Антиутопическая научная фантастика
Антиутопическая научная фантастика
Именно поэтому во время «второй оттепели» (1961) «литературу крылатой мечты» начинают критиковать. Советская научная фантастика входит в пору зрелости. У нее появляются новые примеры для подражания. Рядом с Сэлинджером и Апдайком, литературными фаворитами оттепели, — представители англо-саксонской научной фантастики: Брэдбери, Саймак, Каттнер, Шекли, которых начинают переводить с 1958 года. Все увлекаются поляком Станиславом Лемом, чей Солярис (1961, переведен в 1963), без каких-либо иллюзий определяющий границы человеческого разума, стал противоядием от ефремовского эйфорического антропокосмизма. В 1962 — 1964 годах появляется «роман-предупреждение» (эвфемизм, принятый цензурой для обозначения антиутопии). В рамках этого жанра и будет развиваться новая научная фантастика.
Отправная точка романа-предупреждения — сомнение в официальном сциентистском оптимизме. Новая научная фантастика задается вопросом об ответственности науки (со временем экологическая тема станет одной из ведущих в советской научной фантастике, равно как и в «деревенской прозе»), а также — о месте человека в системе мироздания: миссия человека, столь явная для Ефремова и его эпигонов, теряет смысл во многих пессимистических рассказах о контакте с Иным или, наоборот, вырабатывается в катастрофистской полумистической атмосфере таких романов братьев Стругацких, как Пикник на обочине (1970), по которому А. Тарковский снял Сталкера. Наука должна нести ответственность за дегуманизацию общества и человека: среди многочисленных примеров отметим Глеги А. Громова (1962) и День гнева С. Гансовского (1966), в которых научные эксперименты, нацеленные на полное подчинение личности и улучшение расы, угрожают существованию всего человечества. В этом контексте возникает тема, волновавшая уже утопистов двадцатых годов, — технологическое эгалитаристское общество, способствующее развитию мелкобуржуазного духа и лицемерия: Стругацкие придают этой теме антиутопическую перспективу в Хищных вещах века (1965) и Втором нашествии марсиан (1967).
Постепенно спор переносится в область философии: наука и вместе с ней позитивистский дух обвиняются в создании схематических моделей общественной жизни или жизни вообще. Попытка улучшить человека (создать «нового человека») оборачивается установлением концентрационного режима (Побег И. Варшавского, 1967), роботизацией мысли (После перезаписи А. Шарова, 1966), стиранием и изменением памяти (Тревожных симптомов нет И. Варшавского, 1972), вездесущей и притупляющей пропагандой с помощью поголовного облучения (Обитаемый остров Стругацких, 1970).
Опасность вмешательства в законы общественного развития показана Стругацкими в их главных романах Трудно быть богом (1964) и Улитка на склоне (1967), породивших множество подражаний. Манипуляцию историей можно рассматривать как специфическую тему советского «научно-фантастического романа-предупреждения». так настойчиво он к этой теме возвращается, клеймя (косвенно) тот исторический опыт, который насильственно вверг российское общество в коммунистическое будущее. Научная фантастика не перестает сводить счеты с диктатурами, идеократиями, партократиями, пытаясь найти ответы на вопросы, поставленные Замятиным, Платоновым, Булгаковым, влияние которых распространяется даже на писателей второго и третьего плана. Пример: рассказ Б. Борина Оранжевая планета (1968), герой которой обнаруживает на далекой планете Верховного Рулевого, отца всех великих научных и технических открытий. Язык планеты сведен к тысяче слов, причем эпитеты намертво привязаны к существительным, а глаголы используются только в императиве. Доносительство является долгом каждого гражданина, дети учатся в «школах очистки мысли»: все эти элементы, отсылают в равной степени и к антиутопической традиции, и к советской реальности.
Так во второй половине шестидесятых годов антиутопия становится «обычным» способом самовыражения писателей-фантастов. Последствия этого оказываются не только идеологическими. Роман-предупреждение использует сатиру. Его научно-рациональная составляющая часто приносится в жертву фантастическому и чудесному. Его стиль эволюционирует в сторону щедринского и даже символистского гротеска. Лучшее в этом роде снова принадлежит перу Стругацких: Сказка о тройке (1967), бурлескная притча о хрущевском правлении. Так научная фантастика выходит за рамки, отведенные ей соцреализмом.
В 1968 году, после вторжения в Чехословакию, научная фантастика будет взята на короткий поводок. После нескольких предупреждений журналам, печатавшим слишком смелые сочинения Стругацких, и временного закрытия журнала Фантастика вводится более строгая цензура. В результате, количество научно-фантастических публикаций резко падает, место антиутопии вновь занимает «советская утопия», уже не такая «крылатая». В ноябре 1967 года Брежнев объявляет о построении в СССР «развитого социализма» (еще его называют «реальным» или «зрелым»). Научно-техническая революция (НТР) объявляется прямой дорогой к объединению человечества в планетарную семью и превращению «человека разумного» в «человека человечного» [Фролов, 174 и т. д.]. Пропаганда НТР становится приоритетом государства.
«Золотое десятилетие» научной фантастики оказало серьезное влияние на советскую литературу. Этот жанр привлекает писателей мейнстрима, совершающих «вылазки» на его территорию (В. Тендряков, С. Залыгин, В. Шефнер), и даже в период своего упадка оказывается источником тем и художественных приемов (Ч. Айтматов, В. Ким, Е. Евтушенко). Своим влиянием научная фантастика обязана, скорее, не своему качеству (несмотря на то, что произведения Гора, Громова, Стругацких, Ефремова гораздо выше среднего уровня советской продукции), а заново открытым стилистическим приемам (сатире, гротеску, притче, парадоксу) и связям с русской утопической и фантастической традицией. Научная фантастика предвещает и стимулирует развитие литературы, которая будет вдохновляться именно этой традицией, литературы, которая расцветет в «краденом воздухе» (слова Мандельштама) самиздата.