Идея – парадигма всех вещей

Духовное развитие Платона началось с разработки этико-политической проблематики. Затем он пришел к осознанию необходимости восстановить некоторые онто-космологические моменты ранней натурфилософии. Переосмыслив предшествовавшую ему философскую традицию, он сделал великое открытие, которое определило пути развития западноевропейской философии вплоть до наших дней. Платон открыл идеальный, сверхчувственный мир, который существует совершенно самостоятельно, независимо от человеческого сознания и чувственно воспринимаемого мира вещей, по отношению к которым он является первичным. Это открытие послужило Платону основанием для создания системы объективного идеализма.

Он пытался доказать, что у любой вещи физического мира есть своя высшая и последняя причина. Она имеет не физическую, а метафизическую, то есть умопостигаемую природу. Эту причину Платон назвал идеей (в переводе с греческого – внешний вид, форма).

В уже известном нам диалоге «Гиппий Больший» Платон на примере определения понятия прекрасного раскрывает, что есть идея. Вспомним, как главные персонажи этого диалога Сократ и Гиппий обсуждают вопрос о том, что есть прекрасное. Гиппий говорит, что прекрасное – это и девушка, и лошадь, и кувшин. Сократ же объясняет ему, что его интересует прекрасное самое по себе. Прекрасное само по себе не есть какая-то конкретная вещь, но оно может воплощаться в самых различных вещах. Прекрасное – это идея, существующая сама по себе, независимо от той вещи, в которой она воплощается.

Таким образом, платоновская идея – это совершенно не то, что мы сегодня понимаем под идеями. Это не просто понятие или мысль, которые человек выражает теми или иными словами. Идея существует объективно, то есть независимо от человека.

Идея – это, во-первых, подлинное бытие, которое существует отдельно от вещей, выступая причиной их возникновения. А во-вторых – это общее понятие о сущности вещей. Познать сущность вещи можно, открыв ее идею, которая выражается посредством понятия. Например, отдельные столы существуют потому, что есть особое бытие, которому соответствует понятие «стол», отражающее общие свойства предметов этого класса. Для их обозначения Платон даже придумывал особые существительные: «стольность» как выражение общего для всех возможных столов, «лошадность» – для всех возможных лошадей, «чашкость» и т. д.

Не было бы идеи вещи, не было бы и самой вещи. При этом идея продолжает существовать и тогда, когда вещь уничтожена. Платон обратил внимание на принципиальные различия между вещью и ее идеей. Если конкретная вещь изменчива и конечна, она возникает и разрушается, то идея неизменна и вечна. Она не подвержена разрушению, поскольку ее важным свойством является простота, ее нельзя разложить на части. В то время как именно возможность любую вещь разложить на составляющие ее части приводит к уничтожению вещи.

В силу своей вечности и неизменности идея является первообразом (парадигмой) для каждой вещи. Это положение Платон распространял и на важнейшие этические принципы. Так, идея справедливости является парадигмой всех справедливых поступков, а каждый отдельный поступок служит подобием самой справедливости.

Кроме того, идея выступает в качестве идеала, к которому стремится все существующее. Например, идея красоты есть совершенная красота, отдельные же предметы красивы лишь относительно, они никогда не могут быть совершенными по своей красоте, но они могут стремиться к совершенной красоте как к идеалу.

Соотношение идей и чувственно воспринимаемых вещей Платон иллюстрировал с помощью мифа о пещере. В своей самой знаменитой и значительной работе «Государство», которая написана в форме диалога Сократа с другими мыслителями, он писал: «Представь, что люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами… Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная, представь, невысокой стеной… за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат… Находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?… Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, они приписали бы эти звука чему-нибудь иному, а не проходящей тени?.. Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов… Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись и взглянуть вверх – в сторону света… И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь… он мог обрести правильный взгляд? Не считаешь ли ты, что… он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?.. А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза?.. Глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят… Тут нужна привычка… Начинать надо с самого легкого: самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет… И наконец, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце… И тогда уж он сделает вывод, что от Солнца зависят и времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом пространстве, и оно же… есть причина всего того, что этот человек и другие узники видели раньше в пещере. Вспомнив свое прежнее жилище… разве не сочтет он блаженством перемену своего положения?.. Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?.. О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь…

Это уподобление следует применять ко всему: область, охватываемая зрением, подобна тюремному жилищу, а свет от огня уподобляется в ней мощи Солнца. Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, – это подъем души в область умопостигаемого...»[127]

Так, аллегорически, обосновывал Платон свое учение об идеях. Узники пещеры вынуждены постоянно иметь дело не с сущим как таковым, а только с его тенью. Пещера ограничивает видимость человека, его мыслительной деятельности. Тени вещей видимы, голоса людей вне пещеры слышимы органами чувств. Вещи и люди вне пещеры представляются узнику, покинувшему пещеру, причиной теней. Однако освободившийся узник, все ближе подходя к источнику света, осознает, что истинной причиной и теней в пещере, и самих вещей, проносимых мимо пещеры, является солнечный свет. Именно он, освещая предметы, позволяет им отбрасывать тени. Чем ближе к Солнцу, тем в большей степени предметы и их тени предстают в их истинном бытии. Солнце извлекает из мрака все сущее и показывает его таким, каково оно есть на самом деле. Это-то истинное бытие сущего Платон и называл идеями. А под Солнцем он понимал то, что превосходит бытие. Это Благо. Благо есть то, что дает бытие. Все идеи причастны Благу, и все сущее стремится к нему.

Чтобы познать, каково же истинное бытие сущего, понять суть вещей, необходимо выйти из пещеры, то есть за узкие рамки чувственного восприятия мира, и перейти к умопостижению идеального мира.

Переосмыслив предшествовавшую ему натурфилософскую традицию определять окружающий мир как вещественный, то есть материальный, Платон осознал, что наряду с этим миром должен существовать сверхма-термальный мир – внепространственный и вневременной мир идей. Для него, который принял парменидово представление о бытии, мир множественных и изменчивых вещей, данный нам в ощущениях, не мог быть истинным. Великий ученик Сократа вслед за своим учителем разум поставил выше чувств и признал, что действительным существованием обладает только умопостигаемый мир, мир вечных и неизменных идей.

Признав подлинное существование мира идей, Платон попытался объяснить единство самого этого мира. Но в отличие от элеатов он трактовал Единое не как бытие, что явствует из мифа о пещере, а как высшее Благо. Само по себе Благо не есть бытие, оно – условие возможности и принцип организации мира идей, критерий подлинности бытия сущего. Все идеи выстраиваются в иерархию по степени причастности к высшему благу. Основание этой иерархии составляют идеи предметов и отношений, затем идут идеи отдельных разрядов существ – животных и человека. Следующую ступень иерархии образуют идеи физических процессов и явлений. К ним относятся идеи огня, движения, цвета и т. п. Идеи высшего порядка, которые ближе всего подходят к идее Блага, – это идеи истины, прекрасного и справедливого.

Пытаясь объяснить, как соотносятся между собой единый неизменный мир идей как прообраз мира вещей и сам многообразный мир вещей как тень мира идей, Платон ввел понятие небытия. Он наделил статусом небытия материю[128] потому, что она является пассивной, бесформенной, бескачественной и в силу этого, но вопреки представлениям натурфилософов, недоступной чувственному познанию.

По сути, небытие трактовалось Платоном как инобытие. Кроме того, небытие символизировало также злое начало. Поэтому идея каждый раз, воплощаясь в материи и формируя отдельную вещь, подвергается осквернению.

Мир множественных вещей Платон объявил несовершенным, поскольку тот возникает из соприкосновения идей с несовершенной материей и существует во времени. Это мир вечного становления, который располагается между подлинным бытием мира идей и небытием. Таким образом, Платон противопоставлял мир идей не чувственно данному миру, а небытию. Мир вещей отделяет реальное бытие от небытия и свидетельствует о присутствии мира идей, будучи его бледным подобием.

Онтологическое учение Платона можно считать дуализмом[129], поскольку оно утверждает существование двух несводимых друг к другу начал в мире – идеального и материального.