I. Философия до Сократа

I. Философия до Сократа

Понятие Логоса имеет многовековую историю не только в греческой философии, но и в самом греческом языке[1]. ?????, слово, происходит от ?????? – говорить; логос означает слово или речь, то, что сказано, что говорится, причем этот термин может обозначать как форму, так и содержание речи, ее смысл или связь отдельных частей (отдельное слово есть ???? – речение); впоследствии он означает и самую мысль, выражающуюся в речи. В эпосе термин ????? встречается крайне редко (у Гомера всего три раза), причем он заменяется в том же значении терминами ????? (миф) или ???? (эпос); в тех немногих случаях, когда попадается ????? (или, точнее, ????? – слова во множ. ч.), разумеются обыкновенно льстивые, ложные, пустые слова, «словеса лукавствия», в противоположность истинным, правдивым речам или рассказам – «мифам» или «эпам»[2]. Но мало–помалу такое отношение радикально изменяется: «логос» берет верх над «мифом» или «эпосом». Миф из «сказа» превращается в «сказание»

–  20  –

или «сказку» и противополагается истинному слову – логосу[3]; «эпос» в свою очередь превратился в говор, молвь, поговорку, в те слова, в которые облекается речь, иногда для своей прикрасы, иногда для того, чтобы скрыть свой истинный смысл[4]. Миф может иметь и разумный смысл, но он требует объяснения посредством «слова». Детская мысль тешится мифами[5]; в период умственной зрелости миф отходит всецело в область предания, поэзии или вымысла. Миф, являвшийся некогда истинным, обращается в «ложную речь, подражающую истине» или уже в поэтическую фабулу[6], в басню (напр., «мифы» Эзопа). Прежнее словоупотребление остается отчасти у трагиков, в поэзии. Логограф есть прежде всего писатель–прозаик в отличие от поэта – «аэда»: первые греческие «логографы» суть древнейшие историки от Кадма и Гекатея Милетского до Геродота, изложившие историю в прозе в отличие от поэтической формы мифа эпических поэтов. Мифическое миросозерцание поэзии сменилось прозой трезвой мысли[7].

Изменению смысла термина логос и его оценки способствовали, таким образом, греческие мыслители–прозаики, прежде всего – философы. Но и в философии смысл этого термина установился не сразу и подлежал до конца значительным колебаниям. В общем, однако, и в философии совершился процесс, аналогичный тому, который произошел в языке. Уже ранняя греческая философия приобрела характер анти–мифологический, противополагая мифу и эпосу «разумное слово» о природе вещей: здесь слово, или логос, означает рассуждение. Ксенофан, один из первых и самых энергичных противников мифологического миросозерцания, восстает против Гомера и Гесиода, против народного политеизма, против мифологических вымыслов (??????). Слово, заключающее в себе

–  21  –

«сущую истину», признает единую, вечную и неизменную природу вещей, единое «естество» в основе всего – вместо мнимых человекообразных богов. Таким образом, слово о природе противополагается вымыслу. Содержанием этого «слова» является мироздание, строение мира, его причины, его закон. Оно стремится понять вселенную в ее единстве – в отличие от видимого множества явлений. Древнейшие системы исходят из признания одной живой стихии (например, воздух Анаксимена), в которой заключается источник душевной и телесной субстанции, из которой объясняется как взаимодействие вещей, так и самое их происхождение – посредством сгущения и разрежения, или посредством выделения.

«Слово» об этом едином «естестве» всех вещей, об этом едином сущем, противоречит не только мифическим вымыслам; оно противоречит видимости, чувственному восприятию явлений в их изменчивом множестве. Это – дальнейшая ступень отвлечения: отвлеченный логос, «слово о сущем», либопротивополагается явлению, либо отождествляется с внутренним законом сущего, как мы находим это, с одной стороны, в элейской школе у Парменида и Зенона, а с другой – у Гераклита.

По учению элейских мыслителей, истинно только достоверное слово, или мысль (?????? ????? ??? ?????), об едином сущем; сущее как таковое равно себе самому (бытие = бытию); оно вечно, неизменно, едино по своему понятию: все, что не есть это единое сущее, т. е. все множество изменчивых явлений, есть не сущее, есть небытие, которого нет вовсе, которое кажется только. Истинное слово, или мысль, вполне соответствующая истине, отождествляется со своим предметом: «одно и то же есть мысль и то, о чем она мыслит», – так как нет ничего, кроме сущего; мысль, отличная от сущего, есть нечто «не–сущее», несуществующее, мнимое, или ложное. Поэтому истинное слово, или истинная мысль, не имеет никакого содержания, кроме сущего, и заключает в себе лишь перечисление отвлеченных логических признаков единого сущего (его неизменности, вечности, единства и т. д.); такому слову, такому понятию о сущем противополагаются речи (???), в которых излагается космография видимой вселенной (Parm. 50). Это учение Парменида было развито его учениками Зеноном и Мелиссом,

–  22  –

которые стремились доказать его диалектически: отправляясь от понятия абсолютного сущего, они раскрывали логические противоречия, заключающиеся в понятиях ограничения, деления, величины, множества, пустоты, движения, относительности и т. д. Явления немыслимы как нечто абсолютно–существующее. И поскольку существует только сущее, тожественное себе самому в своих логических определениях, весь видимый мир есть область небытия. Отвлеченная мысль противополагается действительности, как единая истина; логическое понятие в своем диалектическом развитии упраздняет действительность – важный момент в развитии идеализма, в истории Логоса.

Совершенно иное течение мысли находим мы у великого Гераклита Ефесского: истинная природа вещей не есть отвлеченное бытие; она есть жизнь, вечно живой процесс творческого генезиса, единство, осуществляющееся во множестве. Размышляя о загадке мироздания, о тайной гармонии, скрытом единстве, осуществляющемся в видимой борьбе противоположных стихий и начал, в вечном круговороте всемирной жизни, Гераклит силится угадать «слово» мировой загадки: по этому слову совершается все, и люди никогда не понимают его, слышат ли они его, или нет (fr. 2). Это слово заключается в учении о единстве всех вещей (fr. 1): мудрость одна – знать ту единую мысль, или определение, которым «правится все через все», – общий закон сущего. Это «слово» противополагается всем шатким речам и мнениям человеческим: оно одно, обще всему и всем; разум один, а люди живут, как бы имея каждый свой собственный разум. По дошедшим до нас фрагментам Гераклита[8] довольно трудно установить его терминологию: единая «мудрость», которой управляется все, и тожественна и не тожественна с Зевсом (fr. 65). Гераклит, очевидно, разумел скрытый «разум» вещей, смысл или разумный закон природы, который долженствовало открыть его «сущее слово» – его рассуждение о «природе вещей». Но отожествлял ли Гераклит свое слово, свою мудрость с самой премудростью вещей, с самым скрытым «смыслом» природы, как причиною вещей? Или, быть может, он просто не

–  23  –

устанавливал различия между своим словом о природе и «словом» самой природы – ее внутренним законом, который он пытался раскрыть?

Последующая философия стремилась примирить слово о сущем Парменида со «словом» Гераклита, – понятие неизменной субстанции с понятием генезиса, процесса. «Словб» мыслителей этого периода имеют разнообразное содержание и характер, но сходятся все в одном стремлении – создать логическую физику, т. е. объяснить мировой процесс, отправляясь от логического определения сущего. Несмотря на все громадное свое значение, попытки эти, очевидно, не могли увенчаться конечным успехом: такова была оригинальная попытка Эмпедокла, силившегося объединить мифологическое и философское миросозерцание, примиряя отвлеченную логическую концепцию Парменида с физическим представлением о природе в форме эпической космогонии; таково было знаменитое учение атомистов, давших первое логическое построение чистого материализма; такова была, наконец, философия Анаксагора. Этот мыслитель впервые отделил невещественное начало мысли, или ума (????), от материи. В этом заключалось его «новое слово». Анаксагор понял, что материя как таковая не объясняет явлений движения, мышления и целесообразности в устройстве природы: эти явления невыводимы из непроницаемости, косности, протяженности, т. е. чисто материальных свойств вещества. Философ различает между материальным и нематериальным началом сущего и определяет последнее по аналогии человеческого разумного духа.

Так определяется впервые понятие универсального разумного начала. Но философ не называет этого начала логосом: в его системе оно играет роль исключительно физического начала – мирового двигателя. Он приходит к нему из рассмотрения внешней природы, не из анализа логических процессов[9].

Таким образом, в древнейший период греческой философии термин логос имеет колеблющийся смысл. Он означает главным образом рассуждение как в объективном,

–  24  –

так и в субъективном смысле. Природа вещей понимается в рассуждении, которое противополагается обманчивой видимости; отвлеченное рассуждение, отвлеченная мысль обнимает в себе истину, откуда впоследствии могло явиться заключение, что эта мысль совпадает с истиной или что истина есть идея. С другой стороны, рассуждение есть действие человеческого ума, выражающееся в речи или способностях человеческого духа, – рассудительность.

Более специальный смысл получил термин «логос» благодаря математическим исследованиям, процветавшим, как известно, в пифагорейской школе: пифагорейцы искали в числе и математических отношениях объяснения скрытого смысла явлений, законов природы. Гармония вселенной обусловлена мерой и числом, математическою пропорциональностью. И термин «логос» означает нередко математическое отношение (как франц. raison): «рассуждение» обозначает «отношение» – мысленное отношение, в частности отношение математическое^{1}.

Такова первоначальная история термина и понятия «логос» в древнейшей, досократовской философии.