заключается и причина многообразия существующих традиционных форм, следствием которого становится и многообразие языков, служащих этим формам средством выражения; следовательно, все сакральные языки необходимо рассматривать в качестве специально «созданных» пророками, поскольку иначе эти языки были бы не способны выполнять предназначенную им функцию. Что же касается изначального языка, то его происхождение должно быть «сверхчеловеческим», как и происхождение самой изначальной традиции; каждый сакральный язык оказывается причастным к ней в той мере, в какой его устройство (эль-мабани) и его значение (эль-маани) отражают изначальный язык. Но это отражение может осуществляться различными способами, меняясь от случая к случаю, поскольку меняются и задачи адаптации самой традиции: способы отражения, о которых идет речь, можно заметить, например, в символической форме письменных знаков; ту же самую роль играет, в частности в арабском и еврейском языках, и соответствие чисел буквам и, как следствие, словам, слагаемым из букв. Сама же символическая форма письменности может изменяться именно вместе с адаптациями традиций, как это произошло, например, с древнееврейским языком после вавилонского пленения; мы здесь говорим именно об адаптации древнееврейской традиции, по тому что совершенно невероятно, чтобы письмо могло быть на самом деле утрачено за период времени в семьдесят лет, и удивительно, что этого, кажется, никто до сих пор не замечал. Подобное могло происходить и с письменностью других языков, например с алфавитом санскрита или с китайскими иероглифами.

Европейцам, возможно, очень трудно представить себе, чем на самом деле является любой сакральный язык, потому что в современном мире они не имеют дела ни с одним из них. В этой связи здесь можно вспомнить все то, что мы уже говорили о возникающих при изучении традиционных наук трудностях, относящихся к их особому характеру, который выражается в неразрывной связи этих наук с той или иной традиционной формой, что не позволяет переносить в неизменном виде из одной цивилизации в другую, поскольку в таком случае они либо станут совершенно непонятными, либо будут приводить к иллюзорным, если не совершенно ложным результатам. Поэтому для того, чтобы в полной мере постичь значение символики букв и чисел, необходимо в каком-то смысле пережить эту символику на практике, в обстоятельствах повседневной жизни, что и сейчас еще можно сделать в некоторых странах Востока. По этой же причине совершенно напрасными являются все попытки перенести подобного рода практику в европейские языки, для которых она совсем не предназначена; к тому же в этих языках не существует и само числовое значение букв. Усилия, предпринимаемые в этом направлении некоторыми людьми совершенно не считающимися с традицией, являются с самого начала ошибочными; и даже если иногда эти усилия и приводят к некоторым результатам, например в области ономастики, то это совсем не говорит о правомерности самой процедуры, но всего лишь свидетельствует о наличии у этих людей некоторой интуиции, которая, разумеется, не имеет ничего общего с подлинной интеллектуальной интуицией; подобное, кстати, часто встречается у людей, занимающихся «предсказательными искусствами». То же самое, не обращая внимания на мнимую «научность» используемых методов, можно сказать и о результатах, которые получает совремённая астрология, уже не имеющая ничего общего с астрологией традиционной. Эта последняя, ключи к которой, кажется, давно уже утрачены, представляла собой нечто большее, чем просто «искусство предсказания», хотя и такое применение, разумеется второстепенное и несущественное, также иногда использовалось.

В книге Эль Футухатуль-Мекья Сейиди Мохиддин[92] излагает метафизические основания науки о буквах — Ильмуль-Хуруф: Вселенная рассматривается им как Книга, и этот символ можно встретить и у розенкрейцеров (Liber Mundi), а также в Откровении Иоанна Богослова (Liber Vitae). Следует отметить определенную связь, существующую между символом «Книги Жизни» и символом «Древа Жизни»: листья дерева, так же как и буквы книги, олицетворяют собой все живые существа Вселенной, «десять тысяч живых» в дальневосточной традиции. Буквы этой книги начертаны «божественным пером» (Эль Каламул-Илахи) и представляют собой некие вечные сущности, или божественные идеи; поскольку каждая буква является в то же самое время и числом, то сразу можно заметить определенное сходство этого учения с учением пифагорейцев. Эти буквы, или «божественные письмена», вначале существовали в полноте божественного всеведения, но затем божественным дыханием были перенесены на нижние уровни существования, где они и образовали, сочетаясь друг с другом, проявленную Вселенную. Сходную роль играют буквы и в космогонической доктрине Сефер Йецира, так как «Наука о буквах» имеет почти одинаковое значение и в еврейской каббале, и в исламском эзотеризме. Следует также обратить внимание, что «Книга Мира» представляет собой в то же самое время и «Божественное Послание», являясь прообразом всех священных книг, которые, таким образом, оказываются лишь переводом этого послания на тот или иной человеческий язык. Эта идея особенно настойчиво повторяется в Ведах и в Коране; представление о «вечном Евангелии» свидетельствует, что эта же идея не всегда была чужда и христианству.

Исходя из всего изложенного уже несложно понять соответствие, устанавливаемое между буквами и различными уровнями существования проявленной Вселенной, в том числе и того мира, в котором мы существуем; подобным же образом устанавливаются и соответствия планет и созвездий Зодиака определенным уровням манифестации, хотя сами эти соответствия хорошо известны и мы не будем здесь специально на них задерживаться; заметим только, что «наука о буквах» тесно связана с астрологией, если последняя рассматривается как «космологическая» наука. Возможны и другие соответствия букв с элементами мироздания; так, например, двадцать восемь букв арабского алфавита точно соответствуют числу фаз луны. С другой стороны, благодаря закону аналогии между микрокосмом (эль-кавнус-сехир) и макрокосмом (эль-кавнур-кебир) одни и те же буквы могут соответствовать и различным частям человеческого организма; заметим лишь по этому поводу, что существует и терапевтическое применение «науки о буквах», когда какая-либо буква может употребляться для лечения от болезней, поразивших тот или иной орган человеческого тела.

Из всего сказанного следует, что «наука о буквах» может рассматриваться одновременно на трех уровнях, которые можно сопоставить с «тремя мирами»: в своем высшем значении эта наука представляет собой знание всех вещей и знание принципа их существования, остающегося за пределами проявления; в другом своем значении она является космогонией, то есть знанием о созидании и формировании проявленного мира; и, наконец, она оказывается так же и знанием свойств имен и чисел, так как именно они выражают собой природу и характер любого существа; последний вид знания предоставляет возможность на практике оказывать «магическое» воздействие на эти существа и на все, что с ними про исходит. Ибн Халдун[93] говорит, что поскольку письмена составлены из тех же элементов, из которых образованы все сотворенные существа, то определенные комбинации букв обладают способностью воздействовать на них. Поэтому знание имени существа, выражающего его истинную природу, дает власть над ним; подобное применение «науки о буквах» обыкновенно называют симия; само это слово не является чисто арабским и скорее всего происходят от греческого semeia («знаки»), которое почти совпадает по своему значению с гематрией каббалы,[94] словом также греческого происхождения, но берущем свое начало не от геометрии, как чаще всего думают, а от grammateia (gramma — «буква»).

Важно заметить, что это знание превосходит собой простую процедуру предсказания; действительно, можно благодаря определенным расчетам (хисаб) с цифрами, соответствующими буквам и именам, предсказать некоторые события, а в некоторых случаях, посредством тех же расчетов, можно даже решать вопросы доктринального уровня, и иногда такие решения приобретают особо привлекательную форму; но все это представляет собой лишь первую, самую элементарную во всех, ступень овладения «наукой о буквах», так как затем, на основании этих же расчетов, уже оказывается возможным произвести такие преобразования, которые повлекут за собой соответствующие им изменения событий.

В этом случае следует также различать определенные ступени, соответствующие тем самым уровням знания, о которых мы только что говорили; все эти расчеты являются не более чем способами применения определенного уровня знаний на практике. Когда какое-либо воздействие осуществляется лишь в чувственном мире, то перед нами всего лишь самая низшая ступень применения «науки о буквах», совпадающая с тем, что обычно называют магией. Нетрудно догадаться, что мы будем иметь дело с чем-то совершенно иным по своему характеру в том случае, когда некоторое действие производит определенные изменения на более высоких уровнях существования. В последнем случае мы имеем перед собой свидетельство такого применения этой науки, которое в полной мере можно назвать «инициатическим»; на высших уровнях существования может активно действовать лишь тот человек, который достиг состояния «красной серы» (эль-Кебритул-ахмар), и само название этого состояния указывает на определенное сходство, в какой-то степени неожиданное, «науки о буквах» с алхимией. На самом деле эти две науки в своих самых глубоких и тайных основаниях совпадают друг с другом; то, что эти науки выражают собой в различных формах, есть не что иное, как сама инициация, которая во всех подробностях воспроизводит космогонический процесс и которая представляет собой самую полную реализацию всех возможностей человека, проходящего через все состояния универсального существования. Любопытно отметить, что в символике масонства «Утраченное Слово» и его поиски также играют важную роль, а степени посвящения характеризуются выражениями, скорее всего заимствованными из «науки о буквах»: умеющий читать по складам, умеющий читать, умеющий писать. Среди атрибутов «Мастера» имеется письменная доска, символизирующая собой не только способность читать, но и писать на «древе Жизни», то есть целенаправленно содействовать осуществлению плана «Великого Архитектора Вселенной»; уже здесь можно почувствовать расстояние, отделяющее того, кто лишь номинально обладает этой степенью, от человека, который ею владеет в действительности.