Глава 13 Основные типы социальных изменений: эволюция, революция, трансформация

Осмысление проблемы социальной закономерности неизбежно приводит к решению вопроса о том, каким образом и в какой форме она реализуется в общественной жизни, т. е. к вопросу о типах изменений, характерных для социальной системы. В социальной философии и общественных науках традиционно выделяют два основных типа – эволюционный и революционный пути развития, а в последние десятилетия стали активно обсуждать возможности трансформационного преобразования социума. Рассмотрим каждый из них.

В самом первом приближении под эволюцией можно понимать количественные изменения, а под революцией – качественные скачки. Однако такой взгляд является чрезмерным упрощением проблемы. В действительности дело обстоит намного сложнее. Уже в конце XVIII в. один из основоположников эволюционного учения в биологии Жан Батист Ламарк (1744–1829) утверждал, что развитие – это не просто рост, не постепенное увеличение одного качества, но порождение нового качества, замещение им ранее бывшего. Признаком же, отличающим эволюцию от революции, выступает медленная, без перерывов постепенности и резких взрывообразных потрясений всей системы замена старого на новое.

В общественных науках модель эволюционных изменений развивалась такими учеными, как О. Конт, Г. Спенсер, Эдуард Бернштейн (1850–1932). Работы О. Конта и Г. Спенсера способствовали формированию идей буржуазного либерализма и их распространению в рабочем движении в виде реформизма. О. Конт в равной мере выступал как против традиционалистов, так и против радикалов, объявлявших единственным условием прогресса революционное разрушение. Стремясь преодолеть характерное для эпохи Просвещения противопоставление социального порядка и прогресса, Конт мечтал об обществе, в котором социальный порядок не приводит к застою, а прогресс – к революционной анархии. Он писал: «Основное согласование между порядком и прогрессом составляет еще более неотъемлемое преимущество позитивизма… Порядок становится… неизменным условием прогресса, между тем как прогресс составляет беспрерывную цепь порядка»[80]. Общественный прогресс, считал Конт, должен опираться на духовные, реформационные преобразования. Вопреки либеральному оптимизму он оценивал складывающиеся раннекапиталистические отношения как проявление глубокого кризиса. С социалистами же его разделяло отрицательное отношение к революционному преобразованию общества.

С наибольшей полнотой идеи эволюционизма воплотил в своем творчестве английский мыслитель Г. Спенсер. Он одним из первых попытался рассмотреть общество как живой организм, и потому его по праву называют родоначальником органической школы в социологии, согласно которой функции общественных институтов и учреждений сравниваются с функциями отдельных органов и частей организма. Основным законом общественного развития он считал выживание наиболее приспособленных обществ, а уровень их развития связывал с разделением общества на отдельные группы и классы. Интересно отметить, что именно Спенсер повлиял на представления Дарвина о борьбе за существование и выживание наиболее приспособленных как факторе эволюции природы. В области общественных отношений он горячо защищал принципы индивидуальной свободы и конкуренции. Всякое вмешательство в естественный ход событий, а тем более социалистическое планирование, по его мнению, приводит к биологическому вырождению, поощрению худших за счет лучших.

История, согласно учению Спенсера, есть глубоко объективный процесс и не является продуктом сознательного творчества социальной группы или отдельной личности. Напротив, сама человеческая деятельность, ее цели и намерения должны получить естественное обоснование в законах социальной эволюции. Задачей общественных наук в этой связи является изучение массовых явлений, социальных фактов, раскрывающих действие всеобщих законов эволюции, процессов, совершающихся независимо от воли отдельной личности, их индивидуальных свойств и субъективных намерений. Из его теоретических посылок логично вытекает низкая оценка государства как субъекта общественной жизни. Г. Спенсер был сторонником ограничения роли государства в современном обществе, поскольку сильное государство ведет к ограничению индивидуальной свободы и может исказить естественное течение социальных процессов.

Еще одним видным сторонником эволюционного пути развития был немецкий философ и политический деятель Э. Бернштейн. Он находил возможным осуществить переход к социалистическому обществу путем реформирования капиталистического строя, т. е. без крупных социальных потрясений. По этому пути пошли многие страны Запада, в том числе Швеция, Дания, Норвегия, Канада, Финляндия, Исландия. Они смогли реализовать проект синтеза сущностных черт капитализма и социализма путем медленных политических преобразований и грамотных экономических реформ. Их опыт оказался весьма интересным, и хотя недавние глобальные потрясения заставили пересмотреть некоторые принципы жизнестроения этих стран, тем не менее проект общественного развития, предложенный ими, сохраняет свое значение.

Таким образом, понятие эволюции используется как в естественных, так и в социально-гуманитарных науках для описания развития систем разного типа. При этом эволюция в широком смысле – это синоним развития, точнее, это процессы, которые в социальных системах ведут к усложнению, дифференциации, повышению уровня организации системы. Эволюция в узком смысле включает лишь постепенные количественные изменения, противопоставляемые качественным скачкам, т. е. революции.

Революция — это изменение во внутренней структуре системы, которое становится связующим звеном между двумя эволюционными стадиями в развитии социальной системы, это коренное качественное изменение, т. е. скачок. В ходе революции происходят глубинные трансформации всей системы общественных отношений, причем происходят резко, быстро, взрывообразно. В отечественной науке проблема революций осмыслена довольно полно, и в частности указывается, что методологической основой ее анализа является диалектический закон отрицания отрицания. Революция в этом смысле есть проявление диалектического отрицания. Советские обществоведы широко использовали гегелевский термин «снятие», в котором органически сопряжены три смысловых плана: упразднение, сохранение и подъем. Диалектическое отрицание обозначает устранение, уничтожение, отбрасывание старого, но не любого старого, а того, что не отвечает изменившимся условиям и препятствует дальнейшему развитию. При этом оно вбирает, удерживает и сохраняет все жизнеспособное, перспективное, ценное, что есть в отрицаемом состоянии, что было в предшествующем развитии. Наконец, диалектическое отрицание дает жизнь новому качественному состоянию, новой стадии развития. Важно отметить, что в реальном революционном процессе, в конкретном ходе его развития на первый план может выступать любой из трех аспектов диалектического отрицания.

Тем самым советские обществоведы абсолютизировали конструктивную роль революции, ее созидательные возможности. Представляется, что социальная революция несет в себе черты, которые гораздо глубже могут быть отражены с помощью категорий деструктивного отрицания или социального нигилизма. Многие революции сопровождались разгулом таких варварских стихий, что становится чуть ли не бессмысленным говорить о каком-то революционном созидании. Так, в первые годы и даже десятилетия после Октябрьской революции восточнославянские народы пережили страшный период тотального отрицания своей культуры, истории, национальной субъектности. Идеологи пролеткультовского движения призывали «сбросить за борт современности» русских писателей и поэтов А.С. Пушкина, Ф.М. Достоевского, Н.В. Гоголя и других, глумились над выдающимися страницами русской истории, уничтожали целые пласты отечественной культуры (религию, отдельные сферы науки и философии, классическое искусство). А.В. Луначарский, в то время народный комиссар просвещения (в ведение которого входили наука и искусство), отмечал, что в своей практике он неоднократно сталкивался с работниками, ошибочно понимавшими задачи партии в отношении культуры. Он писал: «Люди, полные революционным пылом (в лучшем случае, а иногда не менее почтенными страстями), много кричали о «культурном Октябре», они представляли себе, что в один прекрасный час какого-то прекрасного месяца не менее прекрасного года произойдет параллельно взятию Зимнего дворца взятие приступом Академии наук или Большого театра и водворение там новых людей, по возможности пролетарского происхождения или, во всяком случае, любезно улыбающихся этому пролетариату» (Известия ВЦИК, 1922, 3 ноября). Предлагалось провести полный разгром в вузах и начать строить новые, ликвидировать старых специалистов науки, создать новые программы по математике, физике, в которых было бы все «наоборот», и т. п. В период так называемой культурной революции в Китайской Народной Республике огромный вред развитию науки и культуры был нанесен хунвейбиновским вандализмом, прикрывавшим свое дикое варварство вывеской идеологии пролетариата.

Об этих и других опасностях революции прозорливо предупреждали русские мыслители Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Петр Бернгардович Струве (1870–1944), С.Л. Франка другие. В сборнике статей «Вехи» критиковали позицию утопического прожектерства, мечтаний о наступлении социализма в ближайшем будущем и возможности фантастического скачка из «царства необходимости» в «царство свободы». Суть дела, как писал Струве, «не в том, как делали революцию, а в том, что ее вообще делали»[81], подчеркивая, что смысл его утверждения связан именно с понятием «делание», выражающим неоправданное вмешательство в исторический процесс с целью его ускорения «революционным взвинчиванием рабочего класса», провоцирующим государство на террор.

При всех индивидуальных трактовках революции, ее причин и результатов, авторы сборника «Вехи» были единодушны в одном – интерпретации ее как нарушения естественного хода исторического процесса. Такое понимание органично вытекало из общей историософской концепции сборника, суть которой состояла в понимании исторического процесса как объективации, т. е. выражения вовне, внутреннего мира человека. В основе веховской концепции лежало признание первичности духовной жизни личности над социальными формами – в том смысле, что при наличии связи между обоими началами исходной точкой общественного развития и совершенствования является сознание, а не мертвая сила утверждений. Тем самым русские мыслители выступили против понимания революции как локомотива истории и прогрессивного в своей сущности социального феномена.

Вопрос о причинах и движущих силах социальной революции также дискуссионен. Многообразие позиций обусловлено принадлежностью исследователей к тем или иным философским школам и течениям, ценностным отношением к изучаемому явлению, а также тем обстоятельством, что в XX–XXI вв. произошла целая серия революций во всем мире, особенно в Восточной и Центральной Европе, затронувших в том числе и восточнославянские народы. Рассмотрим классические и современные теории, отвечающие на вопрос об источнике и закономерностях протекания социальных революций. В отечественной науке советского периода наибольшую известность получила ленинская трактовка причин возникновения революции. Введенное В.И. Лениным в научный обиход понятие «революционная ситуация» охватывает совокупность объективных условий, выражающих социально-экономический кризис данного общества и определяющих возможность политического переворота.

Революционная ситуация, по В.И. Ленину, характеризуется следующими признаками:

• невозможностью для господствующих классов сохранить в неизменном виде свое господство;

• обострением, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов;

• значительным повышением активности масс, в мирную эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых как всей обстановкой кризиса, так и самими верхами к самостоятельному историческому выступлению[82].

Широко известна теория русско-американского социолога Питирима Александровича Сорокина (1889–1968), развитая им в книге «Социология революций» по горячим следам революции 1917 г. и Гражданской войны. П. Сорокин, понимая под причинами восстаний и войн «комплекс условий, связь событий, обрамленных в причинную цепочку, начало которой теряется в вечности прошлого, а конец – в бесконечности будущего»[83] и подчеркивая, что непосредственной предпосылкой всякого «революционного отклонения в поведении людей» всегда было «увеличение подавленных базовых инстинктов большинства населения, а также невозможность даже минимального их удовлетворения»[84], выделял следующие причины: 1) «подавление» голодом «пищеварительного рефлекса» большой части населения; 2) «подавление» инстинкта самосохранения деспотическими экзекуциями, массовыми убийствами, кровавыми зверствами; 3) «подавление» рефлекса коллективного самосохранения (семьи, религиозной секты, партии), осквернение их святынь, измывательства над их членами в виде арестов и т. п.; 4) неудовлетворение потребностей людей в жилище, одежде и подобном даже в минимальном объеме; 5) «подавление» полового рефлекса большинства населения во всех его проявлениях (в виде ревности или желания обладать предметом любви) и отсутствие условий его удовлетворения, наличие похищений, насилия жен и дочерей, принудительного замужества или разводов и т. п.; 6) «подавление» собственнического инстинкта масс, господство бедности и лишений, и в особенности, если это происходит на фоне благоденствия других; 7) «подавление» инстинкта самовыражения или индивидуальности, когда люди сталкиваются, с одной стороны, с оскорблениями, пренебрежением, перманентным и несправедливым игнорированием их достоинств и достижений, а с другой – с преувеличением достоинств людей, не заслуживающих того; 8) «подавление» у большинства людей их импульса к борьбе и соревновательности, творческой работе, приобретению разнообразного опыта, потребности в свободе (в смысле свободы речи и действия или прочих неопределяемых манифестаций их врожденных наклонностей), порождаемой «чересчур уж мирной жизнью», монотонной средой обитания и работой, которая не дает ничего ни мозгу, ни сердцу, постоянными ограничениями в свободе общения, слова и действий. Это, по мнению Сорокина, неполный список причин. При этом он подчеркивает, что и сила «подавления» наиболее значимых инстинктов, и их совокупное число влияют на характер «продуцируемого революционного взрыва».

В современном западном обществоведении значительной популярностью пользуется структурный подход к пониманию революции американской исследовательницей Т. Скочпол. Она многое позаимствовала из марксистской теории, пересмотрев ее по ключевым вопросам понимания государства и оценки роли крестьянского фактора в нем. Опираясь на теоретическое наследие М. Вебера, а также работы Е. Тримбергер, М. Блока и других, Скочпол предложила трактовать государство как «совокупность административных, полицейских и военных организаций, возглавляемую и в большей или меньшей степени координируемую исполнительной властью». Рассматривая государство как «потенциально автономную структуру», со своей собственной логикой и целями, она утверждала, что ее действительная автономность обусловливается конкретными историческими обстоятельствами, а не априорным подходом к государству как к арене столкновения различных экономических интересов или орудию господствующего класса.

Под социальной революцией Т. Скочпол понимала «стремительные радикальные трансформации государственных и классовых структур общества, которые сопровождаются и частично поддерживаются классовыми восстаниями снизу». Постижение причин революции и последующего восстановления государственной системы возможно, по Т. Скочпол, только при соотнесении фактора «международного давления» с классово структурированными экономиками и политически организованными интересами. Итак, основу структурного подхода, по мнению исследовательницы, составляют принцип потенциальной автономии государства и концепция международного и всемирно-исторического контекста на фоне классовых противоречий внутри общества.

Анализируя причины возникновения революций во Франции, России и Китае, Т. Скочпол обратила внимание на то, что во всех этих случаях наблюдались коллапс (дисфункция) административного или военного аппарата, широкомасштабные крестьянские волнения и политические движения «маргинальной элиты». Еще одним ключевым фактором служило «международное давление» (военные кампании), которое подрывало осуществление планов модернизации.

Интересную концепцию революционных изменений предлагает американский социолог Дж. Голдстоун, который предпринял успешную попытку синтезировать существующие подходы к данной проблеме и выработал интеграционную теоретическую модель. В отличие от своей университетской наставницы Т. Скочпол, Голдстоун более оптимистично настроен в отношении создания общей концепции революции, хотя и полагает, что каждый фактор должен рассматриваться в контексте конкретных условий и во взаимосвязи с другими переменными анализа.

Переосмысливая понятие революции, Дж. Голдстоун предложил перейти от социального понимания феномена к более нейтральной трактовке – как «принудительного низложения формы правления, сопровождаемого реконсолидацией власти новыми группами, осуществляющими руководство через новые политические (иногда социальные) институты». В то же время ученый сохранил в своем анализе принцип «потенциальной автономии государства» и разграничил процессы государственного распада, борьбы за власть и последующего восстановления государства. Каждый процесс, по его утверждению, имеет свою собственную динамику и требует отдельного каузального анализа.

Голдстоун описал три источника, необходимых для возникновения революции:

1) финансовое (ресурсное) истощение государства. Речь идет об уменьшении ресурсов, имеющихся в распоряжении государства, относительно его расходов и обязательств, с одной стороны, и ресурсов потенциальных внутренних и внешних противников, с другой;

2) отчуждение и конфликт внутри элиты, которая состоит из людей, пользующихся особым влиянием благодаря высокому положению в иерархических структурах. Формирующаяся контрэлита открыто противодействует политическому курсу, образует коалицию и выдвигает требования по реформированию системы;

3) высокий потенциал мобилизации населения, т. е. желание людей улучшить свои социальные и статусные позиции посредством актов прямого политического действия.

Триаду источников дополняют экономико-демографические условия возникновения революции – инфляция (особенно в условиях неэффективности государственных институтов) и рост численности населения.

Радикализирующее воздействие демографического фактора на ситуацию в современном мире, по Голдстоуну, проявляется в следующем:

• растет сельское население в условиях частной собственности на землю;

• несоизмеримо с экономическим ростом увеличивается численность городских жителей;

• становится все больше выпускников высших учебных заведений, несмотря на ограниченный доступ к высоким статусным и социальным позициям и сильную конкурентную борьбу за них;

• в условиях слабости политических институтов непропорционально велика доля лиц от 15 до 25 лет по отношению к численности взрослого населения;

• наблюдается миграция населения из регионов с иной этнической или политической идентичностью.

Под международным фактором возникновения революции понимается не просто военное или экономическое соперничество государств на международной арене, а их включенность в альянсы и мировую систему разделения труда. Политическая и экономическая поддержка со стороны союзников может иметь как позитивные (усиление государства), так и негативные (например, раскол и отчуждение элиты) последствия. Иностранные компании своими действиями либо способствуют притоку инвестиций и подъему экономики, либо истощают национальные ресурсы и тормозят процесс преобразований, в том числе развития классов управленцев и квалифицированных специалистов, либо даже препятствуют ему.

Анализируя в данном контексте причины революций в странах третьего мира, Дж. Голдстоун описывает неразрешимую дилемму, перед которой оказывались правящие режимы. С одной стороны, они должны были сохранять поддержку сверхдержавы, которая оказывала им военную и финансовую помощь, с другой – поддержку внутренних элит, ориентированных на независимое положение своей страны в мире. Действия режима навстречу любой из сторон подрывали его так же, как и бездействие. Отсюда вывод Голдстоуна: при возникновении подобной неразрешимой дилеммы в условиях структурных дисбалансов различных сфер жизни общества нестабильные, неопатримониальные государства терпят крах (Иран, Никарагуа, Филиппины).

Американский ученый предложил, на наш взгляд, продуктивное решение проблемы завершения революции. Дж. Голдстоун выделил слабый и сильный варианты завершения революции. В слабом варианте революция заканчивается тогда, когда «важнейшим институтам нового режима не грозит активный вызов со стороны революционных или контрреволюционных сил»[85]. Например, революция во Франции завершилась в Термидоре 1799 г. после захвата власти Наполеоном. Октябрьская революция – после победы большевиков над белыми армиями и консолидацией политической власти в 1921 г. В свою очередь согласно сильному варианту завершения революции «она заканчивается лишь тогда, когда политические и экономические институты отвердели в формах, которые остаются неизменными в течение значительного периода, допустим 20 лет»[86], однако эта формулировка меняет суть определения слабого варианта завершения революции. Получается, что Великая французская революция завершилась с провозглашением в 1871 г. Третьей республики, Великая русская – в 1930-е гг., когда И.В. Сталин консолидировал политическую власть, а под большевистскую диктатуру было подведено экономическое и социальное основание. Более того, окончательное примирение русского общества с коммунистическим режимом вообще произошло лишь после победы в Великой Отечественной войне.

В последние десятилетия в научной литературе активно обсуждается возможность общественных преобразований, соответствующих теоретической модели трансформации. Повышенное внимание исследователей и политиков к ней обусловлено тем обстоятельством, что социальные издержки революции, как правило, недопустимо велики и многократно превышают те обретения, которые были получены в ее ходе. Эволюционный же путь развития не пригоден для решения масштабных задач выхода из глубокого кризиса либо качественного изменения социальной системы в соответствии с требованиями времени.

Термин «трансформация» (от лат. transformare – изменять, преобразовывать, превращать) первоначально использовался в технике, физике, математике, генетике, но с 1950—1960-х гг. стал широко использоваться для описания радикальных структурных перемен, перехода общества к качественно иному состоянию организации. Социальная трансформация – это изменение социального бытия людей, социетального типа общества, обусловленное внешними факторами и внутренней необходимостью, постепенное, но в то же время радикальное и относительно быстрое. Главными чертами, отличающими трансформацию от иных форм социальных изменений, являются:

• направленность на изменение не отдельных частных сторон, а сущностных черт, определяющих социетальный тип общества;

• постепенность и относительно мирный характер протекания;

• неизбежность, длительность и глубина аномии, обусловленной опережающим разложением старых общественных институтов по сравнению с созданием новых;

• принципиальная зависимость хода и результатов процесса от деятельности и поведения не только правящей верхушки, но и массовых общественных групп;

• слабая управляемость и предсказуемость процесса, важная роль стихийных элементов развития, непредрешенность его итогов.

Движущими силами трансформационного процесса в той или иной степени являются все элементы социальной структуры общества, хотя формы, механизмы и эффективность их участия в этом процессе неодинаковы. Интенсивность и направленность трансформационной активности разных общественных групп определяется, во-первых, имеющимися у них возможностями воздействия на трансформационный процесс, тесно связанными с положением на стратификационной шкале; во-вторых, их принадлежностью к выигравшим или проигравшим в результате совершившихся общественных перемен; в-третьих, их социокультурными характеристиками: структурой ценностей, потребностей, интересов и мотиваций.

Трансформации, охватившие страны Центральной и Восточной Европы, можно определить как системные, затрагивающие весь спектр общественной жизни государств: их политику, экономическую и социальную структуру, духовную жизнь. Под системной трансформацией обычно понимаются следующие изменения:

• в экономике – применение технологий, основанных на использовании научного (рационального) знания, расширение вторичного (индустрия, торговля) и третичного (услуги) секторов хозяйства, развитие рынков товаров, капитала и труда;

• в социальной сфере – ослабление прежних предписанных (коммунитарных, аскриптивных) типов социальности и расширение сферы новых целерациональных связей, основанных на профессиональных или рыночных критериях, что сопровождается ростом социальной и профессиональной дифференциации, разделением сфер частной и общественной жизни;

• в политической области – образование централизованных государств, в то же время разделение ветвей власти, включение широких масс населения в политические процессы, установление политической демократии, формирование осознанных интересов различных общественных групп;

• в культурной области – дифференциация духовных систем и ценностных ориентаций, плюрализация общественного сознания и образования, многообразие течений в философии и науке, развитие средств распространения информации. В духовной жизни получает признание ориентация на перемены (реформы) и отказ от прежних запретов на нововведения. Однако перемены не охватывают всей совокупности социокультурной регуляции, а признаются лишь в функционально необходимых сферах, связанных с новыми ожиданиями.

В социальной структуре и составе населения трансформирующихся стран происходят как количественные, так и качественные изменения. Масштабы, тенденции, глубина и особенности протекания трансформации социальной структуры, ее усложнение определяются комплексом факторов: 1) структурными изменениями в экономике (различные формы собственности – государственная, акционерная, частная, с участием иностранного капитала) и ее кризисом; 2) глубокими переменами, связанными с изменениями в системе занятости (система планового формирования, распределения и использования рабочей силы уступает место не просто свободному, но «дикому» рынку рабочей силы, что привело к безработице, преобразованию критериев социальной дифференциации, перестройке трудовой мотивации, углублению социального неравенства, резкому разрыву в оплате труда разных категорий работников);

3) снижением уровня жизни подавляющей части населения;

4) социальной аномией (разрушением одной ценностно-нормативной системы и несформированностью другой) и социальной депривацией (ограничением либо лишением доступа к материальным и духовным ресурсам, возможностям, необходимым для удовлетворения основных жизненных потребностей индивидов или групп).

Выделяют ряд сущностных признаков общественной трансформации.

1. Неравновесность, неустойчивость протекающих социальных процессов. В обществе зрелом, состоявшемся происходящие изменения имеют естественный характер, обусловленный целями функционирующей системы, и служат средством приведения ее в устойчиво-равновесное состояние, выполняя, таким образом, важную регулятивную функцию. В переходном обществе, наоборот, изменения носят, как правило, необратимый характер, расшатывают основы старой социальной системы, открывают простор развитию новых социальных отношений. Подобное состояние объективно обусловливает неравномерность протекания самих изменений, асинхронность социальных процессов. Усиление либо ослабление этой неравномерности зависит от ряда факторов (в основном субъективного порядка) и конкретно-исторических условий, складывающихся в стране, переживающей переходную эпоху.

2. Преходящий (временный) характер. Период развития любого общества не может длиться вечно, он закономерно имеет начало и конец. Завершение переходного периода связано со вступлением обновленного общества в стадию своей зрелости, когда обеспечено безусловное главенство новых социальных отношений. Продолжительность переходной эпохи для каждого конкретного общества индивидуальна и подчинена действию множества различных эндогенных и экзогенных факторов – политических, социально-экономических, социокультурных и др.

3. Вероятность, альтернативность, многовариантность развития. Процессы, протекающие в человеческом обществе, малопредсказуемы, в отличие, например, от физико-химических процессов, в которых конечный результат можно прогнозировать с достаточно высокой степенью вероятности. Трансформационное состояние общества напоминает в чем-то кибернетический черный ящик, в пространстве которого может сочетаться неопределенное число связей, факторов, обусловленностей, обеспечивая на выходе потенциальную многовариантность, альтернативность итоговых форм и многообразие их содержания. В соответствии с концепцией английского социолога А. Тойнби в состояние неустойчивости общество попадает в результате своеобразного вызова, который ставят перед ним возникающие обстоятельства – природные, экономические и прочие факторы, требуя адекватного ответа. Последний может быть альтернативен (вариантен) не только по своим мерам, но и по результатам, т. е. либо иметь успешное окончание посредством снятия противоречий либо завершиться даже гибелью данной локальной цивилизации.

4. Трансформационная динамичность. Действия, происходящие в зрелом обществе в течение длительного времени, в трансформирующемся социуме могут совершаться почти мгновенно, так как изменения в переходном обществе, как правило, быстропротекающие процессы. Когда такие сверхсжатые во времени события и процессы затрагивают систему ключевых социальных отношений, норм, ролей, многие социальные слои и группы населения оказываются не в состоянии также быстро и адекватно осознать перемены, усвоить новую систему ценностей, ассимилировать ролевые и статусные функции и т. д. В результате возникает некое специфическое состояние социальной невесомости, сопровождаемое резким усилением социальных отклонений и социальных патологий, могущих принимать значительные масштабы и глубину. Чем быстрее общество выйдет из него, тем скорее будет достигнуто социальное равновесие и обеспечен единый нормативный порядок в социуме.

5. Отсутствие целостности, полноты свойств и признаков социальных форм и отношений трансформирующегося общества, их конгломеративность и противоречивость. Данному состоянию общества соответствует параллельное сосуществование как старых, уходящих с исторической сцены, так и замещающих их новых социальных форм и социальных отношений, которые протекают в условиях постоянной борьбы, столкновений, обострения противоречий и антагонизмов. Особенный характер противоречий в переходном обществе заключается в том, что их разрешение ведет не к простому снятию локальных проблем развития, мешающих эффективному функционированию существующих традиционных социальных форм и социальных отношений, а к их замене новыми прогрессивными видами, представляющими уже совершенно иные модели общественного организма. Эпоха трансформации, как правило, несет в себе изменения революционного характера, если они связаны со сменой экономических и социополитических систем. При этом необходимо учитывать, что противоречия между старым и новым в переходном обществе проявляются на поверхности явлений как противоречия между стоящими за ними определенными субъектами отношений – отдельными слоями общества и социальными группами и их интересами, а также, что направленность, и особенно скорость протекания переходных процессов, в значительной степени детерминированы действием субъективных факторов, что характерно для процессов, происходящих во всех трансформирующихся странах.

6. Необратимость изменений трансформирующегося общества. Даже в варианте возврата к старой системе невозможны точный повтор ее прежнего состояния, генетически идентичное воспроизведение старых социальных отношений и т. п. Иными словами, переходность уже сама по себе исключает простой возврат к прежнему состоянию. По выражению философа Н.Н. Моисеева, если «начало» состоялось, то в силу вступает правило: «Система не помнит своего прошлого», что перекликается с известной мудростью древних: «Нельзя дважды войти в одну и ту же воду».

7. Историчность, особость трансформирующегося общества. Эти качества обусловлены спецификой эпохи, во временных рамках которой протекают переходные процессы и с которой связаны различия в исходных состояниях трансформирующегося социума, конечными результатами, содержанием социальных противоречий и подобным, а также особенностями конкретно-исторических условий страны, переживающей переходный период, особенностями ее локальной цивилизации.

Названные признаки имеют тесную связь и взаимообусловленность, автономно и в совокупности предопределяя особенные и общие свойства и специфику переходного общества. Однако теоретически строгое рассмотрение сущности трансформации предполагает ее концептуальное осмысление. На сегодняшний день сложилось довольно много теорий, пытающихся выявить направленность и механизмы трансформационных изменений. К их числу относится и модернизационный подход, и обновленные версии марксизма, и теория постиндустриального общества, и др. Каждая из этих теорий вносит свой вклад в понимание процесса трансформации, и мы провели анализ их сильных и слабых сторон в соответствующих разделах учебника. В данной главе рассмотрим теорию П. Штомпки, который трактует процесс трансформации как травму. Целью данной концепции, претендующей на парадигмальный статус, является «исследование негативных, дисфункциональных последствий, возможных в результате важного социального изменения»[87]. Под травмой понимается деструктивное воздействие на социальное тело, в результате которого возникает патология социального агента. Другими словами, в процессе социального изменения при определенных условиях могут возникать события, вызывающие нарушения привычного образа мысли и действия, меняющие, часто трагически, жизненный мир людей, их модели поведения и общения. Важно подчеркнуть, что события, для того чтобы стать травматическими, должны быть соответствующим образом интерпретированы, т. е. любое событие само по себе не является травматическим, но становится таковым в результате его культурной оценки. Но если социальный факт все же оценен как травма, то он способен вызвать три типа коллективных травматических симптомов. Во-первых, происходят деструктивные изменения на биологическом уровне социальности, проявляясь в виде уменьшения численности населения, росте умственных и физических патологий, общей биологической деградации. Во-вторых, серьезные нарушения возникают в социальной сфере – политическая анархия, экономический кризис, недееспособность армии и т. д. В-третьих, травма воздействует на культурную ткань общества, проявляясь в нивелировании ценностей, обессмысливании социальных норм, утрате идентичности. Как пишет П. Штомпка, «верования отвергаются, вера подрывается, доверие исчезает, харизма терпит крах, идолы рушатся». Преодоление травмы может осуществляться разными путями. С определенной долей условности их можно разделить на две группы – активного и пассивного противодействия. К первой относятся инновация и бунт, ко второй – ретриатизм и ритуализм.

Можно упомянуть другие научные разработки и теории переходных процессов, но более важными являются вопросы: Могут ли все эти исследования достаточно глубоко объяснить сложные и противоречивые процессы и явления, происходящие сейчас в странах с радикально меняющейся переходной ситуацией? Обладают ли данные исследования и теории достаточной полнотой и универсальностью, чтобы объяснять различные переходные процессы?

Полагаем, что имеющиеся теории и гипотетические модели ограничены в своих эвристических и прогностических возможностях, ибо они не являются общими теориями переходного процесса. Отдельные из них посвящены анализу перехода только от одной конкретной общественной системы к другой (например, переход от капитализма к коммунизму). Некоторые анализируют и обобщают уже реально осуществившиеся переходные процессы в страноведческом аспекте (Испания, Германия и др.). Есть исследователи переходных процессов, которые отдают приоритет единственной, как правило экономической либо культурной, сфере общества. Таким образом, создание общей теории переходных процессов (периодов) является до сих пор нерешенной и, безусловно, необходимой задачей.