К. МАРКС ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГУ А. ВАГНЕРА «УЧЕБНИК ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» (2 ИЗДАНИЕ) ТОМ I (1879)[247]

К. МАРКС ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГУ А. ВАГНЕРА «УЧЕБНИК ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» (2 ИЗДАНИЕ) ТОМ I (1879)[247]

1) Концепция г-на Вагнера — «социально-правовая концепция» (стр. 2). Находится притом в «согласии с Родбертусом, Ланге и Шеффле» (стр. 2). В «основных пунктах изложения» он «ссылается» на Родбертуса и Шеффле. Даже о морском разбое как о «неправомерном способе приобретения» у целых народов, г-н Вагнер говорит, что это — разбой лишь при том условии, если «предполагается существование истинного jus gentium [международного права. Ред.] » (стр. 18, примечание 3).

Он изучает прежде всего «условия хозяйственного общежития» и «определяет в соответствии с ними сферу хозяйственной свободы индивида» (стр. 2).

«Стремление к удовлетворению потребностей» «не действует и не должно действовать как чисто природная сила, но оно находится, как и всякое стремление человека, под руководством разума и совести. Поэтому всякое вытекающее из него действие является ответственным и подлежит всегда нравственному суждению, которое, правда» (!), «само подвергается историческим изменениям» (стр. 9).

В рубрике о «труде» (стр. 9, § 2) г-н Вагнер не делает различия между конкретным характером всякого труда и затратой рабочей силы, общей всем этим конкретным видам труда (стр. 9, 10).

«Даже простое управление имуществом в целях получения рентного дохода, равно как применение полученного дохода для удовлетворения потребностей, требует всегда деятельности, которая подходит под понятие труда» (стр. 10, примечание 6).

Исторически-правовые категории суть, по мнению Вагнера, «социальные категории» (стр. 13, примечание 6).

«В частности естественные монополии положения, в особенности в городских» (! естественная монополия положения в лондонском Сити!) «условиях, затем связанные с влиянием климата на сельскохозяйственное производство целых стран, далее естественные монополии специфического плодородия почвы, например при особенно хороших виноградниках, а также при сравнении различных народов, например при сбыте тропических продуктов в страны умеренного пояса {«примером служат вывозные пошлины на продукты своего рода естественной монополии, которые возлагаются в некоторых странах (Южная Европа, тропические страны) в твердой уверенности, что эти пошлины будут переложены на иностранных потребителей» (стр. 15, примечание 11). Если г-н Вагнер выводит отсюда вывозные пошлины в южных странах, то это показывает, что он не имеет никакого представления об «истории» этих пошлин} [В настоящем издании квадратные скобки, имеющиеся в рукописи, заменены на фигурные. Ред.], — приводят к тому, что блага, от природы — по крайней мере частично — свободные, становятся чисто хозяйственными благами, весьма высоко оплаченными при приобретении» (стр. 15).

Область регулярного обмена (сбыта) благ — это их рынок (стр. 21).

В число хозяйственных благ включаются «отношения к лицам и вещам (res incorporates), предметная законченность которых покоится на абстракции: а) в совершенно свободном обмене: клиентура, фирма и т. п., когда выгодные отношения к другим людям, выработавшиеся благодаря человеческой деятельности, могут быть при условии возмещения уступлены и приобретены; б) на основе известных правовых ограничений оборота: исключительные права на производство, сервитута, привилегии, монополии, патенты и т. д.» (стр. 22, 23).

Г-н Вагнер включает «услуги» в число «хозяйственных благ» (стр. 23, примечание 2 и стр. 28). В основе этого лежит в сущности его желание представить тайного советника Вагнера в качестве «производительного работника», ибо, говорит он,

«ответ является решающим для оценки всех тех классов, которые в виде профессии занимаются доставлением личных услуг, стало быть прислуги, представителей свободных профессий и, следовательно, также государства. Лишь в том случае, если услуги также причисляются к хозяйственным благам, названные классы в хозяйственном смысле производительны» (стр. 24).

Следующее очень характерно для манеры мышления Вагнера и компании: Pay сделал замечание: зависит от «определения имущества и хозяйственных благ», «принадлежат ли к ним также услуги или нет»[248]. На это Вагнер отвечает: надо «заранее дать» «такое определение» «имущества», которое «включает услуги в число хозяйственных благ» (стр. 28). Однако «решающим аргументом» является, дескать,

«что средства удовлетворения потребностей не могут заключаться только в вещных благах, ибо потребности распространяются не только на таковые, но и на личные услуги» (а именно услуги государства, например, правовая охрана и т. д.) (стр. 28).

Имущество:

1)   чисто экономически... «существующий в данный момент времени запас хозяйственных благ, как реальный фонд для удовлетворения потребностей», есть «имущество в себе», «части совокупного народного или национального имущества».

2)   «Как исторически правовое понятие... — запас хозяйственных благ, находящийся во владении или в собственности какого-нибудь лица». «Имущественное владение» (стр. 32). Это — «исторически-юридически-относительное понятие собственности. Собственность дает лишь определенные распорядительные и исключительные права по отношению к другим. Объем этих прав изменяется» {т. е. является историческим} (стр. 34). «Каждое имущество во втором смысле есть единичное имущество, имущество какого-нибудь физического или юридического лица» (там же).

Публичное имущество,

«в частности имущество принудительно-общественных хозяйств, т. е. особенно имущество государства, округов, общин. Это имущество предназначено для всеобщего пользования (дороги, реки и т. д.) и государству и т. д. собственность на это имущество приписывается как юридическому представителю общества (народа, населения данной местности и т. д.); или же это — имущество государства и общин в собственном смысле слова, а именно имущество, служащее целям управления, т. е. для выполнения государственных функций, либо имущество, служащее финансовым целям, т. е. употребляемое государством для получения доходов как средств для выполнения его функций» (стр. 35).

Капитал, capitate — перевод слова ????????? [главное, основное. Ред.], которым обозначали требование денежной суммы в отличие от процентов (?????). В средние века капиталы, caput pecuniae, обозначали нечто основное, существенное, первоначальное (стр. 37). По-немецки употребляли слово Hauptgeld  (стр. 37).

«Капитал — фонд, служащий для приобретения, запас благ, служащий для приобретения; запас движимых средств приобретения». В противоположность этому: «потребительный запас: масса движимых средств потребления, объединяемая в каком-либо отношении» (стр. 38, прим. 2).

Обращающийся и неподвижный капитал (стр. 38, 2 (а) и 2 (b)).

Стоимость. По мнению г-на Вагнера, теория стоимости Маркса составляет «краеугольный камень его социалистической системы» (стр. 45). Так как я никогда не возводил «социалистической системы», то это лишь фантазия Вагнера, Шеффле и tutti quanti [им подобных. Ред.]. Далее: Маркс будто бы

«находит общую общественную субстанцию меновой стоимости, — только последнюю он имеет здесь в виду, — в труде, а меру величины меновой стоимости — в общественно-необходимом рабочем времени и т. д.».

Я не говорю нигде об «общей общественной субстанции меновой стоимости», а говорю, что меновые стоимости (меновая стоимость существует лишь при наличии по меньшей мере двух таковых) представляют нечто им общее, что «совершенно независимо от их потребительных стоимостей» {т. е. в данном месте — от их натуральной формы}, а именно «стоимость». Так, мы читаем: «Таким образом, то общее, что выражается в меновом отношении, или меновой стоимости товаров, и есть их стоимость. Дальнейший ход исследования приведет нас опять к меновой стоимости как необходимому способу выражения, или форме проявления стоимости; тем не менее стоимость должна быть сначала рассмотрена независимо от этой формы» (стр. 13)[249].

Стало быть, я не говорю, будто «общая общественная субстанция меновой стоимости — это труд»; и так как я подробно рассматриваю в особом разделе форму стоимости, т. е. развитие меновой стоимости, то было бы странно сводить эту «форму» к «общей общественной субстанции», к труду. Г-н Вагнер забывает также, что предметом для меня является не «стоимость» и не «меновая стоимость», а товар.

Далее:

«Но эта теория» (Маркса) — «не столько всеобщая теория стоимости, сколько теория издержек, исходящая из Рикардо» (стр. 45).

Г-н Вагнер мог бы как из «Капитала», так и из сочинения Зибера[250] (если бы он знал русский язык) увидеть разницу между мной и Рикардо, который на деле занимался трудом лишь как мерой величины стоимости и в силу этого не нашел никакой связи между своей теорией стоимости и сущностью денег.

Если г-н Вагнер говорит, что это «не всеобщая теория стоимости», то он со своей точки зрения вполне прав, так как под всеобщей теорией стоимости он понимает мудрствование насчет слова «стоимость», что дает ему также возможность заниматься традиционным и обычным для немецких профессоров смешением «потребительной стоимости» и «стоимости», так как обе они имеют общее слово «стоимость». Но если он далее говорит, что это — «теория издержек», то это замечание либо сводится к тавтологии: товары, поскольку они суть стоимости, представляют лишь нечто общественное, труд, и именно постольку величина стоимости товара определяется, согласно моим взглядам, величиной содержащегося и т. д. в нем рабочего времени, стало быть нормальным количеством труда, которого стоит производство предмета и т. д.; господин же Вагнер доказывает противоположное тем, что он уверяет, будто эта теория стоимости не есть «всеобщая», так как она не соответствует взглядам г-на Вагнера насчет «всеобщей теории стоимости». Или же он утверждает нечто ложное: Рикардо (вслед за Смитом) смешивает стоимость и издержки производства; я уже в «К критике политической экономии», а также в примечаниях к «Капиталу» ясно показал, что стоимости и цены производства (которые лишь выражают в деньгах издержки производства) не совпадают. Почему они не совпадают? Этого я не сказал г-ну Вагнеру. Кроме того, я «действую произвольно», когда я якобы свожу

«эти издержки к так называемым трудовым затратам в узком смысле слова. Но для этого нужно предварительно привести доказательство, которое до сих пор отсутствует, а именно — что процесс производства возможен вовсе без посредства деятельности частных капиталистов, направленной на образование и применение капитала» (стр. 45).

Вместо того, чтобы взваливать на меня подобные доказательства, относящиеся к будущему, г-н Вагнер, наоборот, должен был бы сначала доказать, что общественный процесс производства, — не говоря уже о процессе производства вообще, — не имел места в весьма многочисленных общинах, существовавших до появления частных капиталистов (древнеиндийская община, южнославянская семейная община и т. д.). Кроме того, Вагнер мог бы сказать лишь следующее: эксплуатация рабочего класса классом капиталистов, — короче, характер капиталистического производства — изображен Марксом правильно, но он ошибается в том, что рассматривает это хозяйство как преходящее, между тем как Аристотель, напротив, ошибался в том, что рабовладельческое хозяйство он рассматривал как не преходящее.

«Пока подобное доказательство не приведено» {иначе говоря, пока существует капиталистическое хозяйство}, «прибыль капиталиста на деле также» {вот где обнаруживаются ослиные уши} «составляет «конститутивный» элемент стоимости, а не, как думают социалисты, лишь вычет или «грабеж» рабочего» (стр. 45, 46).

Что такое «вычет рабочего», вычет его шкуры и т. д. нельзя понять. Но и в моем изложении «прибыль капиталиста» на деле не есть «лишь вычет или «грабеж» рабочего». Наоборот, я изображаю капиталиста как необходимого функционера капиталистического производства и весьма подробно показываю, что он не только «вычитает» или «грабит», но и вынуждает производство прибавочной стоимости, т. е. помогает создавать то, что подлежит вычету; далее я подробно показываю, что даже в товарном обмене, где обмениваются лишь эквиваленты, капиталист, если только он оплачивает рабочему действительную стоимость его рабочей силы, с полным правом, т. е. соответствующим этому способу производства правом, получает прибавочную стоимость. Но все это не делает «прибыль капиталиста» «конститутивным» элементом стоимости, а лишь показывает, что в стоимости, «конституированной» не трудом капиталиста, заключается часть, которую он может присвоить себе «по праву», т. е. не нарушая права, соответствующего товарному обмену.

«Эта теория слишком односторонне принимает во внимание лишь один момент, определяющий стоимость» {1) тавтология. Эта теория ложна, так как Вагнер имеет «всеобщую теорию стоимости», которая с ней не совпадает, и поэтому его «стоимость» определяется «потребительной стоимостью», что доказывает ежемесячно профессорское жалованье; 2) г-н Вагнер подсовывает вместо стоимости «рыночную цену» данного момента или отклоняющуюся от стоимости цену товара, которая есть нечто весьма отличное от стоимости}, «издержки, а не другой момент, пригодность, полезность, момент потребности» {т. е. она не смешивает «стоимость» с потребительной стоимостью, что так желательно для прирожденного путаника вроде Вагнера}. «Она не соответствует не только образованию меновой стоимости ... в современном обороте» {он имеет в виду ценообразование, которое абсолютно ничего не меняет в определении стоимости, вообще же в современном обороте, конечно, имеет место образование меновой стоимости, как это известно всякому грюндеру, фальсификатору товаров и т. п., которое не имеет ничего общего с образованием стоимости, но зорко следит за уже «образованными» стоимостями. Кроме того, я, например, при определении стоимости рабочей силы исхожу из того, что ее стоимость действительно оплачивается, что фактически не имеет места. Г-н Шеффле в «Капитализме» и т. д.[251] полагает, что это «великодушно» или что-то в этом роде. Но это лишь необходимый в научном исследовании прием},

«но, как превосходно и, пожалуй, окончательное (!) «доказывает Шеффле в «Квинтэссенции»[252] и особенно в «Социальном организме»[253], она не соответствует даже условиям, которые неизбежно должны образоваться в марксовом гипотетическом социальном государстве».

{Итак, социальное государство, которое г-н Шеффле столь любезно «образовал» от моего имени, превращается в «марксово» {а не подсунутое Марксу в гипотезе Шеффле)}.

«Это можно убедительно доказать на примере хлеба и т. п., меновая стоимость которого, вследствие влияния колеблющихся урожаев при примерно одинаковой потребности в нем, даже при системе «социальных такс», неизбежно должна была бы регулироваться иным образом, чем в соответствии только с издержками».

{Что ни слово, то галиматья. Во-первых, я нигде не говорил о «социальных таксах» и при исследовании стоимости имел дело с буржуазными отношениями, а не с применением этой теории стоимости «к социальному государству», конструированному отнюдь не мной, а гном Шеффле от моего имени. Во-вторых: если при неурожае цена хлеба повышается, то, во-первых, повышается его стоимость, ибо данное количество труда реализовано в меньшем продукте; во-вторых, еще в гораздо большей мере повышается продажная цена хлеба. Какое отношение имеет это к моей теории стоимости? На сколько хлеб продается выше своей стоимости, ровно на столько же другие товары продаются в натуральной или денежной форме ниже своей стоимости, и даже в том случае, если их собственная денежная цена не падает. Сумма стоимостей остается та же, если даже денежное выражение всей этой суммы стоимостей возросло, т. е. если возросла, по г-ну Вагнеру, сумма «меновой стоимости». Это имеет место, если мы примем, что падение цен для совокупности других товаров не покрывает превышения цены над стоимостью хлеба, излишка его цены. Но в этом случае меновая стоимость денег pro tanto [соответственно. Ред.] упала ниже их стоимости; сумма стоимостей всех товаров не только остается та же, но она не изменяется даже в денежном выражении, если к числу товаров причисляются и деньги. Далее: повышение цены хлеба выше его стоимости, возросшей в результате неурожая, будет в «социальном государстве» во всяком случае меньше, чем при современных хлебных ростовщиках. Но «социальное государство» заранее так организует производство, чтобы годичное предложение хлеба лишь в совершенно ничтожной степени зависело от колебаний урожая. Объем производства, предложение и потребление рационально регулируются. Наконец, может ли «социальная такса», — предполагая, что фантазии Шеффле на этот счет будут осуществлены, — что-либо доказать в пользу или против моей теории стоимости? Столь же мало, как мало принудительные мероприятия, предпринимаемые при недостатке провизии на корабле или в крепости или примененные во время французской революции и т. д., — мероприятия, которым нет никакого дела до стоимости и которые предназначены служить жупелом «социального государства» — могут нарушать законы стоимости «капиталистического (буржуазного) государства», следовательно также теорию стоимости! Это не более, как детский вздор!} Тот же Вагнер с одобрением цитирует слова Pay:

«Во избежание недоразумений необходимо точно установить, что_понимается под стоимостью вообще и в соответствии с немецким языком для этого следует выбрать потребительную стоимость»[254] (стр. 46).

Выведение понятия стоимости (стр. 46 и сл.).

Из понятия стоимости следует, по мнению г-на Вагнера, сначала вывести потребительную стоимость и затем меновую стоимость, а не, как у меня, из конкретного товара; интересно проследить эти схоластические упражнения в его новейшем издании «Начал».

«Естественное стремление человека заключается в том, чтобы довести до ясного сознания и понимания отношение, в котором внутренние и внешние блага находятся к его потребностям. Это происходит путем оценки (стоимостной оценки), благодаря которой благам, или же предметам внешнего мира, придается стоимость, и последняя измеряется» (стр. 46), а на стр. 12 читаем: «Все средства для удовлетворения потребностей называются благами».

Если мы вставим теперь в первом предложении вместо слова «благо» логическое содержание, приписываемое ему Вагнером, то первая фраза приведенного отрывка будет гласить:

«Естественное стремление «человека»» заключается в том, чтобы довести до ясного сознания и понимания отношение, в котором «внутренние и внешние средства для удовлетворения его потребностей» стоят к его потребностям». Эту фразу мы можем несколько упростить, опуская «внутренние средства и т. д.», как это сейчас же делает г-н Вагнер в следующем предложении при помощи слова «или».

«Человек»? Если здесь понимается категория «человек вообще», то он вообще не имеет «никаких» потребностей; если имеется в виду человек, обособленно противостоящий природе, то его следует рассматривать как любое нестадное животное; если же этот человек, живущий в какой бы то ни было форме общества, — и именно это предполагает г-н Вагнер, так как его «человек», хотя и не имея университетского образования, владеет, по крайней мере, речью, — то в качестве исходного пункта следует принять определенный характер общественного человека, т. е. определенный характер общества, в котором он живет, так как здесь производство, стало быть его процесс добывания жизненных средств, уже имеет тот или иной общественный характер.

Но у профессора-доктринера отношения человека к природе с самого начала — не практические отношения, т. е. основанные на действии, а теоретические; уже в первом предложении спутаны два отношения такого рода.

Во-первых: так как в следующем предложении «внешние средства для удовлетворения его потребностей» или «внешние блага» превращаются в «предметы внешнего мира», то первое из подразумеваемых отношений получает следующий вид: человек находится в отношении к предметам внешнего мира как к средствам удовлетворения его потребностей. Но люди никоим образом не начинают с того, что «стоят в этом теоретическом отношении к предметам внешнего мира». Как и всякое животное, они начинают с того, чтобы есть, пить и т. д., т. е. не «стоять» в каком-нибудь отношении, а активно действовать, овладевать при помощи действия известными предметами внешнего мира и таким образом удовлетворять свои потребности. (Начинают они, таким образом, с производства.) Благодаря повторению этого процесса способность этих предметов «удовлетворять потребности» людей запечатлевается в их мозгу, люди и звери научаются и «теоретически» отличать внешние предметы, служащие удовлетворению их потребностей, от всех других предметов. На известном уровне дальнейшего развития, после того как умножились и дальше развились тем временем потребности людей и виды деятельности, при помощи которых они удовлетворяются, люди дают отдельные названия целым классам этих предметов, которые они уже отличают на опыте от остального внешнего мира. Это неизбежно наступает, так как они находятся в процессе производства, т. е. в процессе присвоения этих предметов, постоянно в трудовой связи между собой и с этими предметами, и вскоре начинают также вести борьбу с другими людьми из-за этих предметов. Но это словесное наименование лишь выражает в виде представления то, что повторяющаяся деятельность превратила в опыт, а именно, что людям, уже живущим в определенной общественной связи {это — предположение, необходимо вытекающее из наличия речи}, определенные внешние предметы служат для удовлетворения их потребностей. Люди только дают этим предметам особое (родовое) название, ибо они уже знают способность этих предметов служить удовлетворению их потребностей, ибо они стараются при помощи более или менее часто повторяющейся деятельности овладеть ими и таким образом также сохранить их в своем владении; они, возможно, называют эти предметы «благами» или еще как-либо, что обозначает, что они практически употребляют эти продукты, что последние им полезны; они приписывают предмету характер полезности, как будто присущий самому предмету, хотя овце едва ли представлялось бы одним из ее «полезных» свойств то, что она годится в пищу человеку.

Итак: люди фактически начали с того, что присваивали себе предметы внешнего мира как средства для удовлетворения своих собственных потребностей и т. д. и т. д.; позднее они приходят к тому, что и словесно обозначают их как средства удовлетворения своих потребностей, — каковыми они уже служат для них в практическом опыте, — как предметы, которые их «удовлетворяют». Если назвать то обстоятельство, что люди не только на практике относятся к подобным предметам как к средствам удовлетворения своих потребностей, но также и в представлении и далее, в словесном выражении обозначают их как предметы, «удовлетворяющие» их потребности, а тем самым и их самих {пока потребность человека не удовлетворена, он находится в состоянии недовольства своими потребностями, а стало быть, и самим собой}, — если в «соответствии с немецким словоупотреблением» сказать, что это значит «придавать стоимость» предметам, то мы доказали, что общее понятие «стоимость» проистекает из отношения людей к предметам внешнего мира, удовлетворяющим их потребности, что, таким образом, это и есть родовое понятие «стоимости» и что все другие виды стоимости, например химическая валентность [Игра слов: «Wert» — «стоимость», а также «валентность». Ред.] элементов, есть лишь разновидность этого понятия [В рукописи далее зачеркнуто: «Но у г-на Вагнера эта дедукция становится еще лучше, ибо он имеет дело с «человеком», а не с «людьми». Эту весьма простую «дедукцию» г-н Вагнер выражает следующим образом: «Естественное стремление человека» (читай: немецкого профессора политической экономии) состоит в том, чтобы «отношение», в котором предметы внешнего мира не только являются средствами удовлетворения человеческих потребностей, но и словесно признаются, а потому и служат таковыми... » Ред.].

«Естественное стремление» немецкого профессора политической экономии заключается в том, чтобы вывести экономическую категорию «стоимости» из какого-нибудь «понятия», и он достигает этого тем, что то, что в политической экономии в просторечии называется «потребительной стоимостью», «в соответствии с немецким словоупотреблением» переименовывается в «стоимость». А как только таким образом найдена «стоимость» вообще, она в свою очередь служит для того, чтобы вывести «потребительную стоимость» из «стоимости вообще». Для этого нужно только опять прибавить перед словом «стоимость» приставку «потребительная», опущенную раньше.

Действительно, Pay (см. стр. 88) нам просто говорит, что «необходимо» (для немецкого школьного профессора) «точно установить, что понимается под стоимостью вообще», и наивно прибавляет, что «б соответствии с немецким словоупотреблением для этого следует выбрать потребительную стоимость». {В химии валентностью элемента называется число его атомов, соединяющихся с атомами других элементов. Но и соединительный вес атомов также называют эквивалентностью, равноценностью разных элементов и т. д. и т. д. Стало быть, следует сперва определить понятие «стоимости вообще» и т. д. и т. п.}.

Если человек относится к предметам как к «средствам удовлетворения своих потребностей», то он относится к ним как к «благам», — свидетельствует Вагнер. Он придает предметам атрибут «блага», но содержание этой операции ни в малейшей мере не изменяется оттого, что г-н Вагнер переименовывает ее в операцию «придавать стоимость». Его собственное ленивое сознание приходит тотчас же к «пониманию» в нижеследующем предложении:

«Это происходит путем оценки (стоимостной оценки), благодаря которой благам, или предметам внешнего мира, придается стоимость и последняя измеряется».

Мы не говорим уже о том, что г-н Вагнер выводит стоимость из стоимостной оценки (он сам прибавляет к слову «оценка» в скобках слова «стоимостная оценка», чтобы довести вопрос до «ясного сознания и понимания»). «Человек» имеет «естественное стремление» поступать так, «оценивать» блага как «стоимости», и таким образом позволяет г-ну Вагнеру исполнить обещание и вывести «понятие стоимости вообще». Вагнер недаром тайком подменяет слово «блага» словами: «или» «предметы внешнего мира». Он исходил из следующего: человек «относится» к «предметам внешнего мира», являющимся средствами удовлетворения его потребностей, как к «благам». Он, стало быть, оценивает эти предметы именно благодаря тому, что относится к ним как к «благам». И для этой оценки мы уже имели раньше «описание», которое, например, гласит:

«Человек как существо, имеющее потребности, находится в постоянном соприкосновении с окружающим его внешним миром и познает, что в последнем заключаются многочисленные условия его жизни и благосостояния» (стр. 8).

А это значит не что иное, как то, что он «оценивает предметы внешнего мира», поскольку они удовлетворяют его как «существо, имеющее потребности», поскольку они — средства удовлетворения его потребностей, и поэтому, как мы далее слышали, он относится к ним, как к «благам».

Теперь мы можем, — особенно если мы чувствуем «естественное» профессорское «стремление» вывести понятие стоимости вообще, — окрестить операцию, заключающуюся в том, чтобы придавать «предметам внешнего мира» атрибут «блага», названием «придавать стоимость». Можно было бы также сказать: человек, относясь к удовлетворяющим его потребности предметам внешнего мира как к «благам», «оценивает» их, придает им «цену», тем самым понятие «цены вообще» было бы выведено из способа действий «человека» и доставлено немецкому профессору ready cut [в готовом виде. Ред.]. Все, чего сам профессор не может сделать, он заставляет делать «человека», который, однако, сам на деле в свою очередь есть не более, как профессорский человек, уверенный, что он понял мир, когда он подводит его под абстрактные рубрики. Но поскольку «придавать стоимость» предметам внешнего мира здесь лишь другой словесный способ для выражения — придавать им атрибут «благ», мы этим никоим образом не придаем, как хочет обманным образом уверить Вагнер, «стоимость» самим «благам» как определение, отличное от их «бытия в качестве благ». Здесь лишь подставлено вместо слова «благо» слово «стоимость». { Как видим, тут можно было бы подставить и слово «цена». Можно было бы подставить также слово «сокровище», так как «человек», накладывая на известные «предметы внешнего мира» штемпель «благ», «оценивает» их и потому относится к ним как к «сокровищу». Мы видим, как эти три экономические категории — стоимость, цена, сокровище — могут сразу быть волшебным образом выведены г-ном Вагнером из «естественного стремления человека» доставить профессору его ограниченный мир понятий}. Но г-н Вагнер имеет смутное стремление выбраться из своего лабиринта тавтологий и при помощи хитрости доказать «что-то дальнейшее» или «дальнейшее что-то». Отсюда фраза: «благодаря этому благам, или предметам внешнего мира, придается стоимость» и т. д. Так как наложение на «предметы внешнего мира» штемпеля благ, т. е. выделение и фиксация их (в представлении) как средств удовлетворения человеческих потребностей, также окрещено названием «придавать этим предметам стоимость», то он так же мало может сказать, что стоимость придается самим «благам», как он не мог бы сказать, что стоимость придается «стоимости» предметов внешнего мира. Но он проделывает salto mortale [буквально: смертельный прыжок, здесь — трюк. Ред.] при помощи слов: «благам или предметам внешнего мира придается стоимость». Вагнер должен был бы сказать: превращение известных предметов внешнего мира в «блага» можно также обозначить словами: «придавать» этим предметам «стоимость»; таким именно образом Вагнер выводит «понятие стоимости просто или вообще». Содержание не изменяется от этой перемены словесного выражения. Это лишь всегда выделение и фиксация в представлении предметов внешнего мира, являющихся средствами удовлетворения человеческих потребностей; стало быть, на деле лишь познание и признание известных предметов внешнего мира как средств удовлетворения потребностей «человека» (который, однако, как таковой на деле страдает от «потребности в логических понятиях»).

Но г-н Вагнер хочет нас или самого себя уверить, что он не дает тому же содержанию двух названий, а, напротив, от определения «благо» подвигается к отличному от него и более развитому определению «стоимость», и этого он достигает просто тем, что вместо «предметов внешнего мира» подставляет слова «или» «блага», — процесс, который опять-таки «затемняется» тем, что он вместо «благ» подставляет «или» «предметы внешнего мира». Его собственная путаница производит таким образом верное действие: она запутывает его читателей. Он мог бы также перевернуть это прекрасное «выведение» следующим образом: человек, отличая и тем самым выделяя предметы внешнего мира, являющиеся средствами удовлетворения его потребностей, в качестве таковых средств удовлетворения из других предметов внешнего мира, оценивает эти предметы по достоинству, придает им стоимость или дает им атрибут «стоимости»; это можно также выразить таким образом, что он придает им атрибут — «благо» — в качестве характерного признака или же ценит и оценивает их как «блага». Благодаря этому «стоимостям», или предметам внешнего мира, придается понятие «блага». Таким образом, из понятия «стоимости» «выводится» понятие «блага» вообще. Все подобного рода выведения имеют своей целью лишь отвести от задачи, которая автору не по силам.

Но г-н Вагнер единым духом и со всей поспешностью переходит от «стоимости» благ к «измерению» этой стоимости.

Содержание остается абсолютно тем же, если вообще не употреблять контрабандно слова «стоимость». Можно было бы сказать: человек, накладывая на известные предметы внешнего мира, которые и т. д., штемпель «благ», все более и более сравнивает эти «блага» между собой и ставит их в известный ряд сообразно иерархии своих потребностей, т. е., если угодно, «измеряет» их. О развитии действительной меры этих благ, т. е. о развитии меры их величины, Вагнер поистине не должен здесь распространяться, так как это слишком живо напомнило бы читателю, что здесь речь идет не о том, что вообще понимается под «измерением стоимости».

{Что выделение, указание предметов внешнего мира, являющихся средствами удовлетворения человеческих потребностей, в качестве «благ», может быть окрещено также: «придавать этим предметам стоимость», — это Вагнер мог доказать не только, как Pay, на основании «немецкого словоупотребления», но и при помощи латинского слова dignitas — значение, достоинство, ранг и т. д., которое, будучи приложено к предметам, обозначает также «стоимость»; dignitas происходит от dignus, а последнее слово — от die, point out, show, выделять, показывать; dignus, следовательно, означает pointed out [выделенный. Ред.], отсюда также digitus — палец, которым показывают вещь, указывают на нее; по-гречески — ???? [показываю. Ред.], ????????? (палец); по-готски — gatecta (dico); по-немецки — zeigen [показывать. Ред.]; и мы могли бы прийти еще ко многим дальнейшим «выведениям», если принять во внимание, что ??????? (или ???????) (делать видимым, проявлять, указывать) имеет общий корень ??? (удерживать, брать) с ???????.}

Столько банальностей, тавтологической путаницы, словесного крохоборства, надувательских маневров преподносит г-н Вагнер на неполных семи строчках.

Ничего удивительного, что после таких кунштюков этот темный муж (vir obscurus) с большим самодовольством продолжает:

«Понятие стоимости, столь спорное и еще затемненное многими, нередко лишь мнимоглубокомысленными исследованиями, очень просто» (indeed [разумеется. Ред.]) «распутывается» {rather [скорее» Ред.] «запутывается»}, «если, как это было сделано» {именно Вагнером}, «исходить из потребностей и хозяйственной природы человека, дойти до понятия блага и в последнему присовокупить понятие стоимости» (стр. 46).

Мы имеем здесь манипуляции с понятиями; мнимое развитие их у vir obscurus сводится к «присоединению» и в известной мере к «развязыванию».

Дальнейшее выведение понятия стоимости:

Субъективная и объективная стоимости. Субъективная стоимость или стоимость блага в общем смысле слова = значению, которое... придается благу в силу... его полезности... Это не свойство вещей самих по себе, хотя и имеет объективной предпосылкой полезность вещи {стало быть, имеет предпосылкой «объективную» стоимость}... В объективном смысле под «стоимостью», «стоимостями» понимаются также блага, имеющие стоимость, где (!) благо и стоимость, блага и стоимости становятся в сущности «идентичными понятиями» (стр. 46, 47).

После того как Вагнер просто назвал «стоимостью вообще» или «понятием стоимости» то, что обычно называется «потребительной стоимостью», он не может не вспомнить, что «выведенная» (!) «таким образом» (так! так!) «стоимость» есть «потребительная стоимость». После того как он сначала назвал «потребительную стоимость» «понятием стоимости» вообще или «просто стоимостью», он задним числом открывает, что он лишь молол вздор насчет «потребительной стоимости» и таким образом «вывел» последнюю, ибо нахально молоть вздор и выводить — «в сущности» идентичные мыслительные операции. Но при этом случае мы узнаем, какое субъективное обстоятельство соединяет г-на Вагнера с прежними путаными «объективными» понятиями. А именно, он открывает нам секрет, что Родбертус написал ему письмо, — которое можно прочесть в тюбингенском «Zeitschrift»[255] за 1878 г., — в котором он, Родбертус, объясняет, почему существует «лишь один вид стоимости», потребительная стоимость.

«Я» (Вагнер) «присоединился к такому взгляду, значение которого я подчеркнул уже в первом издании».

О том, что говорил Родбертус, Вагнер отзывается так:

«Это вполне правильно и вынуждает к изменению обычного нелогического «разделения» «стоимости» на потребительную стоимость и меновую стоимость, которое я делал еще в § 35 первого издания» (стр. 48, примечание 4),

и тот же Вагнер причисляет (на стр. 49, примечание) меня к людям, по мнению которых «потребительная стоимость» должна быть совершенно «удалена» «из науки».

Все это «вздор». De prime abord [Прежде всего. Ред.] я исхожу не из «понятий», стало быть также не из «понятия стоимости», и потому не имею никакой нужды в «разделении» последнего. Я исхожу из простейшей общественной формы, в которой продукт труда представляется в современном обществе, это — «товар». Я анализирую последний, и притом сначала в той форме, в которой он проявляется. Здесь я нахожу, что, с одной стороны, товар в своей натуральной форме есть предмет потребления, или потребительная стоимость, а с другой стороны, носитель меновой стоимости, и с этой точки зрения он сам — «меновая стоимость». Дальнейший анализ последней показывает мне, что меновая стоимость есть лишь «форма проявления», самостоятельная форма представления содержащейся в товаре стоимости, и тогда я перехожу к анализу последней. Поэтому я ясно пишу на стр. 36 второго издания: «Когда мы в начале этой главы, придерживаясь общепринятого обозначения, говорили: товар есть потребительная стоимость и меновая стоимость, то, строго говоря, это было неверно. Товар есть потребительная стоимость, или предмет потребления, и «стоимость». Он обнаруживает эту свою двойственную природу, когда его стоимость получает собственную, отличную от его натуральной, форму проявления, а именно форму меновой стоимости» и т. д.[256] Стало быть, не я подразделяю стоимость на потребительную стоимость и меновую стоимость, как противоположности, на которые распадается абстракция «стоимости», — а конкретная общественная форма продукта труда, «товар», есть, с одной стороны, потребительная стоимость, а с другой стороны — «стоимость», — а не меновая стоимость, так как одна только форма проявления не составляет ее собственного содержания.

Во-вторых, только vir obscurus, не понявший ни слова в моем «Капитале», может заключать: так как Маркс в одном примечании в первом издании «Капитала»[257] отвергает всю вздорную болтовню немецких профессоров насчет «потребительной стоимости» вообще и отсылает читателей, желающих знать что-либо о действительных потребительных стоимостях, к «руководствам по товароведению», то потребительная стоимость не играет у него никакой роли. Она, разумеется, не играет роли своей противоположности, «стоимости», которая с первой не имеет ничего общего, кроме слова «стоимость», которое фигурирует в названии «потребительная стоимость». С таким же основанием он мог бы сказать, что «меновая стоимость» отодвигается мной в сторону, так как она лишь форма проявления стоимости, а не сама «стоимость», ибо для меня «стоимость» товара не есть ни ее потребительная, ни ее меновая стоимость.

Если приходится анализировать «товар» — эту простейшую экономическую конкретность, — то надо оставить в стороне все отношения, не имеющие ничего общего с данным объектом анализа. Поэтому то, что следует сказать о товаре, как потребительной стоимости, я сказал в немногих строках, а с другой стороны, я подчеркнул характерную форму, в которой здесь выступает потребительная стоимость, продукт труда, а именно: «Вещь может быть полезной и быть продуктом человеческого труда, но не быть товаром. Тот, кто продуктом своего труда удовлетворяет свою собственную потребность, создает потребительную стоимость, но не товар. Чтобы произвести товар, он должен произвести не просто потребительную стоимость, но потребительную стоимость для других, общественную потребительную стоимость» (стр. 15)[258]. {В этом корень «общественной потребительной стоимости» Родбертуса.} Благодаря этому потребительная стоимость — как потребительная стоимость «товара» — сама обладает специфически историческим характером. В примитивных общинах, в которых, например, жизненные средства сообща производились и распределялись между членами общины, общий продукт непосредственно удовлетворяет жизненные потребности каждого члена общины, каждого производителя, и общественный характер продукта, или потребительной стоимости, заложен здесь в его общем характере. {Г-н Родбертус, напротив, превращает «общественную потребительную стоимость» товара в «общественную потребительную стоимость» вообще и потому несет чепуху.}

Как вытекает из предыдущего, было бы чистейшим вздором к анализу товара, — на том основании, что он представляется, с одной стороны, как потребительная стоимость или благо, а с другой стороны, как «стоимость», — «присовокуплять» всякого рода банальные рассуждения о потребительных стоимостях или благах, не относящихся к области товарного мира, каковы «государственные блага», «общинные блага» и т. д., как это делает Вагнер и вообще немецкие профессора, или насчет блага «здоровья» и т. д. Там, где государство само капиталистический производитель, как при эксплуатации рудников, лесов и т. д., его продукт есть «товар» и обладает поэтому специфическим характером всякого другого товара.

С другой стороны, vir obscurus проглядел, что уже при анализе товара я не ограничиваюсь рассмотрением двойственной формы, в которой он представляется, но сейчас же перехожу к тому, что в этом двойственном бытии товара представляется двоякий характер труда, продуктом которого он является: полезного труда, т. е. конкретных видов труда, создающих потребительные стоимости, и абстрактного труда, труда как затраты рабочей силы, — безразлично, каким «полезным» способом она затрачивается (на этом в дальнейшем покоится изображение процесса производства); что в развитии стоимостной формы товара, в последнем счете ее денежной формы, т. е. денег, стоимость одного товара представляется в потребительной стоимости другого, т. е. в натуральной форме другого товара; что сама прибавочная стоимость выводится из «специфической» потребительной стоимости рабочей силы, присущей исключительно последней и т. д. и т. д., что, стало быть, у меня потребительная стоимость играет важную роль совершенно по-иному, чем в прежней политической экономии, но — и это надо заметить — она принимается во внимание всегда лишь там, где такое исследование вытекает из анализа данных экономических образований, а не из умствований по поводу понятий или слов «потребительная стоимость» и «стоимость».

Поэтому при анализе товара, даже когда речь идет о его «потребительной стоимости», мы не даем тут же определения «капитала», которое было бы чистой нелепостью, пока мы еще остаемся при анализе элементов товара.

Но чем г-н Вагнер недоволен (шокирован) в моем изложении, так это тем, что я не доставляю ему удовольствия и не следую отечественно-немецкому профессорскому «стремлению» к смешению потребительной стоимости со стоимостью. Германское общество — правда, с большим запозданием — все более и более переходит от феодального натурального хозяйства или, по меньшей мере, от преобладания такового к хозяйству капиталистическому, но профессора все еще одной ногой стоят в старом навозе, что вполне естественно. Из крепостных землевладельца они превратились в крепостных государства, попросту — правительства. Поэтому и наш vir obscurus, который даже не заметил, что мой метод анализа, исходным пунктом которого является не человек, а данный общественно-экономический период, не имеет ничего общего с немецко-профессорским методом соединения понятий («словами диспуты ведутся, из слов системы создаются» [Гёте. «Фауст», часть I, сцена четвертая («Кабинет Фауста»). Ред.]), пишет:

«В соответствии со взглядами Родбертуса и Шеффле я выдвигаю на первое место характер потребительной стоимости, который имеет всякая стоимость, и тем более подчеркиваю оценку потребительной стоимости, что оценка меновой стоимости ко многим из важнейших хозяйственных благ просто даже неприменима» {-что-то заставляет его применять? Стало быть, как служитель государства он чувствует себя обязанным смешивать потребительную стоимость со стоимостью!} «например к государству и его функциям, также к другим отношениям публичного хозяйства» (стр. 49, примечание).

{ Это напоминает старых химиков до появления научной химии: на том основании, что коровье масло, называемое в обыденной жизни (по северному обычаю) просто маслом, отличается мягкостью, они назвали маслами хлористые соединения, например, цинковое масло, сурьмяное масло и т. д.; следовательно, выражаясь словами vir obscurus, «они твердо верили в маслянистый характер всех хлористых, цинковых и сурьмяных соединений».} Эта болтовня сводится к следующему. Так как известные блага, в особенности государство (благо!) и его тслугш {особенно услуги его профессоров политической экономии} — не «товары», то содержащиеся в самих «товарах» противоположные особенности { которые к тому же ясно выступают в товарной форме продукта труда} должны быть смешаны друг с другом! Вообще Вагнер и К° вряд ли могли бы доказать, что для них более выгодно, чтобы их «услуги» оценивались по их «потребительной стоимости», по их вещному «содержанию», нежели чтобы они «оценивались» по их «содержанию» (соответственно «социальной таксе», как выражается Вагнер), т. е. по их оплате.