§ 3. Неокантианство

§ 3. Неокантианство

Неокантианство как философское течение оформилось в Германии в конце XIX — начале XX в. Оно получило распространение в Австрии, Франции, России и других странах.

Большинство неокантианцев отрицают «вещь в себе» Канта и не допускают возможности выхода познания за пределы явлений сознания. Задачу философии они видят прежде всего в разработке методологических и логических основ научного познания с позиций идеализма, гораздо более откровенного и последовательного, чем махизм.

По своей политической направленности неокантианство — пестрое течение, выражавшее интересы различных слоев буржуазии, от либеральных, проводивших политику уступок и реформ, до крайне правых. Но в целом оно заострено против марксизма и задача его — дать теоретическое опровержение марксистского учения.

Зарождение неокантианства относится к 60-м годам. В 1865 г. О. Либман в книге «Кант и эпигоны» защищал лозунг «назад к Канту», быстро ставший теоретическим знаменем всего течения. В том же году Ф. А. Ланге в книге «Рабочий вопрос» сформулировал «социальный заказ» новому течению: доказать, «что рабочий вопрос, а с ним вместе и вообще социальный, могут быть разрешены без революций». В дальнейшем внутри неокантианства образовался ряд школ, из которых наиболее важными и влиятельными были марбургская и баденская (Фрейбургская) школы.

Марбургская школа. Основателем первой школы был Герман Коген (1842–1918). В эту же школу входили Пауль Наторп, Эрнст Кассирер, Карл Форлендер, Рудольф Штаммлер и др. Так же как и позитивисты, неокантианцы марбургской школы утверждают, что познание мира есть дело только конкретных, «позитивных» наук. Философию в смысле учения о мире они отвергают как «метафизику». Предметом философии они признают лишь процесс научного познания. Как писал неокантианец Риль, «философия в своем новом критическом значении есть наука о науке, о самом познании».

Неокантианцы отвергают основной философский вопрос как «досадное наследие средневековья». Все проблемы научного познания они пытаются решать вне отношения к объективной действительности, в пределах одной лишь «спонтанной» деятельности сознания. В. И. Ленин указывал, что в действительности неокантианцы «подчищают Канта под Юма», истолковывая учение Канта в духе более последовательного агностицизма и субъективного идеализма. Это выражается, во-первых, в отказе от материалистического элемента в учении Канта, от признания объективного существования «вещи в себе». Неокантианцы переносят «вещь в себе» внутрь сознания, превращают ее из внешнего по отношению к сознанию источника ощущений и представлений в «предельное понятие», полагающее идеальную границу логической деятельности мышления. Во-вторых, если Кант пытался решить проблему соотношения чувственной и рациональной ступеней познания, то неокантианцы отбрасывают ощущение как самостоятельный источник знания. Они сохраняют и абсолютизируют лишь учение Канта о логической деятельности мышления, объявляя ее единственным источником и содержанием познания. «Мы начинаем с мышления. У мышления не должно быть никакого источника, кроме самого себя».

Неокантианцы отрывают понятия от отражаемой ими действительности и изображают их как продукты спонтанно развивающейся деятельности мышления. Поэтому неокантианцы утверждают, что предмет познания не дан, а задан, что он не существует независимо от науки, а создается ею как некая логическая конструкция. Основная идея неокантианцев состоит в том, что познание есть логическое построение, или конструирование, предмета, осуществляемое по законам и правилам самого мышления. Мы можем познать только то, что сами же создаем в процессе мышления. С этой точки зрения истина — это не соответствие понятия (или суждения) предмету, а, напротив, соответствие предмета тем идеальным схемам, которые устанавливаются мышлением.

Гносеологические корни подобной концепции состоят в раздувании активной роли мышления, его способности вырабатывать логические категории, в абсолютизации формальной стороны научного познания, в сведении науки к ее логической форме.

Неокантианцы, по сути дела, отождествляют существование вещи с ее познанием, они подменяют природу научной картиной мира, объективную действительность — ее изображением в мысли. Отсюда вытекает субъективно-идеалистическое истолкование важнейших понятий естествознания, которые объявляются «свободным творением человеческого духа». Так, атом, по мнению Кассирера, «не обозначает твердого физического факта, а лишь логическое требование», а понятие материи «сводится к идеальным концепциям, созданным и испытанным математикой».

Учитывая факт бесконечного развития познания и его приближения к абсолютной истине, неокантианцы в отличие от учения Канта о завершенной логической таблице категорий заявляют, что процесс создания мышлением своих категорий протекает непрерывно, что конструирование предмета познания — это бесконечная задача, которая всегда стоит перед нами, к решению которой мы всегда должны стремиться, но которая никогда не может быть окончательно решена.

Однако признание относительности и незавершенности познания при отрицании объективности предмета познания ведет к крайнему релятивизму. Наука, не имеющая объективного содержания и занятая лишь реконструированием категорий, по существу, превращается в фантасмагорию понятий, а ее действительный предмет, природа, как говорит Наторп, имеет «значение только гипотезы, выражаясь резко — фикции завершения».

Принцип долженствования кладется неокантианцами и в основу их социально-этического учения, направленного непосредственно против теории научного социализма. Существо неокантианской теории «этического социализма», подхваченной затем ревизионистами, состоит в выхолащивании революционного, материалистического содержания научного социализма и подмене его реформизмом и идеализмом. Идее уничтожения эксплуататорских классов неокантианцы противопоставляют реформистскую концепцию солидарности и сотрудничества классов; революционный принцип классовой борьбы как пути к завоеванию социализма они заменяют идеей нравственного обновления человечества как предварительного условия осуществления социализма. Неокантианцы утверждают, что социализм — это не объективный результат закономерного общественного развития, а этический идеал, долженствование, которым мы можем руководствоваться, сознавая, что полностью этот идеал принципиально не осуществим. Отсюда и вытекает пресловутый ревизионистский тезис Бернштейна: «Движение — все, а конечная цель — ничто».

Баденская школа. В отличие от марбургской школы неокантианства представители баденской школы вели более прямую и открытую борьбу против научного социализма: буржуазное существо их учения выступает без псевдосоциалистических фраз.

Для представителей баденской школы Вильгельма Виндельбанда (1848–1915) и Генриха Риккерта (1863–1936) философия в значительной мере сводится к научной методологии, к анализу логической структуры знания. Марбуржцы пытались дать идеалистическую разработку логических основ естествознания;

центральная же проблема, выдвинутая баденской школой, — создание методологии исторической науки. Они приходят к выводу, что в истории не существует закономерности и что поэтому историческая наука должна ограничиваться лишь описанием индивидуальных событий, не претендуя на открытие законов. Для обоснования этой идеи Виндельбанд и Риккерт устанавливают принципиальное разграничение между «науками о природе» и «науками о культуре», основанное на формальной противоположности методов, применяемых, по их мнению, этими науками.

Как и все неокантианцы, Риккерт видит в науке лишь формальную систему понятий, создаваемых мышлением. Он не отрицает, что источник их образования — чувственно данная действительность, однако не считает ее объективной реальностью. «Бытие всякой действительности должно рассматриваться как бытие в сознании». Чтобы избежать солипсизма, неизбежно вытекающего из подобного взгляда, Риккерт заявляет, что сознание, заключающее в себе бытие, принадлежит не индивидуальному эмпирическому субъекту, а очищенному от всех психологических особенностей «сверхиндивидуальному гносеологическому субъекту». Поскольку, однако, этот гносеологический субъект на деле не более как абстракция эмпирического сознания, введение его не изменяет субъективно-идеалистического характера концепции Риккерта.

Абсолютизируя индивидуальные особенности, присущие каждому явлению, неокантианцы утверждают, что «всякая действительность есть индивидуальное наглядное представление». Из факта бесконечной многогранности и неисчерпаемости каждого индивидуального явления и всей действительности в целом Риккерт делает неправомерный вывод о том, что познание в понятиях не может быть отражением действительности, что оно лишь упрощение и преобразование материала представлений.

Риккерт метафизически разрывает общее и отдельное, он утверждает, что «действительность для нас лежит в особенном и индивидуальном и ни в коем случае нельзя ее построить из общих элементов». Отсюда вытекает и агностицизм в оценке Риккертом естествознания.

Науки о природе и науки о культуре. Согласно Риккерту, естественные науки пользуются «генерализирующим» методом, состоящим в образовании общих понятий и в формулировке законов. Но в общих понятиях не содержится ничего индивидуального, а в индивидуальных явлениях действительности нет ничего общего. Поэтому законы науки не имеют никакого объективного значения. С точки зрения неокантианцев, естествознание не дает знания действительности, а уводит от нее, оно имеет дело не с действительным миром, а с миром абстракций, с созданными им же самим системами понятий. Мы можем «перейти от иррациональной действительности, — пишет Риккерт, — к рациональным понятиям, возврат же к качественно индивидуальной действительности нам навсегда закрыт». Таким образом, агностицизм и отрицание познавательного значения науки, тенденция к иррационализму в понимании окружающего мира — таковы результаты анализа Риккертом методологии естественных наук.

Риккерт полагает, что в противоположность естествознанию исторические науки интересуются единичными событиями в их неповторимом своеобразии. «Кто вообще говорит об „истории“, тот думает всегда об единичном индивидуальном течении вещей…»

Риккерт утверждает, что науки о природе и науки о культуре различаются не по своему предмету, а лишь по методу. Естествознание, пользуясь «генерализирующим» методом, преобразует индивидуальные явления в систему естественнонаучных законов. История же, применяя «индивидуализирующий» метод, описывает отдельные исторические события. Так Риккерт подходит к центральному пункту учения неокантианцев — к отрицанию объективных законов общественной жизни. Повторяя реакционные утверждения Шопенгауэра, Риккерт, как и Виндельбанд, заявляет, что «понятие исторического развития и понятие закона взаимно исключают друг друга», что «понятие „исторического закона“ есть „contradictio in adjecto“».

Весь ход рассуждения этих неокантианцев порочен, а произвольное разделение наук в зависимости от применяемых науками методов не выдерживает критики. Прежде всего неверно, что естествознание имеет дело только с общим, а история — с индивидуальным. Поскольку сама объективная действительность во всех ее проявлениях представляет собой единство общего и отдельного, познающая ее наука постигает общее в отдельном и отдельное через общее. Не только целый ряд наук (геология, палеонтология, космогония Солнечной системы и т. д.) изучает конкретные явления и процессы, неповторимые в своем индивидуальном течении, но и любая отрасль естествознания, устанавливая общие законы, дает возможность с их помощью познавать и конкретные, индивидуальные явления и практически воздействовать на них.

В свою очередь история только тогда может считаться наукой (в отличие от летописи), когда она обнаруживает внутреннюю связь исторических событий, объективные закономерности, управляющие действиями целых классов. Отрицание Риккертом объективного характера законов истории, воспринятое многими буржуазными историками, направлено против учения марксизма о развитии общества как естественно-историческом процессе, необходимо ведущем к смене капиталистического строя социалистическим.

По Риккерту, историческая наука не может формулировать законы исторического развития, она ограничивается описанием лишь индивидуальных событий. Историческое знание, достигаемое с помощью индивидуализирующего метода, не отражает природы исторических явлений, ибо индивидуальность, могущая быть постигнутой нами, также «не есть действительность, но лишь продукт нашего понимания действительности…». Агностицизм, столь ярко выраженный в трактовке Риккертом естественных наук, не в меньшей мере лежит и в основе понимания им исторической науки.

«Философия ценностей» как апология буржуазного общества. Согласно Виндельбанду и Риккерту, естествоиспытатель, создавая естественнонаучные понятия, может руководствоваться одним лишь формальным принципом обобщения. Историк же, занятый описанием единичных событий, должен иметь кроме формального принципа — индивидуализации — еще дополнительный принцип, дающий ему возможность выделять из бесконечного многообразия фактов то существенное, что может иметь значение исторического события. Таким принципом отбора неокантианцы объявляют отнесение событий к культурным ценностям. То явление, которое можно отнести к культурным ценностям, становится историческим событием. Неокантианцы различают ценности логические, этические, эстетические, религиозные. Но они не дают ясного ответа на вопрос, что такое ценности. Они говорят, что ценности вечны и неизменны и «образуют совершенно самостоятельное царство, лежащее по ту сторону субъекта и объекта».

Учение о ценностях представляет собой попытку избежать солипсизма, оставаясь на позициях субъективного идеализма. Ценность изображается неокантианцами как нечто независящее от субъекта, но независимость ее состоит не в том, что она существует вне индивидуального сознания, а лишь в том, что она обладает обязательной значимостью для всякого индивидуального сознания. Философия оказывается теперь не только логикой научного познания, но и учением о ценностях. По своему социальному значению философия ценностей — это изощренная апологетика капитализма. Согласно неокантианцам, культура, к которой они сводят всю общественную жизнь, предполагает совокупность объектов, или благ, в которых реализуются вечные ценности. Такими благами оказываются «блага» буржуазного общества, его культуры и прежде всего буржуазное государство. Это, далее, хозяйство, или капиталистическая экономика, буржуазное право и искусство; наконец, это — церковь, воплощающая в себе «высшую ценность», ибо «бог есть абсолютная ценность, к которой все относится». Весьма симптоматично, что в годы фашистской диктатуры в Германии «философия ценностей» была использована Риккертом для оправдания фашизма, и в частности для «обоснования» расизма.

В конце XIX в неокантианство было наиболее влиятельным из всех идеалистических течений, пытавшихся либо прямо отвергать марксизм, либо разлагать его изнутри. Поэтому уже Энгельсу пришлось начать борьбу против неокантианства. Но решающая заслуга разоблачения этого реакционного течения принадлежит Ленину. Борьба В И. Ленина, а также Г. В. Плеханова и других марксистов против неокантианства и неокантианской ревизии марксизма — важная страница истории марксистской философии.

Неокантианство, оказавшее большое влияние на развитие буржуазной философской и общественной мысли не только в Германии, но и за пределами ее, уже во втором десятилетии XX в. начало разлагаться и после первой мировой войны утратило самостоятельное значение.