Выпуск № 7. 15 марта 2011 года
Выпуск № 7. 15 марта 2011 года
Эту передачу я начну со стихов не потому, что мне хочется насытить наши обсуждения какой-то красивостью, а потому, что нужны образы и символы, которые будут адресованы не только уму, но и сердцу. Без этого разговор бессмыслен.
Итак, отрывок из блоковского «Возмездия».
Жизнь — без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами — сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд — да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет, — поймешь, где тьма.
Пускай же все пройдет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь хлад ума.
Так Зигфрид правит меч над горном:
То в красный уголь обратит,
То быстро в воду погрузит —
И зашипит, и станет черным
Любимцу вверенный клинок…
Удар — он блещет, Нотунг верный,
И Миме, карлик лицемерный,
В смятеньи падает у ног!
Кто меч скует? — Не знавший страха.
А я беспомощен и слаб,
Как все, как вы, — лишь умный раб,
Из глины созданный и праха, —
И мир — он страшен для меня.
Герой уж не разит свободно, —
Его рука — в руке народной,
Стоит над миром столб огня,
И в каждом сердце, в мысли каждой —
Свой произвол и свой закон…
Над всей Европою дракон,
Разинув пасть, томится жаждой…
Кто нанесет ему удар?..
Не ведаем: над нашим станом,
Как встарь, повита даль туманом,
И пахнет гарью. Там — пожар.
Но песня — песнью все пребудет,
В толпе все кто-нибудь поет.
Вот — голову его на блюде
Царю плясунья подает;
Там — он на эшафоте черном
Слагает голову свою;
Здесь — именем клеймят позорным
Его стихи… И я пою, —
Но не за вами суд последний,
Не вам замкнуть мои уста!..
Пусть церковь темная пуста,
Пусть пастырь спит; я до обедни
Пройду росистую межу,
Ключ ржавый поверну в затворе
И в алом от зари притворе
Свою обедню отслужу.
Тут очень много сказано. И про то, что «герой уж не разит свободно, его рука — в руке народной». И про то, что «в каждом сердце, в мысли каждой свой произвол и свой закон». И про дракона, который, «разинув пасть, томится жаждой». Такое впечатление, что это написано не сто лет назад, а прямо сейчас. Это поражает и, с другой стороны, внушает некоторые надежды. Потому что если сто лет назад удалось избежать пожирания мира драконом, который уже разинул пасть, то, возможно, и сейчас снова это удастся. Только в чьей руке будет меч? Кто его скует? И есть ли рука, способная его удержать? Есть ли народ? Или у него сломан позвоночник и рука его вяло лежит вдоль тела и не может даже подняться?
Почему мы всё это обсуждаем? Потому, что у очень многих почти синхронно вдруг возникла мысль (а если точнее, то мыслечувство, единство чувства и мысли): «Хватит Ваньку валять».
А почему хватит? Что, собственно, произошло? Почему этого «Ваньку» с большим или меньшим успехом «валяли» очень долго, а вот сейчас — «хватит»?
Это очень важный политический, жизненный, исторический, метафизический, экзистенциальный вопрос.
Потому, по-видимому, возникла эта мысль, что кто умом, кто нюхом, кто и умом, и нюхом одновременно, кто по косвенным признакам, кто зная процесс изнутри, а кто неизвестно почему, с бухты-барахты, как это часто в России бывает, вдруг понял, что нечто скверное, донельзя скверное сооружается сейчас и в нашей стране, и в мире.
Но что же именно?
Для того чтобы ответить на такой вопрос (а я очень подробно обсуждаю данную тему в своей книге «Исав и Иаков»), нужно вернуться в советское прошлое. И мне хотелось бы рассказать, как я его в целом понимаю, потому что я участвовал, причем достаточно активно, в процессах, которые происходили на финальном этапе существования СССР. Мне не в чем себя упрекнуть, кроме того, что эта активность не привела к нужному результату. Это серьезный упрек, но очень часто приходится действовать даже тогда, когда ты понимаешь, что твои силы недостаточны, чтобы изменить ход процесса. Когда-нибудь потом то, что ты действовал именно так, а не по-другому, скажется.
Так вот. Жило-было советское общество. Оно уже довольно вяло существовало — по горизонтали. И очень многие, да и я в том числе, восклицали: «Ах, мы не взмываем! Где же прорыв, где же новое качество? Ах, нас обгоняют американцы! Что же делать, как же быть? Это так скучно, когда нет большого полета, настоящего нового развития! Даешь развитие!»
Наконец, пришли люди, в том числе и с Горбачевым (а с ним пришли очень разные люди), которые сказали: «Да-да, мы понимаем, что развитие очень нужно. Да, мы отстаем по компьютерам. А тут Америка готовит „звездные войны“. И так далее. А раз так, то что мы сделаем? Вариант один: напряжем существующую систему». Это называлось «ускорение».
Мы им в ответ: «Если ее напрячь, она может не выдержать. Поэтому давайте мы эту систему обопрем на другую базу, на другие слои. Она сама при этом чуть-чуть изменится. А вот когда мы это сделаем, мы так рванем, что о-го-го!».
А они нам: «Нет, это слишком сложно. Лучше мы все-таки систему просто напряжем. Перемещать ее на другую базу опоры? Непонятно, какая база опоры. Долго. Потом, наш класс потеряет власть („наш класс“ — это номенклатура), а кто ее получит — неизвестно. Нет-нет, мы просто напряжем систему».
«Ну, хорошо. Напрягайте. Главное, чтобы был этот самый ускоренный рост, возникло новое качество жизни, а оно обязательно откроет и новые духовные перспективы».
Напрягли. А не напрягается, не получается.
Мы говорим: «Ну если не получается, если это ваше напряжение ни к чему не приводит, почему не вернуться к тому, что мы предлагаем? Давайте все-таки обопрем систему на другую базу. Система чуть-чуть изменится сама. Тут будет не просто ускорение, а прорыв — прорыв в новое качество».
«Нет, знаете, это слишком сильно отдает сталинизмом».
Почему сталинизмом?
И началась истерическая кампания против «сталинщины». «Сталинщина, сталинщина, сталинщина… Будь она проклята! Мерзость! Гадость! Пакость!» Фильм «Покаяние»… Проклятия, которые не снились и Хрущеву… И постепенный перенос всего этого предельного негатива и на Ленина, и на весь советский период. Но главное — истеричность повторной десталинизации. Уже была одна десталинизация при Хрущеве, ничего хорошего не дала. И снова.
Понятно, зачем она была нужна? Чтобы, исключив возможность перемещения системы на новую базу опоры, фактически запретить прорыв. Каждый раз истерики десталинизации нужны для того, чтобы запретить мобилизацию на решение крупных стратегических целей. И не надо дурака валять, что кого-то волнует Сталин! Десталинизацию проводят совсем по другой причине. Чтобы в ту сторону не ходили и никакой мобилизацией под новые социальные базы, под новые задачи не занимались.
Хорошо. Перестали этим заниматься. Дальше возникает вопрос: «А чем же заниматься, ведь ничего не работает?»
И началось: «Демократизация! Демократизация!»
Но не просто демократизация, а демократизация плюс десталинизация, причем достаточно директивная. Попробуй в таких условиях устрой дискуссию! Попробуй в таких условиях выступи независимо! А где ты будешь выступать? Либо тебя сразу загонят в издания, которые ведут тебя в тупик, либо ты будешь у себя дома витийствовать. Пресса подконтрольна партии, телевидение — тем более. Партия проводит десталинизацию, так попробуй скажи, что это глупость. Так попробуй скажи что-нибудь, что ей не по шерстке. Номенклатурно-партийная элита взбесилась, повернула в противоположную сторону, а ты ее по шерстке только гладь, в противном случае она тебе рот заткнет. Или даст высказаться настолько фрагментарным и нужным ей образом, чтоб тебя потом можно было размазать по стенке.
Я, естественно, решил высказаться. Она, естественно решила меня размазать по стенке. Ну вот так мы с ней и выясняли отношения. И не я один это делал.
Итак, промывка мозгов, десталинизация директивного типа плюс демократизация и запрет на какое-либо развитие (потому что невозможно мобилизовать ресурсы, невозможно поставить стратегические цели, невозможно подавить сопротивление развитию и так далее) — приводят к чему?
К тому, что после вот таких вот колебаний: десталинизация, промывка мозгов, демократизация, запрет на перемещение опорной базы — все идет колом вниз. Начинается эпоха позднегорбачевского и ельцинского падения. И это падение «колом вниз» продолжается до 2000 года. Все в ужасе. Все понимают, что мы вот-вот разобьемся вдребезги.
Приходит Путин. И падение «колом вниз» переходит в сползающее, но почти горизонтальное, с небольшим наклоном, движение (рис. 21).
Мы говорим: «Это все хорошо, но ведь опять прорыва-то, восхождения нет! Мы же уже довольно сильно упали. Восходить-то мы не можем. Мы хоть и гораздо медленнее, но все равно идем вниз».
Нам в ответ: «Да что вы! Не надо нам никаких новых рывков. Смотрите, какая разница! Вам что, нравилось, как мы падаем?»
«Нет, не нравилось».
«Вы что, не видите, что стало лучше?»
«Конечно, если на дне каюк, то лучше медленно ползти вниз, чем быстро падать. Но ведь это же не спасает».
«А вы чего хотите? Возврата назад?»
«Нет, мы не хотим ельцинизма. Мы хотим, чтобы началось ускоренное, форсированное развитие. Чтобы возникла настоящая социальная база. Чтобы были поставлены стратегические цели. Чтобы можно было мобилизовать ресурсы. Чтобы страна приобрела новое качество. В противном случае, она окажется в состоянии очередной перестройки!»
И она оказывается. С 2008 года мы слышим сначала: «Ах, давайте развиваться!» Потом: «Нет, это сталинщина, так делать нельзя!» Потом — разговоры о демократизации, потом — промывка мозгов, и так далее. Все возвращается «на круги своя».
Устроить сейчас новую перестройку сложнее, чем в 1987 году. Есть большое сопротивление. Есть новые информационные возможности. Есть качественно новая атмосфера в обществе. Но это пытаются делать. И все это видят.
Но если это еще раз сделать, то все снова колом пойдет вниз (рис. 22).
Так что такое вот этот каскад? Все стояло достаточно устойчиво — потом забилось в истериках — потом стало падать колом вниз — потом чуть-чуть выровнялось — и снова забилось в истериках и начало колом падать вниз… А потом оно снова чуть-чуть выровняется — и снова забьется в истериках… Что это все такое?
Это уже не перестройкА, а перестройкИ. Перестройка-1, -2, -3 и так далее (рис. 23).
Но если перестройка-1 повлекла за собой распад СССР, то есть распад большой, исторической России, то перестройка-2 (после нее всё опять колом пойдет вниз) неминуемо приведет к распаду РФ. А если что-нибудь и удержится, то потом возникнет перестройка-3, которая приведет к распаду остаточной Руси. А потом перестройка-4, которая приведет к распылу. Потому что такова логика цепи «перестроек» (рис. 24).
И это чувствуют люди, они понимают, что в воздухе запахло скверной.
Не демократия плоха, не то, что заговорили о развитии, плохо. А то, какими обертонами это сразу стали модулировать, какие игры начались вокруг и к какому результату могут привести эти игры. Опыт есть. Все повторяется один к одному. Это просто ремейк.
В книге «Исав и Иаков» я сказал о том, что начинается перестройка-2, а потом это много кто повторил. Но ведь есть не только внутренняя, но и глобальная перестройка. В мире ведь происходит то же самое.
Что Обама сказал по поводу событий на Большом Ближнем Востоке? Что они сравнимы с падением Берлинской стены. Чем было падение Берлинской стены? Перестройкой-1.
Так, значит, теперь идет глобальная перестройка-2? Процессы в Египте и других странах сравнивают с падением Берлинской стены. А почему? Что теперь падает? Тогда падал коммунизм и советская система, тогда мы лишались СССР. Что падает теперь? И как нам не оказаться вовлеченными в этот процесс?
Итак, то скверное, что сооружается у нас и в мире одновременно и по отношению к чему мы легко можем стать новым слабым звеном, — это перестройка-2. Ее нельзя допустить. Суть времени — это перестройки-1, -2, -3 и так далее.
И если мы занимаемся изу чением этого процесса, мы должны задать себе следующий вопрос: а какова цель перестроек? Мы уже в предыдущих передачах установили, что речь идет о смене мироустройства. Что было некое мироустройство А, что будет некое мироустройство Б и что мы стоим на мостике между этими мироустройствами (рис. 25).
Но если для нас мироустройство А во внуриполитическом смысле означает, что чудом уцелело ущербное государство (это результат перестройки-1: шли-шли от государства более-менее нормального, сделали перестройку — и перешли к чудом уцелевшей РФ), то движение через перестройку-2, -3 и так далее приведет нас в мироустройство Б (распад страны, распыл и полный абзац). А русский народ не умеет жить в безгосударственном состоянии. Он не может тысячелетиями существовать в диаспоре. У него нет такого опыта и нет таких внутренних кодов. Тогда будет полный конец. Полная ликвидация.
Так что можно с этим делать?
Первый сценарий состоит в том, чтобы пытаться исправить несовершенное «А». Чем это может кончиться? Да тем, что чуть-чуть изменится вектор. Мы придем не в один сегмент внутри «Б», а в другой сегмент внутри все того же «Б» (рис. 26).
Но самое главное — никто же всерьез ничего не пытается исправить! И потом это все-таки тактика. Не все ли равно, в какой сегмент внутри «Б» попасть? Главное — не попасть в «Б», в полный распыл, в ликвидацию.
А что надо делать?
Второй сценарий состоит в том, что надо дернуться, надо взять — и повернуть. Куда поворачивать — непонятно. Это поворот просто ради того, чтобы не оказаться в «Б». Но ведь при таком крутом повороте нагрузки на систему резко нарастают! Система может рассыпаться, остаточное государство будет пущено в распыл, и в итоге мы опять окажемся в «Б», от которого так резко отвернули. Значит, это тоже не выход (рис. 27).
Так в чем же выход?
У нас в силу самых разных обстоятельств есть некоторый, очень маленький, но исторически существенный промежуток примерно в 7 лет — с 2011 года, когда ведется этот разговор, до 2018-го. И за этот промежуток можно плавно обогнуть это «Б», просчитав траекторию так, чтобы нагрузки на систему не были предельными, чтобы система не развалилась. И чтобы мы не залетели снова в «Б», пытаясь от него резко отвернуть, а, обогнув его, действительно пришли куда-то (рис. 28).
Откуда следует, что это можно сделать? Вновь возвращаюсь к Блоку: «Его рука в руке народной…» Откуда следует, что меч можно сковать и дракона «Б» можно поразить?
То, что мы уже обсуждали в прошлой передаче, дает слабую надежду на это. Я не могу сказать, что это сильная надежда… Но вдруг выясняется, что есть большинство и что его «достало». Так что разговор «его рука в руке народной» не является абсолютно бессмысленным. Потому что поворачивать в одиночку нельзя. Как сказано в романе Хемингуэя «Иметь или не иметь», «человек один не может ни черта». И еще там сказано: ему понадобилось несколько минут, чтобы это сказать, и вся жизнь, чтобы это понять.
«Рука в руке народной…» Если есть большинство и оно способно стать из населения народом (а это очень сложная процедура), то оно может сжать эту руку. И тогда вызов, который бросает дракон «Б», может быть преодолен.
Могут сколько угодно говорить, что большинство это телевизионное, что оно «шутейное» и т. д., и т. п. Но это не так. Конечно, это надо глубже исследовать. Но это, безусловно, не так. Есть некое слагаемое большого поворота общественного сознания. Попытки выстроить новую идентичность. Попытки сильно переиграть всю ту игру, в которую очень и очень многих затащили в предыдущее двадцатилетие.
Что содержится внутри этих попыток просыпания? Совесть, обида, страх за детей. Я выступал недавно в Академии наук. В перерыве подходит ко мне изящная женщина лет сорока, университетский профессор из очень крупного провинциального города: «Как же мне хотелось хоть когда-нибудь Вас увидеть! Я так редко бываю в Москве».
Я спрашиваю: «Расскажите, как Вы там у себя живете? Сколько Вы получаете?»
Она отвечает спокойно: «Восемнадцать тысяч».
Я знаю, как наша интеллигенция хотела тех процессов, в результате которых она так обнищала… Говорю: «Восемнадцать тысяч… А как же „слетать в Париж, сходить в Лувр“?» (В годы перестройки много говорилось о том, что такая возможность откроется перед каждым.)
Она отмахивается: «Да, ладно, ладно, обойдемся без Парижа…» И вдруг хватает меня за руку: «Скажите, с детьми-то что будет?!»
Итак, есть страх за детей, страх за будущее, усталость, уныние, униженность…
Можно перечислить большие слагаемые просыпания.
Первое слагаемое — проснулся инстинкт самосохранения. А это очень мощный инстинкт. Стало понятно, что, если случится еще одна перестройка, а потом еще одна, произойдет распыл страны и наступит полный конец. И деваться некуда. Очень важно, что этот инстинкт проснулся.
Второе слагаемое — может быть, проснулась еще и совесть: есть предки, есть история… Может быть, она проснулась настолько, чтобы пробудить еще и чувство исторической ответственности. Это огромное чувство, но проснулось ли уже и оно, я не знаю.
Третье слагаемое — проснулась осторожность, которая свойственна сильно загнанному зверю. «Не так дернемся — и все развалится». Когда зверь загнан, он прыгает очень точно. Он не будет прыгать, куда попало. Это крайне важное слагаемое, потому что оно не просчитано нашими противниками. Они на это не рассчитывают. Они считают, что зверь уже настолько истеричен, что он дернется напропалую, не разбирая дороги. Надеюсь, что они в этом заблуждаются.
А что есть еще, кроме этого? Важнейшая вещь — это политическое мировоззрение. Однако место политического мировоззрения, к прискорбию, занимает мировоззренческий винегрет. Кто в лес, кто по дрова… У одного индивидуума десять символов веры, и каждый четный противоречит нечетному. Этого может хватить на то, чтобы сказать «нет» либероидам. Но этим никак не обойдешься в крупной политической игре. Этого никак не хватит на поворот.
Нужен идеологический, мировоззренческий прорыв в совершенно новое качество. И я надеюсь, что наша программа «Суть времени», создаваемый нами виртуальный клуб смогут превратиться в идеологический центр, который обеспечит подобный прорыв, преобразовав мировоззренческий винегрет в политическое сознание и самосознание, что и представляет собой основную задачу любой кружковой, бесконечно ценной и важной деятельности. Каждый, кто хочет миновать эту деятельность и перейти сразу к деятельности другого типа, должен оглянуться назад, посмотреть, как 20 лет избегали этого кружкового этапа, посмотреть, какой винегрет у людей в сознании, и понять, что миновать кружковый этап нельзя. Ничего серьезного без этого не построишь.
Удастся ли правильно пройти этот этап? Тут никто не гарантирован. Но надо его пройти деликатно, спокойно, корректно, конституционно, вежливо, респектабельно и эффективно. Вот в чем задача. Обеспечить этот идеологический, мировоззренческий прорыв, изменить состояние сознания и самосознания будущего политического субъекта. Ибо субъектом можно стать только обладая самосознанием, саморефлексией.
Нам иногда говорят по этому поводу: «Вы что, сектантство устроите, новую промывку мозгов?» Странно, что это говорят люди, которые сами не чураются сайентологии Хаббарда.
Образование и воспитание — вот основные элементы, с помощью которых человек меняет свое сознание, свое мировоззрение. Так было испокон веков и так будет. Вопрос в эффективности образования и самообразования, воспитания и самовоспитания. Неправда, что это происходит только в детстве! Живой человек учится до последнего дня своей жизни, он постоянно двигается вперед. Это огромное счастье — двигаться вперед. И те, кто лишен такого счастья, — по большому счету, люди мертвые или заснувшие. Задача ведь еще и в том, чтобы человек проснулся. Это очень глубокая задача, если кто понимает.
Прорыв (как и просыпание) захватывает три компонента: ум, чувство и волю.
Начнем с воли. Говорится: «Я не отдам то, что есть, и я верну потерянное. Как Орфей возвращал Эвридику. Как возвращали себе потерянное народы, оказавшиеся в диаспоре. Я верну это».
И тогда спрашивают: «А почему ты не отдашь? И почему вернешь?»
«Потому, что я это люблю. А если я и утерял способность любить, то я верну ее себе. И мне помогут ее вернуть те, кто находится рядом со мной, — мои товарищи по борьбе. Те, кто хочет срастить переломанный хребет и соединить разорванную цепь времен».
Говорят: «А что ты любишь-то? Что, что ты любишь? Стоит ли ЭТО любить? Чудовищная история — одни сплошные злодеяния! Какому имени ты присягаешь?»
Я неоднократно сталкивался с этим вопросом, когда речь шла о так называемой высшей разведке, занимающейся смыслами.
Есть талантливые люди, которые прекрасно добывают военные секреты, прекрасно перетягивают на свою сторону нужных людей или занимают, отвоевывают определенные позиции в тех или иных системах. Но только очень малая часть из них понимает, что разведка смыслов (смыслов не всегда открытых, явных) есть тоже важная часть подобной работы.
Для большинства таких людей, даже очень талантливых и эффективных, смысл не существует, но для меньшинства — существует. И вот это меньшинство начинает заниматься смыслами. Я видел людей, которые начинают исследовать те сущности, к которым адресуется противник, его смысловые, системообразующие коды. Если они опираются в своих исследованиях на хорошую смысловую интуицию и на хорошо развитое мышление, то рано или поздно эта сущность выходит к исследователю: «Здравствуй! Ты меня звал? Давай с тобой познакомимся. Кто ты такой?»
Исследователь отвечает: «Я полковник Пупкин».
Сущность говорит: «Для меня полковника не существует. Для меня существует исмаилит, суфий, мунист, католик… Ты кто?»
И в тот момент, когда оказывается, что он никто вот в этом высшем смысле, что у него нету этого имени, что он не знает твердо, что он любит, что он не располагает той тайной, на которую может реально опереться, отвечая на подобный вопрос, — он вдруг оказывается перетянут на сторону сущности, которую хотел исследовать… Был такой Жан Тириар — социалист и антифашист. Отправился заниматься разведкой эсэсовских тайн и превратился в эсэсовца. Это очень известный процесс. Поэтому вопрос об имени безумно важен.
Сначала ты говоришь: «Я не отдам, я верну».
Тебя спрашивают: «Почему?» Тогда ты адресуешь к любви.
Тебя спрашивают: «Что за любовь?» Тогда ты должен сказать об имени.
И всё это вместе замыкается в некий мировоззренческий прорыв. Нет его — нет ничего.
Соответственно, первая наша задача — создание политических ячеек, внутри которых можно заниматься мировоззрением. Нужно это мировоззрение достраивать, трансформировать, нужно «учиться, учиться и учиться». Это абсолютно актуальный политический процесс. И это нельзя делать в одиночку. Это нужно делать вместе с другими.
Я надеюсь, что со временем мы будем выпускать несколько передач в пределах телевидения ЭТЦ. Сейчас готовятся передачи по специстории. Позже, возможно, появится программа «Анданте», где мы медленно и спокойно будем разбирать, что такое Модерн, что такое Контрмодерн, что такое Постмодерн, что такое регресс. И еще массу понятий, задетых мною в рамках программы «Суть времени», походя. Может быть, мы сумеем развернуть и другие форматы передач. Может быть, все это вместе трансформируется в виртуальный учебный центр. Очень хотелось бы. Но мы можем сделать это только вместе с вами.
Поэтому не думайте, что, когда мы спрашиваем вас, кто хочет дальше заниматься в виртуальном клубе «Суть времени», мы то ли зовем вас на баррикады, то ли развлекаемся. Мы не делаем ни того, ни другого. Мы занимаемся серьезным делом. Мы изучаем все полученные от вас письма. Мы намерены определенными методами заниматься вместе с вами аналитической, политической и прочей работой. И мы, рано или поздно (надеюсь, что рано), сформируем мировоззренческие ячейки, кружки.
Но параллельно с ними надо формировать и социальные ячейки. Ячейки жизни. Если речь идет об изменении сознания, ничто так не меняет сознание, как бытие. Это в советское время можно было более или менее вяло работать, а в свободное время ходить в театральные кружки. Маммона вялости не терпит. Когда служишь Маммоне с утра до ночи, действуя в коллективе чуждых тебе людей, а потом на досуге чуть-чуть занимаешься тем, что считаешь правильным и нужным, то возникает разрыв сознания.
Рано или поздно надо оказаться рядом с такими же, как ты. Надо укреплять социальные ячейки. Если противник хочет, чтобы они разрушались, значит, их надо укреплять: семью, круг друзей, более широкие ячейки мировоззренческого и деятельностного типа, ячейки взаимопомощи, ячейки внутренней солидарности. Нужно, чтобы было, на что опереться в формировании политического мировоззрения, на какую-то жизнь.
И когда речь идет о катакомбах, то это процесс-то совершенно не мистическо-эскапистский.
Конец 80-х годов. Выхожу на руководство и говорю: «Если мы так хотим соединиться с Западом (культурно, мировоззренчески и т. п.), то почему мы не проповедуем высокие западные стили? Ведь они есть. Есть не только хиппи или панки. Есть, например, яппи — молодые профессионалы, интеллектуалы в Калифорнии, в других местах. Они отказываются слушать рок-музыку, вместо этого слушают Моцарта. Они очень много занимаются физкультурой и здоровым образом жизни и одновременно развитием интеллектуальных возможностей. Они исповедуют определенный стиль одежды, определенные ценности. Почему об этом нельзя рассказать по телевидению? Почему нельзя, с поправкой на нашу специфику, что-нибудь такое у нас сформировать?»
Говорил с телевидением, говорил с идеологами, говорил с разными людьми. А потом понял, что так замыслено: вовсе не нужно, чтобы мы и Запад сошлись. Нужно, чтобы их «канализация» стала нашим «водопроводом».
Но так было задумано теми, кто хотел погубить страну. А если мы хотим, наоборот, ее спасать, почему мы не можем сделать по-другому? Почему не могут возникнуть киноклубы, в которых обсуждается интеллектуально-культурная проблематика? Почему не может возникнуть андеграундная культура, которая даст пищу сердцу и уму? Почему не могут возникнуть другие школы, другие пионерлагеря? Почему не может возникнуть таких вот социальных ячеек — вдобавок к мировоззренческо-политическим? Симбиоз одного и другого — это же огромная задача (рис. 29).
Меня спросят: «И все?»
Если бы Эскриву де Балагера, руководителя ордена «Опус Деи» спросили: «И все?» — он бы сказал: «И все». А если бы ему сказали: «А что будет через год?» — он бы хмыкнул и больше не разговаривал с человеком. А через 10 лет вся Испания была под контролем «Опус Деи», потому что он знал, чего хотел.
Но когда вы меня спрашиваете: «И все?» — то в нашей неблагополучной действительности я не отвечаю: «И все». Я говорю: «Нет, конечно, не все».
Такой симбиоз абсолютно необходим. Но необходимое не значит достаточное. Нужно решать практические задачи в сегодняшней жизни. Какие же это задачи?
Вернемся в исходную точку, каковой для нас является «Суд времени». В чем была практическая политическая задача? Она была очень простой — дать отпор намечавшейся десталинизации, десоветизации. Дать ей отпор. Если стратегическая задача была в том, чтобы выковырять всех «тараканов», которыми либероидное сообщество заполонило общественное сознание, чтобы разобраться с каждой молекулой этой псевдоидеологии, этого вируса, то задача-минимум заключалась в том, чтобы дать отпор десталинизации. Это что, маленькая задача?
А вы представляете себе, как замысливалась десталинизация? Она замысливалась как денацификация. Но если мы вспомним денацификацию Германии, то она проводилась в стране, в которой царило абсолютное зло гитлеризма, которая была оккупирована, которая подписала Акт о безоговорочной капитуляции. Проводилась методами промывки мозгов, методами психологических репрессий и шока, с использованием наработок Франкфуртской школы (это школа философских и психологических исследований, к которой принадлежат Хоркхаймер, Маркузе и другие; она отпочковалась от марксистской школы Лукача, потом переехала в США и там очень понравилась определенной части элит ЦРУ). Привело это к обратным, безумно разрушительным результатам. Но — еще раз! — проводилась денацификация по отношению к гитлеризму в оккупированной стране, подписавшей безоговорочную капитуляцию, по свежим следам.
Так что, мы могли бы допустить, чтобы это делалось у нас? Чтобы десталинизация началась по третьему разу? Мы понимаем, что результата в итоге могло быть два. Либо бесконечная пропасть между управляющими системами и народом, которая чревата только коллапсом и смутой. Либо окончательное разрушение самосознания и сознания. Но нельзя осуществить десталинизацию демократическим путем, если 90% голосуют «против».
Итак, любая публичная акция, которую либероиды будут сейчас осуществлять, пытаясь доказать себе, что у идеи десталинизации и других идей в русле перестройки-2 есть какая-то общественная поддержка, должна корректно, интеллигентно, демократически преодолеваться. Так, как она и преодолевалась в ходе «Суда времени».
Мы ведем этот бой. И можно сказать, что какие-то тактические победы в нем, безусловно, одержаны. Все могло быть совсем не так, как оно было. И если нам удастся создать широкое общественное поле для того, чтобы давать отпор таким попыткам, то у нас есть огромный исторический шанс. И это совершенно конкретная идеолого-политическая работа.
Создание практически действующего крупного идеологического центра — огромная задача, которая не решалась все это двадцатилетие. Насколько можно с этой помощью решать большие задачи, я поясню на мысленном эксперименте. Физики любят такие идеальные мысленные эксперименты: «Представим себе, что земной шар висит на ниточке». Это не значит, что он на ней висит, но нам предлагают вообразить такую конструкцию.
Вот так же, в порядке совершенно абстрактного фантазийного эксперимента, представим себе, что создалась очень большая организация. Эта организация собрала доказательные бумаги от 50 миллионов граждан (которые предоставили свои паспортные данные и т. д.), заявивших, что они против десталинизации. Можно ли после этого проводить десталинизацию? Можно, но в режиме диктатуры. А это противоречит очень многому: установкам правящей либероидной группы, которая боится репрессивного аппарата; международному контексту «войны с диктатурой»… Мало ли еще чему.
Этот идеально-умозрительный пример говорит о том, что крупный, сильный идеологический центр в существующих условиях может абсолютно корректно и абсолютно респектабельно, демократическим путем добиваться очень и очень многого и корректировать хотя бы протекание самых негативных процессов. Махатма Ганди не пренебрегал такими вещами. А здесь ими почему-то надо пренебрегать?
Но если говорить совсем по-крупному, то речь, конечно, идет о том, чтобы противодействовать не десталинизации и даже не перестройке-2, а всему этому набору: перестройке-1, -2, -3, -4 и так далее, тому, что стоит за ними.
Чему мы говорим «нет»? И чему говорим «да»? Ведь если мы только скажем «нет» всем перестроечным процессам (не назвав даже, чем они являются по совокупности), но не скажем «да» чему-то другому, мы уже проиграли. Надо наступать. И надо, наступая, иметь свое созидательное «да», а не одно только «нет», которое необходимо, но недостаточно.
Итак, вернемся к содержанию всех этих «перестроек», которое мы уже обсуждали. Оно состоит в следующем. Как минимум, завершается «эпоха А» и начинается другая эпоха — «эпоха Б». Мы стоим на мостике между этими эпохами, и нас волокут в «эпоху Б». Причем не только в мировом масштабе (что особенно ясно после Египта, да и после кризиса 2008 года), но и во внутреннем (что ясно по всем этим десталинизациям и т. п.). Нас волокут в «эпоху Б» — и вот этому процессу и надо сказать «нет».
А что значит сказать «нет»? Это значит наметить другой маршрут и объяснить, куда мы хотим попасть и по какому пути мы хотим туда прийти. Создать большую стратегическую карту. Вот это и есть идеолого-мировоззренческая задача. Потому что просто сказать: «Нет, я не хочу в эпоху Б»… Ну, не хочешь — стой на мосту, а все перейдут и тебя туда перетащат, и мост рухнет.
Вместо того чтобы наметить другой маршрут и создать большую стратегическую карту, занимаются чем угодно, но только не этим. Даже при осмыслении процессов на том же Ближнем Востоке у нас блеют, мычат. Банальная бойкая болтовня, которая заполняла собой предыдущее двадцатилетие, превратилась во что-то странное.
Я недавно проводил очередное заседание клуба «Содержательное единство», который основал много лет назад. И назвал тему заседания «Дальнейшее — молчанье», взяв ключевую фразу из «Гамлета». А потом подумал: «Может, назвать „Дальнейшее — мычанье“?»
Описываешь картину, даешь доказательства. В ответ — невнятное мычанье. Оппоненты не согласны с моей концепцией происходящего? Ну, так дайте свою картину, свою контррефлексию, разверните свои построения! Вы ведь интеллектуалы. Ну займитесь этим! Что же вы блеете? Это же неприлично! Блеют, мычат. Скоро вообще замолкнут.
Итак, как мы уже говорили, «эпоха А» имеет своим содержанием всеобъемлющий, полноценный Модерн. Это эпоха монопроектная. Эпоха, в которую все живут по законам Модерна. Длилось она около 500 лет. Теперь проект «Модерн» рассыпается сам — по внутренним причинам. И одновременно его ускоренно демонтируют. Никогда не бывает одного без другого.
Содержание же «эпохи Б» — это полипроектность, когда проект «Модерн» уже утрачивает свое всеобъемлющее значение. Сохраняется только его реликтовая, суррогатная форма в отдельных регионах мира. А одновременно с этим реликтовым Модерном сосуществует Постмодерн и Контрмодерн.
Сначала скажу о Модерне. Есть два принципиально разных модерна.
Один — подлинный, всечеловеческий Модерн — обладает гигантским всемирно-историческим, духовным содержанием. И потому он полноценен. Он не сводится к тому, как именно буржуазия будет получать прибыль и как будет устроена политическая система, при которой буржуазный класс будет чувствовать себя хорошо. Он поднимает вопросы всечеловеческие — не только о «свободе, равенстве, братстве», но и о единстве Разума и Веры. О вере в человеческое Восхождение. О новом качестве гуманности. О новом представлении касательно долга и миссии. Повторяю, это эпоха с гигантским духовным содержанием, хотя мы все время забываем даже о том содержании, которое существует в словах «свобода, равенство и братство»: нет свободы без равенства и братства. Это уже огромное содержание.
Когда потом это содержание развивалось в Советском Союзе, то речь шла о том, как соотносятся свобода и равенство, как соотносятся свобода политическая и социальная, а вовсе не о том, чтобы отказаться от чего-то подобного.
В романе Томаса Манна «Доктор Фаустус» герой, который борется с великим Модерном, говорит своему другу: «Я понял, этого быть не должно».
«Чего не должно быть?»
«Доброго и благородного, того, что зовется человеческим. Того, за что боролись люди, во имя чего штурмовали бастилии и о чем, ликуя, возвещали лучшие умы, этого не должно быть. Оно будет отнято. Я его отниму».
«Что ты хочешь отнять?»
«Девятую симфонию».
Вот масштаб. Если вы хотите понять в полном масштабе содержание величия эпохи человеческого, духовного Модерна, выберите момент, поставьте «Девятую симфонию» Бетховена и вслушайтесь в нее по-настоящему. А также всмотритесь в гигантское количество культурных, религиозных, материальных артефактов, созданных эпохой Модерна. Это реальная великая эпоха.
Она началась где-нибудь в середине XV века, когда зародилась буржуазия. Развиваясь, прошла через Ренессанс, Просвещение. Достигла апофеоза при Великой Французской революции. Она меняла мир. Вот что такое всечеловеческий великий Модерн, он же «эпоха А».
Проект «Модерн» завершается, во-первых, потому, что он устал, и надо специально обсуждать — почему. А во-вторых, потому что его добивают. Беспощадно добивают.
В «эпоху Б» — эпоху полипроектности, когда сосуществуют проект «Модерн», проект «Постмодерн» и проект «Контрмодерн», — Модерн утрачивает свое всечеловеческое значение. То, что мы видим в Китае, Вьетнаме, Южной Корее (условно, на Большом Дальнем Востоке), это суррогатный, реликтовый, ремейковый модерн. Он лишен полноценного всемирно-исторического содержания именно потому, что он локален. Он адресован не всему миру, а одной зоне. Это догоняющая, в основном все-таки техническо-экономическая модернизация. Да, отдельные дальневосточные народы успешно продвигаются сегодня по этому пути для того, чтобы победить в экономической, политической и геополитической конкуренции. Но почувствуйте разницу между реликтовым Модерном и подлинным всечеловеческим, духовным Модерном, который завершается.
Теперь о Контрмодерне. Иногда говорят: «Контрмодерн? Ну и что? Придем к высокому Средневековью…» Нет! Контрмодерн — это специальная искусственная конструкция, задача которой вовсе не в том, чтобы вернуться к великому подъему высокого Средневековья. Это не возвращение в эпоху Джотто. Это совсем другое.
Тогда, в Премодерн, величайшие идеи зажигали сердца, и огонь исторически прогрессивного, двигающегося вперед, к величайшим целям христианства озарял мир. Возникали готические соборы. Возникало новое качество свободы после рабовладения. Возникала новая великая литература, новый великий гуманизм. Действительно по-другому прорабатывалось соотношение Разума и Веры. Сердца согревала великая мечта о великом духовном восхождении человека. Это была эпоха всё пронизывающего Идеала. Всмотритесь в готические соборы. Представьте народ, накаленный великой мечтой, глядящий в готические своды, ввысь, в небо, чувствующий себя единым целым.
Не туда хочет вернуться Контрмодерн! Он выхолащивает из Премодерна все высокое, все гуманистическое содержание, оставляя скорлупу, форму, в которой уже нет ничего животворящего. Это искусственная конструкция, созданная политтехнологами (или спецполиттехнологами, чтобы быть точным). Это конструкция, созданная постмодернистами. Они сами называют ее вторичной, неполноценной архаизацией. Эта конструкция призвана обеспечить жизнь части человечества в состоянии вечного, фундаментального неразвития, то есть в состоянии гетто. Это вторичная колонизация народов, но теперь уже навеки. Ибо та, первая, колонизация была колонизацией «бремени белых». Киплинг писал: «Несите бремя белых, сумейте все стерпеть». Для чего? Чтобы принести колонизированным народам свет разума и просвещения — и они станут такими же, как белые народы… Даже если это была романтическая утопия, а на самом деле за ней таилось циничное политическое содержание, то хотя бы была утопия, хотя бы была декларация!
Теперь нет ничего. Создается вечная «мировая деревня» при вечном «мировом городе». И в какой бы стране контрмодерн ни устанавливался, причем с беспощадным истреблением всех ростков модерна, этот устанавливаемый порядок поразительно напоминает нацистский план «Ост», изобретенный немцами для порабощения славянских и других «неполноценных» народов. Мы («Экспериментальный творческий центр») написали на эту тему совместно с индийским Observer Research Foundation книгу «Радикальный ислам». В ней описано, как это делается.
Переходим к Постмодерну. Говорят: «Это такая культура… Новый тип соотношений между абсолютным, релятивным, относительным и т. д.». Нет, это не культура! Только одна из ветвей Постмодерна — это культурные процессы, которые тоже совсем не так безопасны, как это кажется. Почитайте главных постмодернистских авторов: Гваттари, Дерриду, Делеза. А главное — маркиза де Сада, которого постмодернисты считают своим отцом-основателем, своим богом, который рекомендовал французскому Конвенту в 1793 году демонтаж христианства, семьи, поселение специального разврата в душах, возвращение к формам абсолютной жестокости, морального релятивизма. Французские якобинцы, люди свирепые, отвергли эти рекомендации с ужасом, арестовали де Сада и приговорили к смертной казни. При Наполеоне его держали в сумасшедшем доме. (По поводу всего этого есть даже интересная пьеса Петера Вайса — «Марат/Сад», в которой Жан Поль Марат ведет дискуссии с Садом).
Если те, кто формирует сегодня в нашей стране определенную действительность, раньше шутили по поводу советской действительности: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», — то теперь они с издевкой говорят: «А мы на самом деле другого хотели и о другом говорили. Мы рождены, чтоб Сада сделать былью. Если эти идиоты так хотели построить Рай на земле, то теперь мы им построим Ад на земле по рецептам де Сада».
Вот что такое постмодернизм. Он празднует победу над подлинным Модерном. И он объединяется с Контрмодерном, который сам же он и создает в виде архаизации. Он будет вечным «мировым городом» — тем, что раньше называлось «золотым миллиардом», а теперь обретает совершенно новые формы… Может быть, это будет даже и не миллиард. Неизвестно, сколько вообще населения при подобных трансформациях останется на Земле. Многие считают, что 10 процентов того, которое есть сейчас.
А будет еще архаизированная периферия («мировая деревня»), с которой сам же «мировой город» будет воевать. И одновременно он будет ею управлять. Установится некое «единство и борьба противоположностей» навеки. Потому что при архаизации никакого развития быть не может, а без развития «деревня» никогда не победит «город». Вот что замысливается на месте великого Модерна.
И теперь давайте обсудим главное серьезно и спокойно.
Если все это так (а, разумеется, надо проверять — так это или не так), то о чем идет речь? О том, что легитимация капитализма — это великий всечеловеческий духовный Модерн. Не реликтовый модерн в локальных регионах, а именно этот великий, духовный Модерн легитимирует капитализм. Нет у капитализма другой легитимации! Нет у капитализма другого исторического оправдания, кроме того, что проект «Модерн» — это его великий проект, поскольку он несет весть всем людям. В рамках этого проекта буржуазный класс является не «классом для себя», а «классом для других», историческим классом, локомотивом истории. Это легитимация капитализма.
У капитализма нет легитимации за рамками великого всечеловеческого Модерна. Если великий всечеловеческий Модерн рушится сам и в то же самое время демонтируется противниками — значит, капитализм теряет легитимацию полностью. Мне кажется, что Хабермас это прекрасно понимает. А вот здесь этого не понимают совсем! Капитализм, вышедший за границы полноценного — не реликтового — модерна, теряет легитимацию полностью и заваливается.
Итак, в течение 500 лет существовала «эпоха А» и был капитализм, который нес с собой не только зло, но и добро, который был усмирен великим проектом «Модерн» и который одухотворялся этим проектом, и потому не был «Зверем из Бездны». Капитализм вне этого одухотворения страшен, чудовищен, убийствен не только в России, но и в любой другой стране. Главное — это узда Модерна, которая на него надета. Если снята эта узда — все, конец! Преодолевая пределы, которые устанавливает Модерн, выходя за эти рамки, капитализм превращается в чудовище, в монстра. Он теряет способность обеспечивать историческое развитие. И рано или поздно он превратится в неонацизм, демонтаж единства рода человеческого, в гностицизм. Он не может ничего другого сделать.
Полипроектный мир из трех элементов («контрмодерн и постмодерн — против реликтового, регионального модерна») — это делегитимация капитализма, это его заваливание в абсолютную мерзость.
Капитализм начал выходить за рамки великого Модерна (модерна для всех, духовного модерна) и «заваливаться» уже в конце XIX века. Это декаданс, это то, что Шпенглер называл «закатом Европы». Он почти полностью вышел за эти рамки во время Первой мировой войны — чудовищной войны непонятно за что. Вторая велась с фашизмом. За что велась Первая — никто не понимал. Она усыпала Европу миллионами гниющих трупов. Она была антигуманна, бессмысленна, абсурдна. Все понимали только, что воюют за какие-то абстрактные интересы, что мир кончается. После этой войны родилось потерянное поколение (рис. 30).
Капитализм уже почти полностью завалился в мутацию, гностицизм, протонацизм. Но тут появился советский Красный проект, и он как бы подпер собою капитализм. Заваливающаяся балка оказалась подперта другой балкой (рис. 31).
Итак, капитализм стал заваливаться и фашизироваться
Возникла, как ни странно, довольно устойчивая конструкция (ее часто называют «ялтинской»): два мира, два проекта, две системы. Особенно она была устойчива потому, что все-таки сформировалась на трупе нацизма. Нацизм ненавидел эту конструкцию и обещал обязательно уничтожить сначала «красного» ялтинского хищника, а потом и либерально-западного.
А затем советский проект начали демонтировать в ходе перестройки (с 1987 по 1991 гг.) и постперестройки (с 1991 по 2011 гг.). Он стал рассыпаться (рис. 32).
И тогда капитализм, оставшись один, стал снова заваливаться, мутировать, выходя за рамки всеобщего и безусловного Модерна (рис. 33).
Вот что мы сейчас наблюдаем. Ему помогают еще быстрее упасть. Но он и сам падает! Потому что ему опираться не на что.
Три проекта — реликтовый модерн, контрмодерн и постмодерн — реальны. Это не выдумки, не какие-то абстрактные рассуждения. Это реальность, которая воплощена в миллионах идеальных, религиозных, культурных и материальных артефактов. В этом живут народы.
Итак, наша задача — сказать «нет» делигитимированному капитализму, вышедшему за свои пределы и превращающемуся в монстра. «Нет» — «эпохе Б», состоящей из постмодерна, контрмодерна и реликтового модерна. Наша задача — обогнуть эту «эпоху Б», выйти во что-то другое и не дать ей состояться. Разгромить ее. Но для этого нужно иметь четвертый проект, столь же реальный, под названием «Сверхмодерн» (рис. 34).
