(7) Систематическая неуловимость Я

(7) Систематическая неуловимость Я

Теперь мы в состоянии разобраться в систематической неуловимости понятия Я и частичной асимметрии между ним и понятиями «ты» и «он». Быть озабоченным и заниматься самим собой, будь то теоретически или практически, означает совершать действие более высокого порядка, так же как и когда мы относимся к кому-либо еще. Например, пытаться описать то, что только что сделал или делаешь сейчас, означает комментировать шаг, который сам по себе, разве что per accidens, не является действием комментирования. Однако это действие, которое суть комментирование, не является и не может быть тем шагом, которому дается комментарий. Так, и акт высмеивания не относится к самому себе. Действия более высокого порядка не могут относиться к самим себе. Поэтому мой комментарий по поводу моих действий ничего не может сказать об одном моем действии, а именно о самом этом комментировании. Последнее, может быть объектом лишь другого действия комментирования. Самокомментарии, самонасмешки или самоувещевания логически обречены всегда быть предпоследними. Даже если нечто ускользнуло от какого-то частного комментария или увещевания, оно не является столь привилегированным, чтобы избежать вообще комментариев и замечаний. Напротив, оно всегда может быть мишенью последующих комментариев или упреков.

Это можно проиллюстрировать такой картинкой. Учитель пения может критиковать акцент своего ученика или то, как он берет какие-то ноты, подчеркнуто передразнивая каждое слово, которое пропел ученик. А если ученик пел достаточно медленно, может оказаться так, что учитель смог спародировать каждое пропетое учеником слово еще до того, как тот начнет следующее. Но затем, чтобы не показаться нескромным, учитель постарается раскритиковать тем же способом свое собственное пение и, более того, спародировать с преувеличением каждое слово, которое он пропел, включая те, что он пропел в самопародии. При этой сразу же ясно, во-первых, что он никогда не сможет выйти за пределы самого первого слова своей песни, и, во-вторых, что в каждый данный момент он издает звук, который ему еще предстоит спародировать, как бы быстро он ни пел. Он, в принципе, может схватить, так сказать, только полу сюртука пародируемого объекта, поскольку никакое слово не может быть пародией самого себя. Тем не менее, не существует ни одного пропетого им слова, которое осталось бы неспародированным. Он всегда оказывается «днем позже», и любой достигнутый им день оказывается вчерашним. Он никогда не сможет перепрыгнуть тень от собственной головы, хотя и находится на расстоянии всего лишь одного прыжка до нее.

Обычный рецензент может написать рецензию на книгу, а рецензент второго порядка может раскритиковать его рецензию. Но рецензент второго порядка не критикует сам себя. Он может быть раскритикован только в рецензии третьего порядка. Если предположить безграничное терпение редактора, то могут появиться любые рецензии любых порядков, хотя всегда какие-то рецензии останутся нераскритикованными, ибо они сами своей собственной критикой быть не могут. Также и автор дневника не может записать в дневник обо всех своих действиях, ибо про последнюю запись всегда надо будет добавить, что «я сделал еще и вот эту запись».

Это, я думаю, и объясняет то чувство, что мое прошлогоднее Я (self) или мое вчерашнее Я можно, в принципе, описать и объяснить полностью, также и ваше прошлое и настоящее Я я могу для себя описать и объяснить исчерпывающе, но мое сегодняшнее Я ускользает от всех ловушек, которые я ему расставляю. Это объясняет также невозможность проведения аналогии между понятиями Я и «ты», не прибегая к допущению таинственного и неуловимого остатка.

Но надо объяснить и еще одну вещь. Когда рассматривают проблему свободы воли и пытаются вообразить свою собственную деятельность по аналогии с работой часов или падением водопада, то стараются, тем не менее, как-то увильнуть от мысли, что собственное ближайшее будущее уже в каком-то смысле определено и предсказуемо. Кажется нелепым предполагать, что уже предопределено то, что я вскоре буду думать, чувствовать или делать, хотя люди обычно не считают столь же абсурдными подобные предположения относительно других людей. Так называемое «чувство спонтанности» тесно связано с этой неспособностью вообразить предопределенность того, что я буду думать или делать. Но, с другой стороны, когда я обдумываю то, что я думал или делал вчера, то мне вовсе не кажется абсурдным предположение, что все это можно было заранее предвидеть. Лишь тогда, когда я пытаюсь предвидеть мое следующее действие, такая задачи выглядит как попытка пловца обогнать волны, расходящиеся от его движений.

Решение тут такое же, как и раньше. Предсказание поступков или мыслей является действием более высокого порядка, и его выполнение не может располагаться среди событий, к которым относится предсказание. А поскольку состояние сознания, в котором я нахожусь непосредственно перед осуществлением своего действия, влияет на мое действие, то получается, что я неизбежно не учитываю один из важных для моего предсказания факторов. Сходным образом я могу давать вам самый полный из возможных советов, но при этом вынужден опустить одну часть наставления, поскольку не могу одновременно сообщать, как вам применять мой совет. Поэтому нет ничего парадоксального в утверждении, что хотя я обычно не удивляюсь, обнаруживая, что я делаю или думаю то-то и то-то, тем не менее, когда я пытаюсь предвидеть, что я буду делать или думать, мое предсказание всегда может оказаться ложным. Мой процесс предугадывания может отвлечь ход моих действий в другом направлении, чего не мог учесть мой прогноз. Я не могу подготовить себя к одной вещи: следующей мысли, которая будет у меня в голове.

Тот факт, что мое ближайшее будущее подобным образом систематически ускользает от меня, разумеется, никоим образом не доказывает, что мои действия в принципе непредсказуемы для других пророков или что они необъяснимы задним числом для меня самого. Я могу своим указательным пальцем указать на любую вещь, а другие люди могут указать также и на мой палец. Я лишь не могу своим указательным пальцем указать на него самого. Так и снаряд не может быть своей собственной мишенью, хотя чем-то другим его можно сбить.

Общее заключение о том, что любое действие может быть объектом действия более высокого порядка, но не может быть своим собственным объектом, связано с тем, что говорилось ранее об особой функции индексных слов, таких, как «теперь», «ты» и Я. Предложения со словом Я указывают, о ком конкретно идет речь, благодаря тому, что произносятся или пишутся конкретным человеком. Я обозначает человека, произносящего это слово. Когда человек произносит предложение со словом Я, его произнесение может быть частью действия более высокого порядка, например сообщения о своих поступках, самоувещевания или самоутешения, поэтому оно не может относиться к тому действию, которое является произнесением данного предложения. Даже если человек предаваясь философским спекуляциям, на мгновение сосредоточится на Проблеме Я, он не сможет — и знает, что не сможет, — ухватить ничего, кроме фалд сюртука того, за кем он охотится. Его добычей является охотник.

Завершая рассуждение, скажем еще раз: нет ничего таинственного или оккультного в действиях и установках более высокого порядка, которые мы напрасно собираем под общей вывеской «самосознания». Они такие же по роду, как и действия и установки более высокого порядка, присутствующие в нашем поведении по отношению к другим людям. Первые — лишь специальные применения последних и выучиваются на их основании. Если я осуществляю действие третьего порядка — комментирую действие второго порядка, например, мою насмешку над самим собой за неловкость — я использую личное местоимение первого лица двумя различными способами. Я скажу себе или окружающим: «Я смеялся над собой из-за того, что я вымазал пальцы в масле». Это вовсе не означает, что в моей шкуре сидят два Я, тем более нет речи о третьем; тут я просто применяю обычную фразу, в которой обычно бывает два местоимения (когда говорят, что она смеялась над ним). Я применяю эту фразу, потому что я применяю метод межличностного взаимодействия, в котором обычно и применяется подобная фраза.

Прежде чем окончательно завершить эту главу, следует упомянуть, что есть существенная разница между личным местоимением первого лица и всем остальным. Я, когда я употребляю это слово, всегда указывает на меня и только на меня. «Ты», «она» и «они» указывают в разное время на разных людей. Я — это как моя собственная тень. Я не могу убежать от нее, как могу убежать от вашей тени. Но в этом нет ничего таинственного. И я упомянул о данном обстоятельстве только потому, что из-за него Я наделяют исключительностью и прилипчивостью. «Теперь» — такая же прилипчивая вещь.