Человеческое поведение в истории

Хотя историки обычно сосредоточиваются на государствах и на том, как в них захватывается власть, но в долгосрочной перспективе именно общественные институты оказываются более важными факторами для судьбы государства. Основанные на глубоко укорененном социальном поведении, институты могут сохранять устойчивость на протяжении многих поколений даже при самых катастрофических событиях. Русские остались русскими после Сталина, китайцы под властью Мао Цзэдуна — китайцами; даже Гитлер был, по большому счету, аберрацией в истории Германии.

В истории мало связности и согласованности, если анализировать ее с точки зрения отдельных личностей или даже наций. Но, когда рассматриваешь историю с точки зрения институтов, создаваемых разными цивилизациями и расами, проявляется контур логического развития. Хотя элемент случайности по–прежнему значителен, но основная общая тема истории человечества такова: каждая раса создала институты, необходимые для гарантированного выживания в ее специфических условиях. Следовательно, это самая важная черта человеческих рас — не то, что их представители различаются внешне и физически, но то, что их институты разнятся из–за небольших отличий в социальном поведении.

Анализ ключевых моментов в истории человечества с точки зрения социальных институтов был не так давно проведен политологом Фрэнсисом Фукуямой. Его научный труд, описывающий, как каждая из крупнейших цивилизаций адаптировала свои институты к местной географии и историческим обстоятельствам, — это, по сути, сценарий социальной адаптации человека и тех путей, которые избирает каждая цивилизация для своего развития.

Исходное положение Фукуямы, так же как Дугласа Норта, процитированного выше, заключается в том, что институты коренятся в социальной природе человека. «Возвращение человеческой природы в современную биологию… чрезвычайно важно в качестве основания любой теории политического развития, потому что дает нам базовые строительные блоки, по которым мы можем судить о дальнейшей эволюции человеческих институтов», — пишет он [6].

Социальная природа человека опирается на стремление оказывать предпочтение семье и близким родственникам, и это корень трайбализма. Племенные общества были первой формой человеческой политической организации, так как охотничье–собирательские группы, в которых человек провел бо?льшую часть своего существования, вероятно, объединялись в племена с самых древних времен. Племя состояло из групп, которые обменивались женщинами для брачных союзов. Племенная организация очень гибка, группы могут разрастаться до большого размера, позволяющего вести масштабные завоевания. Монголы, чья империя простиралась от Тихого океана до границ Европы, были организованы в племена. Слабое место племенной системы — передача власти: когда сильный лидер умирает, вожди входящих в племя родов обычно начинают сражаться друг с другом, чтобы стать его преемником, и вся коалиция может разбиться на более мелкие враждующие группировки — такова была и судьба Монгольской империи.

Племена складываются на основе родов, которые прослеживаются по мужской линии. Внутри племени два таких рода могут бороться друг с другом или объединяться, чтобы противостоять третьему. Поскольку все они происходят от патриарха–основателя, любые два из них могут найти общего предка, чтобы подтвердить свое родство и близость как союзников. Антропологи называют племена сегментарными обществами, поскольку разные родственные линии, или сегменты, способны собираться вместе для конкретных социальных целей.

По мнению Фукуямы, племенная система так сильна, что в большинстве современных государств она никогда не исчезает полностью. Скорее, поверх нее накладываются государственные структуры, которые находятся в постоянном противоречии с родо–племенными традициями. В Китае чиновники пользуются своим положением для продвижения интересов своих родственников, независимо от интересов государства. Эта проблема была всегда актуальна для страны, как в прошлом, так и в настоящем. Даже в Европе и США, где семейные отношения менее сложны и племен давно нет, непотизм (или кумовство) до сих пор не изжит.

Трайбализм — исходное состояние ранних человеческих обществ, так же как автократия по умолчанию характерна для современных. Племенные общества существовали, вероятно, с самого зарождения человеческого вида и многие продолжают существовать сейчас. Народы Испании, Франции, Германии и Англии вели племенной образ жизни до и после завоевания их Римским государством. В Китае племенные вождества начали исчезать не раньше IV в. до н. э.; в большей части Африки и Ближнего Востока племенное устройство остается мощной силой и поныне.

Как же при столь повсеместной распространенности трайбализма вообще возникли современные государства? Подход Фукуямы к этому вопросу состоит в том, чтобы рассматривать различия между современными государствами и понимать, какие их качества наиболее важны. Исследуя современные государства, возникшие в Китае, Европе, Индии и мусульманском мире, он обнаруживает, что всем им пришлось выдержать столкновение с одной и той же проблемой — подавлением трайбализма, с тем чтобы государственная власть смогла занять главенствующее положение. Но при этом каждое государство добилось этой цели своим, отличным от других путем.

Китай пришел к состоянию современного государства на тысячу лет раньше Европы. Столь раннее достижение этой цели, возможно, во многом связано с особенностями равнины между реками Янцзы и Хуанхэ. Эта территория удачно расположена и с точки зрения сельского хозяйства, стимулирующего рост населения, и с точки зрения ведения войн — а это две основные движущие силы образования государства. Непрекращающийся процесс консолидации вынуждал племенные системы сливаться в государства.

В 2000 г. до н. э. в долине Хуанхэ существовало большое количество политических образований, обычно говорят о 10 000. Ко времени династии Шан, к 1500 г. до н. э., это число сократилось до 3000 племенных вождеств. Династия Восточное Чжоу началась в 771 г. до н. э. с 1800 вождеств и закончилась с 14, уже более близких к государствам. В последующий период Сражающихся царств, продолжавшийся примерно с 475 по 221 г. до н. э., семь оставшихся царств превратились в одно.

Китай стал объединенным государством в 221 г. до н. э., когда в эпоху Сражающихся царств княжеству Цинь удалось разгромить шесть своих соперников. Это стало кульминацией примерно 1800-летней непрекращающейся борьбы, в процессе которой военные нужды определили характерные черты китайского государства.

Племенная система продолжала существовать, пока долина Хуанхэ оставалась относительно малонаселенной. Более слабое племя просто могло уйти куда–нибудь еще. По мере роста плотности населения приходилось выбирать, сражаться или быть уничтоженными.

Давление на племена увеличивалось за счет методов ведения войны. Поскольку вождество основывалось на мужских родовых линиях, в сражениях участвовали главным образом аристократы на колесницах, и для каждой колесницы требовалось 70 человек сопровождения и обслуживания. При непрерывных войнах число боеспособных знатных мужчин в конце концов сократилось до минимума. В отчаянии некоторые вождества в период Чжоу создали другой способ ведения войны, при котором крестьяне сгонялись в пешие армии.

Эта трансформация не была простой, если учесть, что она не пришлась по душе ни аристократии, ни крестьянству. Более того, для нее понадобился ряд сложных и хитроумных институциональных перестроек. Содержание более крупных армий требовало бо?льших налогов. Для взыскания налогов с населения стал необходимым класс чиновников, преданных государству, а не отдельному племени.

Подобные изменения начались в нескольких государствах, но именно в Цинь, самом западном из сражающихся царств, реформы продвинулись дальше всего. «Фундамент первого поистине современного государства был заложен в западном княжестве Цинь при правителе Сяо–гуне и его министре Шан Яне», — пишет Фукуяма [7].

Лидеры Цинь построили современное государство, поскольку открыто признали аристократические роды племенной системы препятствием для государственной мощи. Шан Ян упразднил наследственные посты, занимаемые аристократами, и заменил их системой из 20 рангов, основанной на военных заслугах. Эта перемена означала, что теперь все чиновники оказывались обязаны своим положением государству и должны были сохранять верность ему, а не своему племени или роду.

Чиновники не только назначались по заслугам, но и вознаграждались за новые. Важные блага, такие как земля, слуги, наложницы и одежда, жаловали тем, кто хорошо служил государству.

Следующим смелым ходом, предпринятым Шан Яном в области социальных преобразований, было разрешение крестьянам владеть землей напрямую, а не обрабатывать поля, принадлежащие знати. Крестьяне теперь были подотчетны непосредственно государству и платили налоги ему, а не аристократии.

Однако полезной для крестьян сельскохозяйственной реформы проведено не было. Раньше они работали под надзором знати; Шан Ян ввел разбиение на группы по пять или десять дворов, которые должны были присматривать друг за другом и доносить государству о нарушениях. Недонесение каралось смертью.

«Когда народ слаб, — государство сильное; когда государство сильнее народа, сильна армия», — утверждается в трактате, приписываемом Шан Яну [8]. Это и было смыслом всего предприятия. Подконтрольные крестьяне платили налоги, чиновники управляли делами государства и поднимали налоги, чтобы финансировать многочисленную крестьянскую армию.

Западное княжество Цинь, которое долго считалось отсталым, теперь обрело политическое устройство, необходимое для содержания крупного войска. С такими силами правитель Цинь смог в 221 г. до н. э. одолеть шестерых соперников и объединить Китай. Объединение положило конец смертоубийственному состязанию — 254-летней эпохе Сражающихся царств, на протяжении которой между соперниками произошло 468 войн.

Китайцы изобрели современное государство более чем на 1000 лет раньше, чем европейцы. Финальным штрихом стала система государственных экзаменов, учрежденная в 124 г. до н. э. при императоре У-ди. Помимо армии, систем сбора налогов, переписи населения и суровых мер наказания у Китая появился еще один институт, который социолог Макс Вебер считал отличительной чертой современного государства: обезличенная бюрократия, отбираемая по заслугам.

Китайское государство возникло потому, что племенная организация не справлялась с требованиями войны. Если взять Китай в качестве шаблона, можно сравнить с ним другие цивилизации, создававшие современные государства. В Европе, к примеру, после распада Римской империи был период, аналогичный временам династии Восточного Чжоу, когда племена превращались в государства, и символически представленный процессом, в ходе которого король франков стал монархом Франции. В этот период число европейских политических единиц сократилось с 500 до 25. Но потом Европа отошла от китайского паттерна, поскольку за этим слиянием окончательного объединения не случилось, как в эпоху Сражающихся царств, когда одно государство осталось победителем.

Почему не нашлось государства — аналога Цинь, которое завоевало бы всю Европу? Одна причина, возможно, заключается в том, что в Европе государственное строительство началось на тысячу лет позже, и к этому времени феодализм успел закрепиться прочнее, чем в Китае. Местных вождей нельзя было лишить собственности, как это делал Шан Ян. Королям приходилось договариваться с ними. Вследствие этого ни одно европейское государство не стало достаточно сильным, чтобы доминировать над остальными какое–то продолжительное время: после римлян все попытки построить империю в Европе оказывались лишь частично успешными и недолговечными.

Еще одна причина в том, что географические и культурные барьеры в Европе были более значительными, чем в долине Хуанхэ. Европа разделена горными хребтами и реками, и на таких естественно разграниченных территориях возникали различия в религии и языке. Эти препятствия мешали строительству единого европейского государства.

Китай сумел развить институты автократического общества настолько эффективно, что на протяжении большей части своей истории он сохранял единство, лишь иногда прерывавшееся короткими разрушительными периодами раздробленности. Несмотря на автократическое устройство, Китай несколько раз завоевывали различные племена кочевников, таких как монголы или маньчжуры, рыскавшие по степям за северными китайскими границами. Однако эти завоеватели обнаруживали, что для управления Китаем им необходимо отказаться от своих родо–племенных обычаев и принять китайские институты.

Поразительную противоположность китайской модели развития продемонстрировала Индия. К VI в. до н. э. в Индии, как и в Китае, появились первые государства. Но если в Китае за этим последовали 500 лет непрекращающихся войн, в Индии такого не происходило, возможно из–за более низкой плотности населения. Главной формирующей силой индийского общества стала не война, а религия. Брахманизм разделил общество на четыре класса: жрецов, воинов, торговцев и всех остальных. Эти четыре класса дробились на сотни эндогамных каст по роду занятий. Такая система, наложенная поверх племенного деления, оказалась настолько прочной, что никакое правительство не смогло ее одолеть. Таким образом, Индия создала сильное общество и слабое государство, то есть ситуацию, полностью обратную китайской, где и раньше, и сейчас люди редко бросали вызов институтам, поднадзорным государству.

Фактически государство оказалось настолько слабым, что редко достигало объединения. Империя Маурьев правила всей Индией, кроме южной части полуострова, на протяжении века, начиная с 321 г. до н. э., но, в отличие от Цинь в Китае, не стремилась распространить свои институты на всю территорию. После ее распада интерес к объединению Индийского субконтинента проявляли только иностранные захватчики, такие как Великие Моголы и британцы.

В индийских политических институтах нет фундамента для тиранического государства, в то время как в Китае со времен Цинь государство всегда присваивало право указывать жителям, что делать. Однако Китай, при всем его рано сложившемся современном характере, так никогда и не разработал принципа главенства закона — концепции, что правитель должен следовать некоему независимому своду правил. В Индии, пишет Фукуяма, закон «вырос не из политической власти, как в Китае, — он вырос из источника, независимого от политического лидера и высшего по отношению к нему».

Индия не создала формальных механизмов, придуманных европейскими государствами для удержания правителя в узде закона. Но с самых ранних времен религиозный закон был центральным институтом, очерчивающим пределы власти государства. Созданные в Индии и Китае институты играли важнейшую роль в формировании столь различной истории этих стран вплоть до настоящего времени. Китайское государство никогда, от Великой стены до плотины «Три ущелья», не колебалось, заставляя выполнять дорогостоящие хозяйственные работы своих граждан, у которых не было никакой возможности возражать или сопротивляться. В Индии же, наоборот, правительство не может предложить построить новый аэропорт или заводской комплекс, не вызвав громких народных протестов.

В Китае трайбализм был подавлен прямыми действиями государства, в Индии — религией. Самый изобретательный способ подорвать племенное устройство был придуман в исламском мире династией Аббасидов и до совершенства отточен османами. Это был институт воинского рабства, при котором и военная, и бюрократическая элита империи состояла из рабов. Пожалуй, этому может позавидовать любой руководитель, пытавшийся продавить свои цели через косную бюрократию: султан мог приказать казнить любого раба–чиновника, от самого низшего ранга до великого визиря. Рабам, по крайней мере большинству, запрещалось иметь семьи или если дозволялось жениться, то их сыновьям нельзя было становиться военными или наследовать пост отца.

Сильный человеческий инстинкт действовать на благо своей семьи или родственников был таким образом задавлен. Элита рабов–чиновников представляла собой имперскую аристократию лишь на протяжении одного поколения, а их дети вынуждены были становиться обычными подданными. Что касается проблемы, где брать рабов (ислам запрещает обращать мусульман в рабство), османы справлялись с ней при помощи девширме — системы, когда искатели юных талантов наведывались в христианские провинции, главным образом в Сербию, и требовали у местных священников предоставлять списки всех мальчиков, окрещенных в их районе. Самых многообещающих увозили от родителей, которых им уже никогда не доводилось видеть. Потом их обращали в ислам и обучали так, чтобы они становились высшими чиновниками или вступали в ряды янычар — элитного воинского подразделения.

Каким бы диким и бесчеловечным ни казался институт воинского рабства, он показывает, насколько далеко может зайти государство в стремлении пресечь трайбализм и создать надежную касту администраторов, готовых исполнять приказы правителя. Этот институт был изобретен Аббасидами — мусульманской династией, которая владычествовала на Ближнем Востоке с 750 до 1258 г. н. э., поскольку они обнаружили, что невозможно править обширной империей при арабской племенной организации. В дальнейшем эту систему развили султаны Египта из династии Айюбидов, которые создавали войско мамлюков из рабов, захваченных у тюркских племен и народов Кавказа. В армиях рабов, при отсутствии аристократии или системы родственных связей, людей можно было продвигать исключительно за заслуги. Это качество, а также абсолютная преданность командования своему султану стали ключом к успеху армий мамлюков и янычар.

Египетские мамлюки спасли исламский мир от разгрома вторгшейся монгольской армией в 1260 г. в битве при Айн–Джалуте. Но командующий мамлюкской армией Бейбарс затем сверг своего господина и стал султаном Египта. Мамлюки продолжали оставаться неодолимой военной силой несколько десятилетий, отбив еще три монгольских нашествия. Но потом богатые мамлюки нашли способ обойти запрет на передачу имущества своим потомкам, и система постепенно вновь стала трайбалистской. «Принцип аристократии в одном поколении противоречил базовому императиву человеческой биологии, как и китайская обезличенная система экзаменов, — замечает Фукуяма. — Каждый мамлюк стремился защитить социальное положение своей семьи и потомков».

Институт мамлюкского воинства начал разрушаться. Одержимые борьбой между фракциями и ограниченные собственным презрением к новому огнестрельному оружию, преобладавшему теперь на полях сражений, мамлюки были побеждены турками–османами в 1517 г.

Институт воинского рабства сослужил османам хорошую службу и на какое–то время создал возможность постоянных завоеваний, от которых зависела государственная экономика. Но когда османская экспансия прекратилась, султаны сначала позволили янычарам жениться и иметь детей, а потом разрешили их сыновьям поступать на военную службу. Это сделало систему девширме ненужной. Также утратились основная цель и смысл такой системы: предотвратить появление наследственной элиты. Институт начал разрушаться, и медленный распад османского государства продолжался вместе с ним.

Четвертая из основных цивилизаций на Евразийском континенте, европейская, развила сложный комплекс социальных институтов, разобраться в котором будет легче, если сравнить его с более простыми случаями Китая, Индии и исламского мира. Отличительная черта европейских государств состоит в том, что, уйдя от трайбализма, они создали институт, которого не изобрела ни одна из трех остальных цивилизаций, — институт, посредством которого общество могло контролировать сильного лидера.

В Европе возникла концепция главенства закона — взаимное согласие общества и элиты, что правитель не полновластный господин, но таковым является закон. Во–вторых, Европа, и в особенности Англия, разработали средства, чтобы сделать короля ответственным перед законом. Такая структура фактически позволяла правителю быть сильным, но подчиняться институциональным ограничениям.

Китайское государство со времен Цинь было действенной бюрократизированной автократией. Однако до сего дня Китай так и не развил у себя принцип власти закона. Его императоры — а теперь китайское Политбюро — создают законы, но сами им не подотчетны и не обязаны следовать. Китай всегда может заставить свой народ построить Великую стену или что–то подобное. Но его огромный изъян в плане сильного государства заключается в том, что он не защищен от прихода к власти плохого императора, каким был, в частности, Мао Цзэдун.

Центральную роль в развитии европейских институтов играла религия. Как утверждает Фукуяма, религия стала ключевым моментом сначала в преодолении племенного строя, а затем в установлении главенства закона. Сущностью племенного наследования был переход собственности по мужской линии. Но произвести наследника мужского пола в Средневековье, когда продолжительность жизни была коротка, а детская смертность, напротив, крайне высокой, было делом совершенно ненадежным. Поэтому у племен имелись разнообразные стратегии, позволявшие удерживать богатство в роду. В их число входили браки двоюродных родственников, развод при условии, если жена не рожала наследника, усыновление и левират (женитьба на вдове умершего брата). Кроме того, женщинам не дозволялось владеть собственностью.

Церковь боролась со всеми этими стратегиями наследования, но не из–за каких–либо пунктов существовавшей христианской доктрины, а потому, что у нее имелась идея получше: чтобы люди оставляли свое имущество церкви, а не своим наследникам. К концу VII в. церкви принадлежала треть плодородных земель Франции. Племена Европы — франки, англосаксы, славяне, скандинавы или венгры — обнаружили, что обращение в христианство очень быстро разлучило их с собственностью, лишило влияния и заложило основы феодализма.

В средневековой Европе в условиях политической раздробленности церковь превратилась в богатый и могущественный институт, но у нее начали возникать собственные проблемы в духе трайбализма или непотизма. Священники стали чрезвычайно заинтересованы в передаче собственности и приходов своим детям. Папа Римский Григорий VII заставил священников принять целибат, чтобы их верность принадлежала церкви, а не родственникам.

Григорий также стал центром исторической борьбы между папским престолом и императором Священной Римской империи за инвеституру — особое право назначать епископов, которое оспаривалось одной и другой стороной. Григорий отлучил Генриха IV от церкви, а тот, в свою очередь, попытался низложить Григория. Но церковь победила и вынудила Генриха прийти в 1077 г. в резиденцию папы в Каноссе и ждать босым на снегу три дня, чтобы получить от Григория VII отпущение грехов.

Церковь использовала свою власть для поддержки идеи закона — сначала Кодекса Юстиниана, византийской кодификации римского права, вновь открытого около 1070 г. н. э., а потом канонического права — созданного Грацианом обобщенного свода церковных законов за все века. Поскольку закон обладал авторитетом церкви, наделенной высшей властью, в Европе возникла совершенно новая идея, что правитель не может владычествовать, не считаясь с законом, и в действительности обязан своим положением собственной роли в поддержании закона.

Феодальная Европа представляла собой сборище мелких баронов, сидящих по своим практически неприступным замкам. Короли рассматривались как первые среди равных, и, чтобы осуществлять собственную власть, им приходилось договариваться с остальными равными. Их обязали принимать во внимание, что властелин — это закон, а не король. Они не могли облагать крестьян налогами или забирать в армию, поскольку это право принадлежало феодалам. Они не могли также захватывать земли из–за права собственности, которое поддерживалось феодальной системой.

Национальные государства в Европе возникали как часть борьбы между королем, элитами и другими источниками власти. Короли редко бывали абсолютными властителями. Дальше всего ограничение их власти зашло в Англии, где парламент собрал собственную армию, казнил Карла I и заставил Иакова II отречься от престола. Таким образом английское государство построило систему, которой позже последовали другие европейские страны, где правитель оказался ограничен законом, а представительный орган власти принуждал его перед законом отвечать.

«Как только эта система сложилась, — пишет Фукуяма, — она породила государство столь могущественное, правомочное и благоприятное для экономического роста, что стала моделью, перенимаемой по всему миру» [9].