15. Герой романа

15. Герой романа

Вот, наконец, мы добрались до Понтия Пилата, заглавного героя «романа в романе». Пятый прокуратор Иудеи, судя по множеству оставленных Автором знаков и указаний, был одним из самых ранних воплощений Воланда. Попробуем доказать это на основе текста Романа. Во-первых, сам Воланд в 3 главе признаётся, что присутствовал и при разговоре Пилата с Иешуа, и при его беседе с Каифой. Конечно, он мог присутствовать невидимо, но из Нового Завета известно, что дух обязательно должен в кого-нибудь воплотиться, хотя бы в стадо свиней. А в этом случае единственным живым существом, присутствовавшим при обеих беседах, был сам Пилат.

Второе указание заключается в имени главного подручного Пилата – Афраний. Булгаков был знаком с книгой Л.Леонова об итальянском монахе Афранио – изобретателе духового инструмента, получившего имя «фагот». И уж, наверное, Автор не назвал бы подручных из свит Воланда и Пилата именами «Фагот» и «Афраний», если не хотел указать на параллель между этими образами.

О таких мелочах, как чёрный плащ Воланда с красным подбоем, мы даже и говорить не будем. Но в тексте есть ещё небольшая деталь, убеждающая нас в точном понимании замысла Автора: «Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры». Пардон, уважаемый Автор, кому это – всем? Мы ведь только что оказались на балконе дворца Ирода. Да и странно как-то увидеть у блестящего писателя столь затёртый штамп. Но мы можем сравнить с портретом Воланда из 22 главы: «Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и черный...». В этом контексте искры нам всем действительно оказываются знакомы.

Наконец, после появления искр в глазах Пилата, чем он займётся помимо судебной рутины? Он начинает предвидеть важные события. Сначала предсказывает Каифе, что с городом и храмом могут случиться несчастья вследствие казни Иешуа. Потом Пилат в присутствии Афрания предвидит смерть Иуды. Однако не тем же ли самым занимается в Москве Воланд? Начинает предвидением смерти Берлиоза, а прощается с городом предвидением строительства нового здания взамен сгоревшего Грибоедова.

В общем, я не настаиваю на этой версии, но лично меня Автор уже убедил, что именно в ходе разговора с Иешуа в скудную жизнь Пилата вошёл революционный дух бунта и разрушения. Всем знакомые искры в контексте начала XX века в России – это те самые, «из которых разгорится пламя». И вот какая получается странная картина. Поговорил Иешуа с любимым учеником Иудой и после этого в него вселяется сатана, дух разрушения. Затем Иешуа разговаривает с Пилатом, и в него тоже вселяется дух Воланда. А до этого, как мы знаем из рассказа самого Иешуа, такой же разговор с Левием Матвеем приводит к аналогичному результату. Левий бунтует против денег и службы, бросает кесарево в придорожную пыль.

Булгаков дополняет события Тайной вечери и вместе с предысторией призвания Матфея выстраивает ряд событий, сравнение которых должно подвести нас к выводу об источнике этого самого бунтующего, революционного духа. И тем самым опровергает все попытки представить дело так, что Иуда сам оказался во власти сатаны, а его знакомство с Иисусом вроде бы ни при чём. Нет, источником сатанинского духа революций являются не просто общение с Иисусом, а причащение хлебом нового знания и энергией любви, символом которого является масло. Но почему же любовь Иисуса к этим трём ученикам воплощается в них столь разрушительным образом?

Ответ на этот вопрос имеется в Романе, и дан прямым текстом. Когда Левий Матвей вслед за Воландом прибывает в Москву, на крышу одного из самых красивых зданий, Воланд обращается к нему: «раб!» Это и есть ответ. Иуда, Пилат, Левий – три ученика Иешуа, признавая его учение и желая быть ближе к нему, не могут ответить на любовь Учителя своей любовью. Потому что их душа скована цепями рабства. Иуда – раб денег, Пилат – раб своей трусости, Левий – раб авторитета. Энергии любви, которую они черпают у Учителя, хватает на бунт и разрушение, но не хватает для жизни и подлинной свободы.

Еще раз подчеркну, что для Булгакова Великая Русская революция была главным событием в жизни. Одной из тайн, которую он постигает через творчество, стали причины этого революционного разрушения, источник сатанинского духа, вселившегося в народы. Потому Булгакова интересует фигура Льва Толстого, который своей суррогатной проповедью, механическим переписыванием и рациональной критикой Евангелий показал пример рабского бунта, став одним из главных вдохновителей революции. Нужно согласиться с Барковым, указавшим на Толстого как прообраз Левия. Но Левий – это обобщенный образ. Как персонаж Романа, он куда меньше связан с историческим прообразом евангелиста Матфея, чем с современным Автору коллективным прообразом русской интеллигенции, признанным лицом которой был Лев Толстой.

В таком случае можно предположить, что и у двух других учеников есть свои коллективные прообразы среди сословий или иных общественных сил России. Попробуем их обнаружить, присмотревшись к ученикам Иешуа. Не так уж и сложно обнаружить среди ветвей русской элиты, выросших из единого дворянского корня, коллективный прообраз Иуды. Это бывшее служилое дворянство, переродившееся к началу XX века в либеральную бюрократию. Эта ветвь элиты не просто променяла ценности служения отечеству на либеральное поклонение деньгам, но в буквальном смысле предала Россию, совершив суицидальный переворот в феврале 1917 года. «Белое движение» проиграло именно потому, что несло на себе несмываемую печать предательства. В таком случае Афраний и его подручные, убивающие «белого» Иуду, – это и есть «красные». Параллели между ними и бесами из московских глав вполне оправданы.

Кто же в таком случае послужил коллективным прообразом Пилата? Вот что действительно интересно! Символом какой силы может быть «белый плащ с кровавым подбоем»? И наместником какого кесаря является эта сила?

Боюсь, что если следовать советской историографии, как и антисоветской, нам этот вопрос никогда не решить. Хотя даже в советских учебниках пришлось выделить место для опровержения гнусных обвинений вождя революции в шпионской работе на германский Генштаб. Вот уж неправда! Причём здесь шпионаж? Никакой ценной информации В.Ульянов из своего Цюриха немцам не мог сообщить, да и из Смольного тоже. Просто в начале ХХ века не было ещё такого понятия как «агент влияния», ведущий не шпионскую, а политическую работу на другое государство, и использующий поддержку этого государства в борьбе за власть.

А товарищ Троцкий? Его биография тоже полна чудесными подробностями, не оставляющими больших сомнений в сотрудничестве, если не с американскими властями, то с финансовыми тузами из еврейской общины США. Среди старых большевиков таких людей с двойным дном множество, а уж среди руководителей ВЧК-ОГПУ и подавно. Булгаков вполне мог сформировать такой взгляд, общаясь с одним из самых приближенных к власти посредников, работавших с европейскими друзьями СССР. Тогда становится понятно, почему нужно было очень глубоко зашифровать это открытие о тайной природе советской власти как наместника заморского «кесаря».

Остаётся понять, кто является коллективным прообразом самого Иешуа. Кого в течение XX века сначала предали, бросали в подвалы, избивали, допрашивали, распяли и похоронили, и несмотря ни на что, он остался жив и спас всех своих учеников? Кто несмотря ни на что, проявлял любовь к своим мучителям и готовность вместе с ними исправлять ошибки и строить светлое будущее? Да, это именно он – русский народ, все здоровые, по-настоящему свободные силы в русском обществе.

Такое толкование героев «романа в романе» соответствует нашей гипотезе о том, что великий роман всегда несёт в себе образы коллективной памяти, а сюжет отражает тот скрытый план, о котором толковал Воланд в первой главе. И ведь на самом деле, «роман мастера» сам по себе является великой драматургией, самой яркой и вдохновляющей частью всей книги. Но это эстетическое удовольствие, как мы знаем, происходит от совпадения ключевых образов сюжета с «кодовыми замками», которыми запечатлён воландов план в нашей коллективном бессознательном.

Булгаковский Роман пользуется любовью не только у русского читателя. Возможно, «роман в романе» отражает содержание скрытого «плана» на долгий XX век не только для России, но и для всего мира. Сходство двух «планов» может объясняться тем, что сюжетные линии мировой политики концентрируются вокруг судьбы России и отражаются в её внутренней политике. И все обнаруженные нами коллективные прообразы генетически связаны с такими же силами в мировом масштабе.

В этом случае воплощением Иуды в мировом масштабе – силой, которая предаёт Россию на растерзание, является европейская элита, составной частью которой была «белая» российская элита. Можно говорить и конкретно о Германии как олицетворении обращенной к России Европы. Не было более близкой и любимой страны для российской элиты, чем Германия. Собственно, изначальным ядром петровского дворянства были прибалтийские немцы. Но когда речь в XIX веке зашла о больших деньгах, то этот немецкий «Капитал» оказался в одном флаконе с европейской русофобией.

Понтий Пилат в мировом масштабе – это англосаксонские державы, лидером которых в XX веке является США. После предательства континентальной Европы, избитая в мировой войне Россия предстает перед лицом самой могущественной страны. И вот ведь совпадение, Америка именно в это время, когда писался Роман, страдала тяжелейшей депрессией на грани саморазрушения. Советское руководство не просто вступило в диалог с США, но обеспечило заказами американскую промышленность. И ещё Россия, как это сейчас не выглядит странно, поделилась с депрессивной Америкой новейшими знаниями и практикой государственного стимулирования экономики. Труды русского экономиста Кондратьева стали «светом в конце туннеля», который придал уверенности американцам.

Тёмная грозовая туча войны над распятой Россией, казалось бы, умершей на двойном кресте XX века, оказывается на самом деле спасительной. Удар копьём в сердце России не достигает своей цели. Россия, в том числе и при помощи Америки, остаётся в живых, но в таком состоянии, что впору хоронить. И буквально на глазах возрождается, восстаёт из пепла, пугая всех, включая самого Пилата.

Но кто же в этом контексте Левий Матвей? Кто является мировым аналогом русской интеллигенции, как не мировое еврейство? После исторической встречи еврейства с Россией происходит обращение бывшего мытаря, восточноевропейского сборщика податей и доходов. Еврейство становится революционной силой и сливается в единую «прослойку» с психологически близкой русской интеллигенцией. Мечты Левия одним ударом покончить с русским народом, чтобы тот не мучился, тоже не далеки от образа мыслей советской интеллигенции. И ещё – в конце сюжета Левий (Израиль) переходит от Иешуа (России) под опеку Пилата (США), которому благодарен за казнь Иуды (Германии).

Разумеется, это лишь схематичное толкование «романа в романе». Но оно вполне объясняет многие подробности этого сюжета, никак не вытекающие из канонических или апокрифических евангелий. И всё же у внимательного читателя могут возникнуть вопросы. Например, рабом денег становится Иуда, или в его образе Германия. Но ведь это англосаксы, Америка является центром финансовой системы капитализма? В том-то и дело, что американская элита является хозяином, а не рабом денежной системы. Это Европа оказывается в рабской зависимости от денег. А сама Америка зависит, прежде всего, от своих геополитических страхов.

Если читателям интересно, можно более подробно разобрать психологические механизмы духовного рабства – предательства любимого Иуды, трусости могущественного Пилата и тупости преданного Левия. Или может быть уже пора переходить к толкованию московской части Романа?