ДОМ ЧУДАКА
ДОМ ЧУДАКА
Я навестил чудака в его доме. И здесь я обнаружил просчет в моих теоретических рассуждениях.
Газеты время от времени публикуют сообщения из центра американской кинопромышленности, что та или иная кинозвезда вложила свои заработанные в этом жанре искусства миллионы в дворец из "Тысячи и одной ночи". Из этих сообщений следует, что постоянное заучивание текстов и вживание в роль не проходят бесследно для их духовного мира.
В вилле, достойной цыганского барона, пол в ванной комнате сделан из оникса; краны — из массивного золота; в комнатах деревянные панели, шторы и ковры подобраны по цвету таким образом, чтобы этот цвет соответствовал цвету волос актрисы и ее индивидуальности. Эти художественные устремления еще не выходят за границу, отделяющую чудака от повседневного мира, но сказать, что это простые заскоки уже нельзя. Человек с заскоком для собственного тихого удовольствия наслаждается своим заскоком, тогда как пол из оникса и блеск кранов из золота нужны для того, чтобы на них пялились чужие глаза.
Я сказал бы: оригинальничание.
Нет смысла говорить о них.
Свое путешествие я начну в одном домике под Веной. Владелец его раньше был офицером-радистом на военном корабле. Со своим любимым занятием он не смог расстаться и в пенсионные годы. В одной из комнат он оборудовал радиостанцию, установив в ней супер-, гипер— и супер-гипер— оборудование. С наступлением сумерек он удалялся в напоминающую старинные времена комнату и до рассвета слушал голоса, прилетающие на коротких волнах. Но его не интересовали программы радиостанций. Он ловил сигналы морских судов, и каждый из таких сигналов, который ему удавалось поймать, заносил в дневник радиста. Наибольшее удовольствие доставляли ему сигналы бедствия тонущих кораблей. Сигналы SOS в их драматической последовательности заносились в дневник, вплоть до последнего. Наступавшая после этого тишина означала, что морская пучина сомкнулась над кораблем. Терпеливый старик выиграл. Утром он заканчивал свое добровольное дежурство и шел спать. А вечером вновь идет в свою радиостанцию и так изо дня в день, из года в год, пока радиоаппаратура в раю не примет его собственный сигнал SOS…[255]
С волнами эфира легко найти общий язык. Но что должен делать ушедший на пенсию водолаз, который на протяжении десятилетий боролся с волнами моря? Летом 1934 года итальянские газеты писали о странном доме бывшего водолаза из Мессины. Он, как видно, не был бедняком, вынужденным питаться одной водой, ибо его состояния хватило, чтобы построить дом из стекла и опустить его на морское дно, на глубину девять метров. На поверхность моря выходила широкая труба с встроенным в нее лифтом. В доме было электрическое освещение и центральное отопление. Электричество нужно было еще и для того, чтобы расставить в глубине прожекторы и, как это делал пассажир придуманного Верном "Наутилуса", любоваться веселым порханием рыб и наполненным мудрости спокойным шествием крабов и черепах.
В этих историях бросается в глаза развлекательный элемент. Но есть очень упрямые мастера таких головоломок, которые из созданных ими самими правил делают настоящие смирительные рубахи и втискивают себя в них. Некоторые из них решают, что будут избегать дневного света и выходить из дома только после того, как стемнеет. Таким последовательным человеком был доктор Неу, ушедший на покой ветеран венского "Жокей-Клуба". Днем он спал, вечером вставал, одевался и шел в кафе завтракать. Он прочитывал утренние газеты, не обращая внимания на уже вышедшие вечерние газеты. До полуночи слонялся по улицам, затем обедал в трактире. На рассвете заходил вновь в кафе поужинать и теперь уже прочитывал вечерние газеты. Когда из нормального кафе его просили удалиться, потому что пора было закрывать кафе, он шел в район рынка, там устраивался в кафе, которое открывалось в ранние утренние часы, и в шесть утра съедал на второй ужин сосиски по-венски. Потом шел домой и после хорошо проведенного ночного дня в хорошем настроении укладывался спать.
Мания старого ветеринара не оригинальна. Более ста лет назад так же вел себя один английский помещик из Йоркшиpa[256]. Тот тоже дал обет всю свою жизнь избегать дневного света. Он распорядился замуровать все окна в своем доме. Днем он спал или читал. От контакта с окружением он не отказался, но гостей принимал только после того, как наступала ночь. Когда гости уходили, выезжал на верховую прогулку или гулял по своему имению, оставаясь на улице до появления утренней звезды. Она была сигналом, что пора прятаться в созданную им самим темноту.
Более тяжелый случай, когда занимающийся самоистязанием чудак решает не вставать более из постели.
В сентябре 1930 года мюнхенские газеты сообщили о кончине Фрица Бабеля, который был знаменит тем, что на протяжении шестидесяти лет не вставал из постели и никогда ничем не болел. Говорят, он был очень мнителен и боялся того, что в свободной жизни заразится гриппом, который вызовет его смерть, перейдя в воспаление легких. Эту его навязчивую идею трудно сопоставить с его индивидуальными качествами: он очень много читал и образован был выше среднего уровня. А вообще-то он был прав, потому что его экономка однажды, во время зимы, оставила открытым окно, и находившийся на холоде несколько часов ничего не подозревавший человек заболел воспалением легких и умер. Правда, ему тогда было уже 78 лет.
Мне вновь надо сослаться на ту узкую тропу, по которой ступает чудак. Справа пестреет яркими красками цветочный луг жизни, слева поднимаются испарения над трясиной сумасшествия; кто сможет сказать, где и когда он оступится.
У живущего под теплым одеялом мюнхенца также был один английский предшественник. Его звали Теллис, и жил он в воркстерском поселке Баркотт. В один прекрасный день мистер Теллис обратил внимание на то, что ему холодно. От холода он защищался тем, что надевал несколько рубашек. Вначале две, потом три, четыре, восемь, десять. В конце концов неисчислимое количество рубах придавило его так, что он уже не мог ходить. Тогда он решил находиться постоянно в постели, консервируя таким образом необходимое количество тепла. Он заказал себе девять спальных колпаков, на каждый из которых пошло по 2-3 аршина фланели, и в постели не снимал их. Именно "их", потому что колпаки он носил не по очереди, а все вместе, надевая один на другой. Но этого ему было недостаточно. На девять колпаков он натягивал напоминающее по форме корону творение из 40 аршинов фланели, а сверху надевались еще восемь фланелевых колпаков. В общем, на защиту его головы от холода уходило 84 аршина фланели; это и бросалось в глаза: его голова напоминала огромный пчелиный рой. Рубахи он тоже заказывал с подкладкой на фланели, из фланели были сшиты и двенадцать одеял, которые, само собой разумеется, наброшенные друг на друга оберегали от холода зябнущего джентльмена. В зимнее время для надежности он затыкал нос двумя пробками из пробкового дерева. Из постели он не поднимался, оставаясь в ней, даже когда надо было поменять постельное белье. В такой момент он сдвигался в угол кровати. Раз в год он менял кровать; новую кровать плотно придвигали к старой, и он перебирался в новый дом. 28 лет парился он в своих фланелевых одеяниях, делал это упрямо и настойчиво. Ему было 72 года, когда, дрожа от холода, он перебрался в мир иной[257].
Зябким человеком был и Фердинанд II, великий герцог Тосканский. Государственные заботы не позволяли ему греться в постели, ему пришлось довольствоваться тем, чтобы беречь от простуды хотя бы голову. В его приемных покоях на стене висели два огромных термометра. Он ходил из угла в угол и, слушая доклады или принимая гостей, постоянно следил глазами за показаниями термометров. В зависимости от того, поднимался или опускался столбик, он менял шапки. В руке он постоянно сжимал пять-шесть шапок и менял их с ловкостью фокусника, — пишет в своих мемуарах аббат Архо.
В то же самое время живущий в Париже аббат Сен-Мартэн получил известность не столько своими литературными трудами, сколько кроватью с подогревом. Он распорядился выложить фундамент для своего ложа из кирпича и, прежде чем лечь, давал команду затопить. Днем он натягивал на себя девять рубах, девять пар чулок, надевал девять шапок на голову, защищенную громадным париком. И прожил он восемь раз по десять лет.
Странный образ жизни, который вели эти странные люди, ниспровергал все медицинские правила. То, от чего нормальный человек умирает, в их случае позволяет им жить более семи десятилетий. Больше того: некая богатая дама по имени миссис Льюсон перещеголяла всех. У нее тоже был собственный взгляд на простуду, поэтому она никогда не разрешала мыть пол в комнатах. Была она и принципиальным противником мытья окон, считала это занятие смехотворной привычкой, которая кроме неприятностей ничего не приносит. По этой причине в ее доме и днем царил полумрак; слой грязи на оконных стеклах не давал дневному свету проникать в комнаты. Сама она тоже никогда не мылась, потому что это, наверняка, ведет к простуде. Вместо воды и мыла она пользовалась свиным жиром, который намазывала на лицо, удовлетворяя тем самым требования и гигиены, и косметики. Иногда она выходила на улицу, нарядившись в бывшее модным пятьдесят лет назад шелковое платье со шлейфом; она шла к расположенной поблизости общественной бане и с презрительной улыбкой наблюдала за входящими в нее людьми. Умерла она 28 мая 1816 года в возрасте ста шестнадцати лет[258].