ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ ФРАК

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ ФРАК

В Мюнхене в придворной и государственной библиотеке на протяжении жизни целого поколения пылились на полках 50-60 увесистых томов рукописи. В начале семидесятых годов прошлого века прелат Себастьян Бруннер, ученый и писатель, взялся за этот огромный материал и результаты своих раскопок открыл миру в двух томах "Humor in der Diplomatie etc." ("Юмор в дипломатии", Вена, 1872). Устрашающе толстые пачки рукописей содержали доклады послов императора Габсбурга в Мюнхене с 1750 по 1790 год. Как они попали назад в Мюнхен неизвестно.

Судя по заглавию книги, материал имел юмористическую окраску. Однако господа послы не приправляли свои сообщения аттической солью[52]. Фразы предстают читателю во всей дипломатической сверхсерьезности, приличествующей придворному этикету, а писавшие их вряд ли задумывались над тем, что неблагодарные потомки сделают из них юмористическое чтиво.

Перед нами раскрываются хитросплетения придворных интриг, чванство незначительных особ, вопросы титулов и должностей, комариный писк, выдаваемый за слоновий рев.

10 апреля 1756 года посол выражает обиду по поводу того, что его ливрейным лакеям приходится платить у городских ворот, если они возвращаются в город после их закрытия.

Неужели лакеи баварского посла в Вене тоже платят у городских ворот? Ответ: да. Тогда императорский посол решает вопрос так: он грозит прогнать любого из лакеев, кто посмеет в ливрее опоздать к закрытию ворот. Этому вопросу посвящается тринадцать печатных страниц. Наконец 30 апреля посол докладывает, что князь разрешил его от платы у городских ворот. "Не могу понять — сей благоприятный результат получен только благодаря моей настойчивости? Или же курфюрст пожелал представить доказательства своего доброжелательного к моей особе отношения? Или же такая привилегия говорит о признании отличий между послами императора и курфюрста?"

6 апреля 1770 года четыре печатных листа посвящено приготовлениям к приезду в Мюнхен великой герцогини Габсбург. На удивление сложным оказался вопрос о месте церемонии прибытия. Императорский посол требовал, чтобы дворянской гвардии, сопровождавшей великую герцогиню, было разрешено въехать на конях во внутренний двор княжеского дворца. Курфюрст упрямо восстал против этого — гостью могут сопровождать только до ворот дворца. Напрасно продолжал настаивать посол, все его попытки разбились о сопротивление курфюрста.

27 марта 1778 года. Конференция под председательством курфюрста; решается вопрос, как повязывать ленту Святого Георгия — через грудь слева направо или справа налево? Совещание постановило в пользу последнего правила. Велико же было изумление посла, когда на первом же придворном празднике курфюрст надел орденскую ленту слева направо. В донесении он почти снисходительно добавляет: "Тем самым курфюрст заботился лишь о том, чтобы свой орден Золотого Руна на видное место повесить".

В потоке донесений самые бурные споры происходят вокруг praecedentia вокруг права первенства. Послы ни волоска не уступали привилегий, полагающихся их хозяевам. Тут действовал двойственный принцип: отвоевать то, что положено их доверителю, и воспрепятствовать тому, чтобы посол другого властителя мог получить то же.

В 1761 году граф Подстаски как представитель немецкого императора принял участие в выборах епископа в Пассау. Речь шла не о церковном, а о светском акте; император как сюзерен передавал ленные права новому епископу, саксонскому королевскому герцогу Клементию. Пышность была необыкновенная. Но тут же в самом начале возник "прискорбный" инцидент между императорским поверенным и капитулом. Граф ссылался на протокол церемонии выборов 1723 года и требовал, чтобы два выделенных для его торжественной встречи каноника в окружении всего епископского двора ждали его внизу первой лестницы, затем сопровождали вверх по второй лестнице до самого парадного зала. Однако церемониймейстер капитула раскрыл перед ним более старый протокол от 1680 года; из него со всей очевидностью явствовало, что два каноника обязаны встречать императорского поверенного не внизу первой лестницы, а только на площадке между первой и второй лестницами. За недостатком времени граф вынужден был уступить, специально оговорив этот случай, однако, чтобы в будущем из него не делали прецедента и права немецкого императора не нарушались.

Тем большего успеха он достиг при рассаживании. На выборах граф сидел под черным балдахином в кресле, обтянутом черным сукном. Во время визита капитула его кресло отличалось от кресел каноников тем, что с него свисала золотая бахрома. На торжественном обеде его кресло было обтянуто красным бархатом. За здоровье императора он пил из хрустального кубка на золотом подносе; членов капитула он приветствовал по очереди простым стаканом; когда епископ поднял тост за графа, тот выпил вино из кубка с крышкой.

Граф не упускает также возможности описать, каким образом он занимал свое место за столом совещания. Каноники a dextro latere (правой стороны) стояли у самого стола, а левой стороны — отодвинув свои стулья, так что императорский поверенный проходил на свое место между ними и столом.

В таких случаях, именно углубившись в подробности, начинаешь понимать, как тяжела была карьера дипломата.

В любую минуту посол мог поскользнуться на коварно отполированном веками пути этикета и сломать себе шею. Отсюда вечные опасения, бдительная настороженность, постоянная придирчивость по поводу привилегий и приоритета.

Граф Оттинген, посол Леопольда I, в Заланкемене встретился с послами султана. Каждый из них смотрел за другим, как тот слезает с лошади. Потому что если кто-то раньше коснется подошвой земли, то этим выразит уничижение перед еще сидящим в седле. Австрийский граф был человек больной, передвигался с трудом и не мог одним махом соскочить с седла. Пока он медленно слезал с лошади, турки, приподнявшись, стояли одной ногой в стремени. Наконец граф встал на землю, в тот же момент и они соскочили с коней.

Не только пятки имели большое значение в дипломатии. Много значения придавалось и другой части тела: кто скорее усаживался, тот выгадывал в авторитете. На международном конгрессе в Карловицах (1698-1699) послы Австрии, Польши и Венеции в опасениях за свой авторитет прибегли к остроумной уловке. Они велели сколотить им круглое строение с единственным залом и круглым столом посередине. В здании было четыре двери, против каждой из дверей снаружи приставили по посольскому шатру. По сигналу послы одновременно вышли из своих шатров, разом открыли двери и с солдатской точностью разом уселись за стол переговоров. Ни одному из них не вышло обиды[53].

Король Пруссии Фридрих I[54] направил послом в Версаль однорукого полковника, не на шутку озадачив тем самым французский двор. Ведь если теперь послом Франции в Берлин поедет человек с руками и ногами, то прусский король будет посмеиваться в кулак. Совещались до тех пор, пока не нашли одноногого дипломата, и тот именно благодаря своей инвалидности получил почетное место посла в Пруссии.

Возможно, это просто анекдот, но тогда весьма характерный. В противоположность этому чистейшую правду содержит дневник сэра Джона Финетта, главного церемониймейстера, который он вел обо всяких церемониальных странностях, встреченных им[55]. Дневник вышел в свет только после его смерти, то есть он совершенно определенно не думал о публикации и писал свои воспоминания исключительно ради собственного удовольствия.

Больше всего неприятностей у него было со строптивым венецианским послом. Итальянца как-то пригласили на Придворное празднество, но прежде, чем ответить, он призвал к себе сэра Джона и потребовал слово в слово сообщить ему текст приглашения, направленного французскому послу. Он упрямо настаивал, чтобы его приглашение звучало точно так же, как и французского посла, до единой буквы. Сэр Джон уважил просьбу и как человек, хорошо выполнивший свою работу, отправился домой. Но опять прибежал посыльный и, запыхавшись, доложил, что венецианец желает знать, будет ли присутствовать на празднестве посол великого герцога. Да. В этом случае соблаговолите, сэр Джон, сообщить, какой посол раньше получил приглашение, он или великий герцог? Потому что от этого зависит, пойдет он или нет. Что было делать сэру Джону? Успокоил: дескать, да, венецианского пригасили раньше.

Наиболее удачно выступил сэр Джон в конфликте, возникшем между вечно ссорившимися испанским и французским послами. Речь шла о том, кому сидеть по правую руку от папского посла на конференции. Не вызывало сомнений, что у папского посла есть только одна правая рука. Церемониймейстер блестяще вышел из трудного положения. Он попросил папского посла вызвать из Парижа папского нунция. Посол посмеялся, однако вызвал. Теперь, совершенно естественно, по правую руку от папского посла полагалось сидеть нунцию. Обоим скрежещущим зубами послам предоставили свободный выбор места. Французский посол выбрал левую руку — так он все же сидел ближе к папскому послу; испанец выбрал правую сторону; хоть и через нунция, но все же он получал более почетное место. Оба остались довольны.

Бывало и так, что не помогали никакие уловки, интриги, посредничество. Послы сами решали между собой вопросы первенства с помощью оружия.

Невероятный случай произошел в Лондоне в сентябре 1661 года. Новый посол Швеции прибыл в Лондон по Темзе. Согласно придворному этикету на берегу у Тауэра посла ожидал королевский экипаж, который доставил бы посла в Уайтхолл. К шествию должны были присоединиться парадные кареты иностранных послов. Разразился острый спор: какой карете ехать непосредственно вслед за шведским послом — испанской или французской? Король Карл II[56] пожимал плечами: решайте, мол, господа, сами между собой. Хорошо, уж они-то решат.

Английское правительство знало, что это решение может вылиться в скверную стычку, поэтому распорядилось держать своих граждан подалее. В гавань были направлены солдаты, они оттеснили тысячные толпы зевак. По доброму английскому обычаю солдат не интересовало, каким образом чужеземцы буду колошматить друг друга.

Шведский посол должен был прибыть в три часа пополудни. Испанская карета была на месте уже в десять утра в сопровождении вооруженного отряда в пятьдесят человек. Французы опоздали и оказались в худшем положении. Но у них было сто пятьдесят человек, сто пеших и пятьдесят конников.

Показалась ладья, на берег вышел шведский посол, занял место в королевском экипаже. Едва карета тронулась, противники налетели друг на друга. Испанцы развернули боевой строй и преградили путь, чтобы прикрыть собственный экипаж, который, воспользовавшись преимущественным положением, уже катил за каретой со шведским послом. Французы дали залп из пистолетов, потом со шпагами наголо бросились на испанцев. Началось настоящее побоище. Испанцы, одержимые гневом, сражались против нападавших превосходящим числом французов, не уступая ни пяди. Двенадцать человек полегло и сорок было ранено. Один житель Лондона увеличил собою число убитых: любопытство заманило его в опасное место, и ему прострелили голову.

Казалось, что в противовес слепому героизму испанцев французы лучше разбираются в военных науках. Они держали в засаде на всякий случай конный отряд, задачей которого было догнать испанскую карету, напасть на нее и перерезать постромки. Так и случилось. Однако — о чудо из чудес! — постромки не поддавались оружию. Испанцы оказались хитрее: вместо ремней они взяли цепи и обернули их в кожу, чтобы они казались ременными.

Исход битвы был решен, вопрос приоритета — нет. Людовик XIV в гневе теребил свой парик. Он порвал дипломатические отношения с Испанией. Он вернул паспорт испанскому послу, а своего отозвал из Мадрида. Ветер войны задул над Пиренеями. Испания, чувствовавшая себя слабее, была вынуждена склониться. Маркиз Фуэнтес, посол Испании, в присутствии версальского двора и двадцати шести иностранных послов торжественно заявил, что Испания признает дипломатический приоритет Франции. По случаю столь важного события Людовик приказал вычеканить памятную медаль. На одной ее стороне изображена его голова в венке, а на другой — он, стоя под балдахином своего трона, перед ним в униженной позе маркиз Фуэнтес, вокруг прочие послы. Надпись по кругу: "Jus praece — denti assertum, confitente hispanorum oratore" (право приоритета подтверждено, посол испанцев это признал).

У жизни есть своя стратосфера. Сюда не воспаряет запах пота от постоянного соперничества: тот, чьи пеленки судьба развешивает здесь, может прожить жизнь "вне всякого соперничества". Ему только и заботы, что держать всех на положенном расстоянии в три шага. До сих пор — и не далее — предупреждали неосторожного, желающего приблизиться, невидимые фотоэлементы, которыми родители уже в момент рождения окружали свою царственную поросль[57] .

Все мы знаем из истории моды, что такое шлейф. По большим празднествам знатные особы делали свою поступь величественней тем, что сзади наращивали шлейф. Ниспадающий со спины и волочащийся по полу этот избыток одежды не только оптически увеличивал фигуру, но и делал походку более торжественной. Знатность и богатство того, кто носил эту тяжелую, из расточительно дорогих тканей одежду, были очевидны.

Итак, заботливые родители отправляют знатного младенца на праздник жизни, щедро отмерив ему шлейф имен. 20 ноября 1878 года один отпрыск итальянской владетельной семьи, но без трона, заключал брак во французском Клиши. Мэру пришлось поломать голову над тем, как вместить в графы книги регистрации браков длинный шлейф имен, явно превосходящий шлейф невестиного платья. Эдуард Леви, автор "Les manuel des prenoms" не пожалел труда и выписал массу имен, внушающую почтение:

Паскуале, Байлен, Мария Дель Кармина, Джиованни Баттиста, Винченцо, Фенери, Микеле, Аркангело, Франческо ди Паола, Фердинандо, Франческо ди Ассизи, Луиджи Ре, Альфонсо, Гаэтано, Джузеппе, Пьетро, Паоло, Геннаро, Луиджи Гонзага, Джиован, Джузеппе Делла Кроче, Гаспаре, Мельхиоре, Бальдассаре, Альберто, Себастьяно, Джорджио, Венанцио, Эммануэле, Плацидо, Андреа, Авелино, Рокк, Пасифико, Франческо ди Джеронимо, Феличе, Терциано, Анна, Филомена, Себавия, Лючия, Луитгарда, Аполония.

Если я правильно подсчитал, всего сорок два имени. Подходящий материал для скучающих англичан, чтобы заключать пари: может ли сам принц на одном дыхании произнести все свои имена?

Мне под руку как-то не попалось испанского примера, хотя общеизвестно, что у них шлейфы имен наиболее употребительны. Когда к английской королеве прибыл испанский посол, она попросила одного очень богатого и авторитетного горожанина устроить торжество в честь испанского посла. Испанец и понятия не имел о том, что такое в Лондоне Сити, он слышал только имя будущего хозяина празднества. Оно, конечно, было кратким: Джон Катс. Возмущенный испанец помчался к гофмейстеру: достоинство испанского короля не позволяет, чтобы его представитель обедал у людей с односложными именами. С большим трудом дело удалось уладить. Похоже, что непривычно длинный шлейф угощений и подарков смягчили заносчивого испанца.