Подведение итогов

Подведение итогов

Теперь мы можем в двух словах подытожить важнейшие результаты, полученные с помощью модели «игральных костей».

1) Генотип сообщения характеризуется присущей только ему организацией, уровень которой колеблется от нуля (когда кости ненамагничены; когда слова выбраны для текста сообщения чисто случайным образом) — и до полной детерминированности (когда кости намагничены до предела; когда заданная артикуляция определяет восприятие текста практически однозначно).

2) Физическими методами можно раскрыть собственную организацию генотипа в том ее ракурсе, в каком она связана с селективной информацией, то есть организацию генотипа как материального объекта, относящегося к соответственному классу таких объектов. Раскрытая таким образом организация образует определенную, в процентном исчислении различную часть всех возможных физических структур, какие только могут быть раскрыты в данном объекте. Иногда эту собственную организацию генотипа бывает раскрыть очень просто, как, например, в нашей модели или в граммофонной пластинке, иногда трудно (например, в генотипе организма), а иногда — практически невозможно. Последнее имеет место в случае поисков собственной организации генотипа в литературном произведении. Однако все эти трудности имеют преимущественно техническую природу.

3) У генотипа есть — помимо структуры в понимании теории информации — также семантическая структура. Ее обнаружение в плоскости физики возможно в тех случаях, когда достаточно широкое «раскрытие» апертуры синхронии физического исследования охватывает обстоятельства, в которых под влиянием физических ограничений устанавливались взаимные соответствия между состояниями объекта и состояниями среды. В модели с игральными костями этого можно добиться, однако применительно к литературным произведениям — невозможно, иначе чем с помощью тотальной физикализации всей человеческой истории, а пожалуй, и биологической эволюции. Но такую программу надо признать неосуществимой. Поэтому синхрония физики никогда не «вберет в себя», не охватит диахронии литературных произведений как языковых артикуляций.

4) Невозможно восприятие сообщения, не нарушенное случайными факторами. Повторные восприятия создают класс фенотипов, которые при постоянной стратегии и устойчивых параметрах среды стабилизируются в рамках уже неустранимой осцилляции. Изменения стратегии, равно как и изменения параметров среды ведут к изменениям объема класса фенотипов. В модели с игральными костями изменениям параметров среды представлены изменениями напряженности магнитного поля или соответственно интенсивности гравитационного поля.

5) Неопределенность структуры генотипа, как собственной, иначе говоря селективной, так и отображающей, иначе — семантической, ведет к появлению кодов «размазанных», «декодируемых с высокой степенью субъективности». В таких случаях получатель информации может либо принять к сведению сниженную ценность сообщения, либо попытаться его «уточнить», применяя различные стратегии. В модели таковы стратегии, основанные на увеличении напряженности поля. Но эти попытки «уточнения» означают неосознанное навязывание сообщению таких структур, которые с его помощью никто не намеревался передать.

6) Сообщение, не приносящее с собой буквально никакой информации, следовательно, не просто неточное, но вообще ничего не значащее и не обладающее никакой селективной структурой, может тем не менее быть признано за «значащее» и «структурированное», если придать ему соответственную организацию путем должным образом подобранной стратегии восприятия. Однако возникает эта организация исключительно на воспринимающей «стороне», которая при этом подвергается своего рода галлюцинации, только информационной, а не психологической.

7) Наша модель ближе к естественному языку, чем к языку наследственности. Семантика наследственности отличается от типично лингвистической тем, что первая возникает из каузальных процессов и остается каузальной. Вторая же хотя и возникает тоже в каузальных процессах, но затем становится независимой от них. Все это потому, что в организме отношение между генотипом и фенотипом является причинно-следственным — как в биоэволюционном плане, то есть в диахронии, так и в плане эмбриогенетическом, то есть в повторяющихся синхронических срезах эмбриогенеза. Напротив, язык в своей синхронии оказывается как бы «параллельным» предметно-феноменальному миру, потому что отображает его денотативно, но никогда и нигде «сам» не включается в порядок реальных явлений. Такое его «столкновение» с действительностью, сопровождаемое прямым проникновением в нее, невозможно. Но есть люди, которые убеждены, что оно возможно. Отсюда возникают различные разновидности веры в магию как в способность языка вызывать физические изменения (вера в «силу заклинаний»). На языке наследственности «значить» что-нибудь — то же самое, что «определять» или «устанавливать» некие предметные черты. То в языке, что не может ничего произвести и не может повлиять ни на что из уже произведенного, ничего в этом языке не «значит», потому что ничто не «определяет». Семантика же этого языка направлена из прошлого (от более ранних состояний) в будущее (к позднейшим стадиям) и благодаря этой явно векторной ориентации совпадает с направлением течения физического времени. Ибо «значения» генов — это позднейшие состояния процесса трансформации их исходных состояний.

8) Чтобы модель, основанную на параллели с игральными костями, сделать отображением генетической артикуляции, следует, например, изготовить трехцветные кости из склеенных полосок железа, графита и урана 235. Стратегия восприятия будет «правильной» (то есть ее можно считать «адекватной») тогда, когда воспринимающее магнитное поле ориентирует падающие кости урановыми сторонами друг к другу. Превысив критическую массу, они вызовут взрыв. Причиной его послужит цепная реакция ядерного распада. Если восприятие будет «неадекватным» и кости по крайней мере не все сориентируются, как сказано, критическая масса не будет превышена, а тем самым результат «ничего не будет означать». В данной модели «значение» — то же самое, что «причинение» определенного чисто физического состояния, а именно: взрыва (наподобие того, как в эмбриогенезе такое причиненное состояние — фенотип организма. Ведь это он придает «значения» генотипу).

9) Чем в большей степени фенотип должен представлять собой произведение не только информационное, но также и материальное (подразумеваем: определенный физический объект), тем в большей степени существен для него субстрат, из которого состоит генотип. Это видно из того, что в нашей модели железные кости (которые воспринимаются в фенотипах как «свет») можно заменить на изготовленные из различных ферромагнитных материалов, а кроме того, ту же самую семантическую функцию (функцию уведомления, что «горит свет») можно перенести на произвольные субстраты: бумагу, кожу, сталь, даже облака. Надо только установить перед этим должные знаковые соответствия. Вместе с тем, применив материальный субстрат органического генотипа, мы получим его структурную модель, у которой «отобрана» ее фенотипическая «каузальность», а тем самым и «семантика».

10) То же различие между информационными и материальными фенотипами является причиной того, что в естественном языке соответствия имен и десигнатов не являются векторами (физическими величинами, указывающими направление вдоль причинных цепей из определенного прошлого в будущее), но представляют собой логические отношения, отличающиеся временной инвариантностью. Поэтому, собственно, и можно в принципе обнаружить, не покидая области физики, почему и как ген X «означает» пол и т. д., но зато невозможно в той же области физики открыть, почему некий объект называется «стул». Как мы уже разъясняли, язык действительно и естественным образом «возник из физического мира», собственно — из марковских цепей антропо- и социогенеза, однако это было одноразовое явление. По отношению к нему семантика этнических языков есть нечто «стабильное», образующее «устойчивый параметр» коммуникации. Вместе с тем семантика генетических процессов — согласно правилу постоянного «повторения программ» — непрерывно, то есть в каждом эмбриогенетическом цикле, эмпирически «опробуется» заново.

11) Именно поэтому, вследствие такого разрыва между информационными и материальными фенотипами, то, что один человек говорит другому, может по содержанию противоречить законам физики. Дело в том, что наши артикуляции не подвергаются в ходе восприятия немедленной проверке на эмпирическое их соответствие этим законам. Зато то, что между собой «говорят» организмы, когда предки через хромосомы «артикулируют» свои сообщения потомкам, не может в плане своей семантики ни на йоту противоречить законам физики. Потому что здесь не только десигнаты «высказывания» являются физическими объектами (так случается и в естественном языке), но сверх того артикуляция должна вызвать к жизни эти десигнаты, то есть создать их, а потому физическими должны быть и сам синтаксис, и логика этого высказывания. Ведь на естественном языке можно сказать: «У маленькой огромной собаки три ноги, и у нее семь ног». Но ничего подобного и никаким способом нельзя артикулировать на языке наследственности. На этом языке невозможно артикулировать ничего антиномического.

12) В модели с железными игральными костями можно высказать ложное предложение, передав костями выражение, означающее «свет», когда на самом деле темно. Напротив, в модели с костями из урана ложное предложение высказать нельзя, потому что «значение» сообщения тождественно его предметному состоянию в фенотипе. Генотип передает значение «взрыв» в том, и только в том случае, если действительно в восприятии дан взрыв. Если же он не дан, то и в генотипе нет ложного значения, но он и не несет вообще какой бы то ни было семантической нагрузки. Поэтому же и «локусы» хромосом, химически подобные генам, но не управляющие никакими признаками фенотипов, ничего не значат — и поэтому такие «локусы» не являются генами.

13) Как мы видим, в модели с железными игральными костями можно лгать, потому что здесь возникшая в диахронии физическая связь между выражением и десигнатом остается в прошлом, а в настоящем эта связь уже не подвергается проверке на физическую адекватность. Аналогичным образом и на этническом языке можно лгать. Однако в модели с костями из урана — невозможно, потому что в ней не только синтаксис стабильно остается частью физики, той самой, которая присутствовала в диахронии, но частью физики остается и семантика как деятельное отношение, соединяющее генотип с фенотипом.

14) На языках обеих только что приведенных моделей можно артикулировать и бессмыслицу: в первом случае, когда распределения бросков чисто случайны, во втором — когда взрыв не состоится. Бессмысленность хромосомной артикуляции открывается с помощью экологического тестирования фенотипов на адаптацию. Потому что «бессмысленно» с точки зрения шансов на выживание, например, млекопитающее, лишенное пищевода. Культурная среда тестирует языковые тексты на то, содержится в них бессмыслица или смысл. Приспособление к культурной нише — это не то же, что приспособление к нише экологической. Опять-таки люди, как и вообще организмы, не могут прожить в природе без постоянного согласия с физикой или химией. Но языковая артикуляция может и той и другой противоречить по своему содержанию. И кроме того, она в определенных культурных средах может оказаться признанной за «адекватную», осмысленную, иначе говоря, в этих же средах она «выживет».

15) Благодаря упомянутым отношениям, поле естественного языка (la langue) выходит за пределы реального мира, а поле языка наследственности целиком помещается в этом мире. То, что можно рассказать словами, не обязательно реально существует. Но то, о чем могут поведать гены, уже тем самым, что оно стремится к артикулированному состоянию, достигает существования, и не только языкового. Поэтому «бессмысленные» гены — такие, которые не определяют никаких признаков фенотипа, как бы «пустые имена» языка наследственности — образуют «семантические дыры», дефекты, повреждения этого языка. Напротив, «пустые имена» этнического языка только лишь неэмпиричны, поскольку лишены десигнатов, но это не «семантический вакуум», потому что они что-то означают, хотя ничего не определяют.

16) То, что высказывается в естественном языке, может быть правильным в синтаксическом отношении, но неверным логически. Может также быть истинным в культурном отношении, но ложным эмпирически. Или эмпирически нефальсифицируемым и тогда, по мнению позитивистов, метафизическим. Верно в синтаксическом плане, хотя и ложно логически предложение: «У треугольника четыре угла». В культурном отношении истинно, хотя эмпирически ложно предложение: «Бог един в Троице». Ибо синтаксическая правильность означает такую артикулируемость, что ее результат можно по крайней мере понять, хотя бы он был логически ложен или антиномичен, то есть приводил бы к противоречию. Такое различение полезно, потому что предложение «У треугольника четыре угла» можно отбросить уже из-за его непонятности. Отбрасываем его как истинное (то есть верно составленное), однако логически ложное предложение. Напротив, выражение «Варшава — нужно — бегущими» отбросим как набор слов, не представляющий собой предложения, а потому не могущий быть ни истинным, ни ложным. Если же предложение верно синтаксически, а все же понять его трудно или совсем нельзя, например «Балахон моросит треугольно», мы тоже не можем заняться обсуждением его логической ценности.

17) В языке наследственности синтаксическая правильность не может быть соединена с логической неправильностью, потому что синтаксис этого языка и есть его логика. И то и другое — и синтаксис, и логика — образуют некое единство и либо оба существуют, либо оба вместе исчезают. Такого же, что неверно и логически, и синтаксически, в этом языке вообще невозможно артикулировать, потому что это означало бы вместе с тем и попрание физических законов, то есть нечто совершенно очевидно невозможное. Отсюда не следует, что артикуляционный процесс не может резко нарушаться. Следует только то, что если он нарушен, то возникшее в результате уже не есть генная артикуляция, но некое физико-химическое «создание», лишенное «статуса генетической фразы». Впрочем, такой статус иногда сразу нельзя распознать.

18) Семантика естественного языка синхронна по отношению к его артикуляции, потому что логическая и синтаксическая правильность фразы распознается посредством ее восприятия, необходимым образом при этом подразумеваемое. Восприятие фраз этого языка сразу же показывает, значимы они или не значимы. Напротив, семантика генетического языка работает «с отсрочкой». Что в нем было «верным синтаксически и логически», а что существовало лишь на «внесемантическом» основании (просто «так получилось») — всё это распознается только впоследствии, когда фенотип будет тестирован на «истинно» и «ложно». Это тестирование и снабжает генетическую фразу соответствующим значением. Будучи эмпирическим и основанным на действиях, естественный экологический тест, как говорится, «верен, как могила» — это некая прагматическая «гильотина истины и лжи».

Семантик по самой своей природе — логический эмпирик. Потому что так же, как логический эмпирик, семантик признает тот принцип, что смысл «фразы» — это способ ее проверки. Чего нельзя проверить в поле тестирования экологической ниши, то ничего и не значит. Так обстоит в природе — в мире, населенном животными. Культура — это место, где значения могут сбросить с себя зависимость от природы. В культуре смыслы приобретают автономность, которая, впрочем, кончается там, где кончается человеческий мир, то есть обустроенный человеком и понимаемый им мир.