1. Диалектика эмпирического познания

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Диалектика эмпирического познания

В самом общем смысле эмпирия означает процесс чувственно-практического освоения мира и в то же время результат такого освоения. В первом случае эмпирия предстает как познание объективной реальности, непосредственно основанное на чувственности, во втором — как единство знаний и умений. В обоих случаях эмпирия противостоит не чувственному или рациональному (она соединяет в себе то и другое), а теории. Если иметь в виду соотношение эмпирии и теории, то под эмпирией следует понимать и весь срез донаучного познания, и всякое опытное (экспериментальное) знание («опытные науки»), и особый этап в становлении научно-теоретического знания (экспериментально-наблюдательные процедуры и непосредственные результаты их обработки). Теория в этом плане выступает и как любая расчетная схема, и как особый высший уровень развития науки, базирующийся на эмпирическом знании и содержащий его в снятом виде.

Специфика эмпирического познании заключается в его непосредственной связи с опытом, понимаемым как чувственно-практическая деятельность человека. Другие формы и уровни познания связаны с действительностью опосредованно, через эмпирические знания[162]. Последние отличаются от теоретических характером обобщений, в котором сохраняется наглядность чувственных образов. Следовательно, любые положения эмпирического уровня адекватно истолковываются с помощью образов, полученных непосредственно в опыте.

Как известно, В.И.Ленин видел задачу гносеологического анализа познания прежде всего в том, чтобы решить «вопрос об источнике и значении всякого человеческого знания вообще»[163], в том, чтобы выявить характер соотношения эмпирического знания с опытом в плане не только его возникновения из опыта, но и подтверждения его содержания опытными данными. Первый аспект является основным.

Опыт как чувственное отношение к действительности предполагает способность познающего субъекта отличать не только самого себя от внешнего объективного мира; но и последний от своих субъективных восприятий, эмоций и т. п. Без этого невозможно осознание вещей как отличных от их отображения в мозгу субъекта, которое осуществляется путем сопоставления субъектом различных собственных восприятий одной и той же вещи в разных условиях, в разное время. При этом субъект должен осознавать объективную природу восприятий, их независимость от его психики. Это является необходимым условием опыта.

В опыт входит не все содержание чувственного отражения, а лишь то, которое выделено субъектом в процессе освоения мира и закреплено в его памяти. Такое выделение обусловливается познавательными целями, поэтому чувственный компонент опыта в отличие от рационального охватывает совокупность прошлых и настоящих восприятий, непосредственно относящихся к познаваемой ситуации или косвенно связанных с ней. Многообразие чувственных восприятий существует в сознании субъекта не как их хаотическое переплетение, а как единый образ, отражающий взаимосвязь вещей, обладающих различными свойствами. Такая упорядоченность содержания чувственного опыта в познании не изначальна. «Там, где существует какое-нибудь отношение, оно существует для меня; животное не „относится“ ни к чему и вообще не „относится“; для животного его отношение к другим не существует как отношение»[164], — писали К.Маркс и Ф.Энгельс. На первобытной стадии развития общества ограниченное рамками родовой общности отношение людей друг к другу и ограниченное местом проживания их отношение к природе «носит столь же животный характер, как и сама общественная жизнь на этой ступени… человек отличается здесь от барана лишь тем, что сознание заменяет ему инстинкт, или же, — что его инстинкт осознан»[165].

Иначе говоря, внутреннее единство чувственных образов, которое достигается на этом уровне отражения внешнего мира, еще гносеологически бессодержательно, познание в подлинном смысле слова здесь еще отсутствует, опыт приобретает познавательное значение с достижением такой ступени относительной самостоятельности мышления, когда оно оказывается способным «воспарить» над действительностью, над чувственно-практической деятельностью человека. Таким образом, опыт имеет определенные предпосылки, которые реализуются в ходе раздвоения единого формирующегося познания на чувственный и рациональный уровень.

Формирование рационального уровня познания — это вместе с тем возникновение (пусть в самой зачаточной, примитивной форме) категориально-понятийного аппарата мышления. Упорядочение чувственного содержания образов, возникающих на основе опыта в форме эмпирических знаний, происходит благодаря соединению опыта с системой категориально-понятийных определений.

Категориальная структура мышления, имея своим прообразом универсальные связи и отношения вещей, отраженные через призму практической деятельности, является, следовательно, необходимой предпосылкой эмпирического уровня познания. Применение ее в мысленном рассмотрении вещей содержит момент относительной свободы, активности субъекта, зависимости его мышления от целей познания и методологических установок, от конкретных практических и познавательных задач, которые ставит перед собой познающий субъект.

Одна и та же совокупность ощущений может оформляться в мышлении с помощью различных систем понятий н категорий, в результате чего выработанный субъектом образ реальных отношений может как соответствовать объективным отношениям воспринимаемой предметной ситуации, так и расходиться с ними. Во втором случае опыт не адекватен действительности: мы можем оценивать некоторую совокупность собственных ощущений как восприятие вещи или отношения, которых на самом деле нет, усматривать причинную связь там, где ее не существует, и т. п. Следует только четко осознавать, что при этом источником заблуждения является не совокупность ощущений, а наше мышление, структурирующее эту совокупность не в соответствии с объективным положением дел, а субъективно. Такого рода ошибки возникают, как правило, при необычных условиях опыта (например, зрительные и осязательные иллюзии, миражи и т. п.).

Эмпирическое знание было бы эвристически бессодержательным, если бы в опыте не содержалось ничего независимого от методологических и иных установок субъекта, от категориальной структуры его мышления. Эвристическая ценность эмпирических знаний детерминирована содержанием чувственных образов, несущих в себе непосредственную информацию о внешнем мире. Их содержание не зависит от особенностей категориальной структуры мышления субъекта, наоборот, последняя вынуждена приспосабливаться к этому содержанию.

Эмпирическое знание облекается в форму суждения. Для выражения эмпирических знаний не существует особого языка, коренным образом отличного от теоретического. Различение эмпирических и теоретических терминов по признаку наблюдаемости и ненаблюдаемости их содержания или по степени общности не является достаточно определенным. Одни и те же термины могут быть использованы как в эмпирическом, так и в теоретическом знании. Различие между тем и другим проявляется на уровне не терминов, а высказываний: эмпирические высказывания имеют непосредственное (чувственно-практическое) отношение к реальности, тогда как теоретические высказывания описывают действительность посредством содержания эмпирических суждений.

Содержание эмпирических суждений в силу их, зависимости от субъекта (его целей, воздействия сложившихся у него представлений, методологических установок, категориальной структуры мышления и умения адекватно применять ее к чувственному отражению) предстает как единство объективного и субъективного. Важнейшей задачей эмпирического познания является вычленение объективного содержания этих высказываний.

С точки зрения субъективного идеализма, такая задача принципиально неразрешима. Так, Д.Юм утверждал, что опыт здесь молчит, так как ум никогда не имеет перед собой ничего, кроме восприятий, и человек не в состоянии произвести какой бы то ни было опыт относительно соотношения между восприятиями и объектами[166]. На подобных позициях стоят и современные позитивисты. Р.Карнап, например, вопрос о существовании объекта считает корректным лишь в том случае, если в нем идет речь о свойствах того или иного языкового каркаса: объект существует, если он является элементом системы, охватываемой принятым языковым каркасом[167]. Иначе говоря, осмысленным следует считать лишь вопрос: является ли объект элементом данной системы?

С диалектико-материалистической точки зрения объективное существование вещей устанавливается посредством опыта в ходе практической деятельности. Именно практика позволяет в конечном счете отделять истинное от ложного, объективное от субъективного. Описания, которые не соответствуют реальному существованию описываемого, вообще не содержат знания. Эмпирические знания можно разделить на две группы — феноменальные и объектные знания, которые различаются между собой как по способу формирования, так и по познавательному значению.

Феноменальные знания дают описание действительности, отраженной в опыте человечества. Поскольку последний не существует вне опыта отдельных индивидов, то и воспроизведение действительности в форме феноменального знания осуществляется в образах непосредственного восприятия объективного мира (этими индивидами) с выделением в них общезначимого. Это возможно в результате тождества нервно-физиологической и психической организации людей, сходства категориальной структуры их мышления, которое объясняется тем, что в основе данной структуры лежит объективная логика развития практической деятельности людей, обусловленной всей совокупностью их связей и отношений.

К феноменальным знаниям относятся прежде всего суждения, описывающие свойства вещей (цвет, запах, вкус и т. п.). Ощущения, возникающие в разных органах чувств, как и отражаемые ими свойства вещей, качественно разнородны: нельзя обонять звук, видеть запах, слышать шероховатость поверхности предмета и т. п. Знания такого рода фиксируют то общее, что свойственно всем отдельным восприятиям определенной вещи при различных условиях ее наблюдения. Обобщение подобных эмпирических суждений осуществляется с помощью абстракции отождествления, которая состоит в следующем: воспринимая по-разному в различных условиях белый цвет снега, мы высказываем суждение «Снег белый». В нем термин «белый» («белый цвет») означает не какой-то усредненный нашим наглядным воображением белый цвет (снега, мела, сахара и других белых предметов) в качестве «белого цвета как такового», а любой оттенок белого цвета, т. е. это обобщенное обозначение всех оттенков белого, воплощающих данный цвет как таковой. Здесь общее предстает как внешнее общее, как сходное, но отнюдь не как совпадающее с упомянутым усредненным представлением, которое может быть представлением лишь одного из оттенков белого цвета.

Мы лишены возможности видеть снег так, как видят его другие. Однако мы убеждены, что в силу принципиального сходства нервной системы всех людей цветовое ощущение в восприятии снега у других такое же, как у нас. Оно отличается, быть может, оттенком, но это есть ощущение, скажем, не зеленого, а именно белого цвета. Поэтому для всякого человека с нормальным зрением высказывание «Снег белый» имеет объективное, хотя и феноменальное, содержание.

Такие свойства вещей, как цвет, запах и т. п., являются столь же объективными, сколь и следствия воздействия этих вещей друг на друга. Солнечный свет нагревает землю и воздух, обесцвечивает окрашенные ткани, производит фотоэлектрический эффект, оказывает давление на освещаемую поверхность тела и т. п., а также вызывает у человека вполне определенные зрительные ощущения. Во всех этих случаях проявляются собственные свойства света как потока фотонов. Поэтому зрительные ощущения так же адекватно характеризуют свет, а при его посредстве — и отражательные свойства поверхности освещаемых тел, как и любое другое его действие (тепловое, химическое, электрическое, механическое). Это происходит потому, что человек с его нервной системой — такая же реальная часть природы, как и молекулы воздуха или камни, химический краситель, электроны, поверхностный слой вещества тела и т. д. Различие заключается в том, что при восприятии одних (феноменальное знание) больше сказывается специфика, состояние наших органов чувств, психики, сознания, а других (объектное знание) — меньше. Но в любом случае сами свойства вещей объективны, а потому и содержание наших восприятий их также объективно. Таким образом, состояние, специфика наших органов чувств, психики, сознания накладывают определенный отпечаток на восприятия различных свойств объектов, но следует подчеркнуть, что это касается лишь формы наших восприятий, а не их содержания.

В опыте многообразие свойств вещи объединяется в единый образ — восприятие вещи, которое отнюдь не является механической суммой ощущений различных свойств. Это отмечал Ф.Энгельс, подчеркивая, что при всей абсолютности, разнородности впечатлений, доставляемых различными органами чувств, лежащие в их основе объективные свойства вещей различаются не абсолютно и что «объяснить эти различные, доступные лишь различным органам чувств свойства, привести их во внутреннюю связь между собой как раз и является задачей науки, которая до сих пор не жаловалась на то, что мы не имеем, вместо пяти специальных чувств, одного общего чувства или что мы не способны видеть либо слышать запахов и вкусов»[168].

Существенную роль в этих процессах играет интеллектуальная интуиция. Рассматривая некоторое тело с различных сторон, мы можем заключить, что оно является шаром. Здесь нет формального вывода, нет и содержательной дедукции, основанной на геометрии. Заключение о шарообразности тела невозможно сделать и на основе абстракции отождествления, которая в данном случае может привести лишь к суждению о том, что каждое восприятие тела включало восприятие ограниченной сферической поверхности (приближающейся к полусфере). Вместе с тем движение от отдельных восприятий к заключению о шарообразности тела не иррационально, ибо предполагает определенное размышление, осуществляемое на основе наглядного пространственного воображения, которое и можно назвать интеллектуальной интуицией.

Во многих случаях феноменальные знания возникают в результате многократного повторения актов наблюдения, эксперимента, процедуры измерения какого-либо параметра изучаемого явления. При надлежащем числе и качестве обрабатываемых математическими методами данных можно получить вполне точное значение измеряемого параметра явления, не говоря уже о возможности совершенно точного определения числа каких-нибудь объектов в заданных границах. На этом этапе эмпирического познания используются и такие формы индуктивных выводов, как индукция через обобщение эмпирических суждений, описывающих результаты целенаправленных наблюдений, индукция установления причинных связей и функциональных зависимостей.

Однако значение этих или иных форм вероятностных умозаключений ограниченно. Разные по содержанию индуктивные выводы, даже имея совершенно одинаковую логическую структуру, могут сильно различаться по степени вероятности того, что заключение будет истинным; степень вероятности зависит исключительно от существенности содержания посылок и правильности заключения. Это доказывает бесперспективность попыток разработать индуктивную логику как исчисление степени «правдоподобия» (возможной истинности) заключения: такие оценки не поддаются формализации, а сами попытки разработки индуктивной логики подобного рода основаны на стремлении включить в компетенцию формальной логики содержательный аспект познания, входящий в предмет не формальной, а содержательной логики, каковой в марксистской философии является диалектическая логика.

Действительная функция индуктивных выводов состоит не в методологической ориентации эмпирического познания, а лишь в предупреждении его от логических ошибок, связанных с невыполнением формальных условий (правил) этих выводов. Так, в случае установления возможной причины некоторого явления на основе сопоставления разных наборов сопутствующих ему обстоятельств наличие двух (вместо требуемого одного) сходных обстоятельств исключает применимость вывода, скажем, по методу сходства. В индуктивных выводах сплошь и рядом приходится учитывать совместимость или несовместимость свойств, состояний вещей и т. п., т. е. характеристик, относящихся к содержанию мышления, а не к его логической форме.

Феноменальное эмпирическое знание позволяет получить объектное эмпирическое знание, поскольку в основе того и другого лежит объективная реальность. Но в отличие от первого объектное знание не только фиксирует общечеловеческий опыт (например, факты смены дня и ночи, времен года и т. п.), но и вскрывает пространственные, временные и причинно-следственные связи данного явления (например, Земля круглая, вращается вокруг Солнца и вокруг собственной оси, ее ось наклонена к плоскости ее орбиты и т. п.).

С точки зрения агностицизма абсолютно невозможно знать, таковы ли вещи сами по себе, какими они являются в опыте. Но проблема познаваемости мира, постижения объективной истины (в диалектико-материалистическом, а не в кантианском смысле) решается не теорией, а практикой[169]. Только на основе практики, применения знаний в целенаправленной практически-преобразующей деятельности человек может разграничить истину и заблуждение, осуществить переход от феноменального к объектному знанию. Как свидетельствует история науки, такой переход заключается в выявлении объективного основания и источника чувственного содержания феноменальных образов. Практика, многообразно «сталкивая» вещи между собой, с орудиями труда, инструментами, приборами наблюдения и т. п., позволяет выявить причинную связь явлений, их свойства, пространственные и временные отношения, законы движения вещей и т. п.

Для описания вещей на эмпирическом уровне могут быть использованы лишь такие понятия, которые имеют непосредственную опытную интерпретацию. В этом заключается специфическое противоречие эмпирического познания: мы стремимся к объективному знанию, т. е. к знанию вещей, их свойств и отношений такими, каковы они сами по себе, но вынуждены для их описания использовать понятия, отражающие в обобщенной форме характеристики вещей, так как еще не располагаем понятиями, адекватными отражаемым объектам.

Сама возможность разрешения данного противоречия рассматривается в зависимости от того, что мы вообще понимаем под знанием.

Если признать, что эмпирическое знание есть неразделимое единство чувственного и рационального, то оказываются допустимыми самые различные (вплоть до агностических) ответы на вопрос о возможности подобного описания.

Диалектико-материалистический ответ основан на точном понимании того, что означает единство чувственного и логического. Он состоит в том, что описание действительности включает понятия, которые, какова бы ни была степень их общности, являются мысленными отражениями либо вещи, либо свойства вещи, либо ее причинной обусловленности и т. п., и каждое из таких понятий входит в систему других понятий, различающихся не только предметной областью, но и степенью общности. Таков, например, иерархический ряд понятий: «эта береза», «береза», «лиственное дерево», «дерево», «растение», «организм».

При этом нужно помнить, что понятия и категории мышления отражают универсальные связи действительности не в качестве произвольных творений, а представляют собой абстракции, относящиеся к самой действительности. Более того, использование системы категорий осуществляется путем «просвечивания» одних категорий через другие. Универсальные связи явлений действительности изучаются материалистической диалектикой и отображаются в ней посредством философских понятий материи, движения, качества, количества, причины и следствия, содержания и формы и т. д. Категориальная структура самого мышления изучается диалектической логикой, которая, исходя из философского понимания универсальных связей, разрабатывает систему понятий и положений, формулирует методологические установки и предписания, определяющие познание явлений действительности.

Полученное таким образом знание остается еще эмпирическим, поскольку его словесное выражение допускает непосредственную чувственно-наглядную интерпретацию. Единственным посредником между знанием и действительностью остается опыт.

Рассмотрим несколько подробнее особенности эмпирического познания в науке. Основным логическим инструментом этого уровня познания с самого начала выступает операция абстрагирования, которая в общий форме означает выделение класса предметов, свойств и отношений, «неразличимых» между собой с точки зрения какого-либо, принимаемого за основной признака и отвлечение от всех других предметов, связей свойств и отношений как внешних, безразличных или производных от главного. Но в результате такого выделения в центре внимания оказываются связи между предметами одного или разных классов.

Объективная связь может быть определена как такое отношение между предметами и их свойствами, которое (в силу их взаимодействия) ведет к тому, что изменение одних сопровождается изменением других. Смысл подобной связи может состоять как в переходе одного явления в другое, так и в том, что просто два свойства оказываются разными проявлениями одного и того же процесса (качества).

Понятие объективной связи выработано на основе признания движения способом существования материи, и в известном смысле понятия «объективная связь» и «движение» выступают как однопорядковые; подобно движению, связь осуществляется в безграничном разнообразии форм. Существенное различие между понятиями связи и движения состоит в том, что первое обозначает не способ существования как таковой, а то множество взаимных изменений и взаимозависимостей, в силу которых любой способ существования обладает определенностью и целостностью. Поэтому в силу неисчерпаемости материи вглубь не только объективная реальность, но и любой ее фрагмент неисчерпаемы по богатству связей. Задача науки состоит в выявлении главных, определяющих, существенных из них, что до некоторой степени упрощает эту задачу, но не снимает проблемы адекватного отражения многообразия и многокачественности объективных связей. С целью ее решения требуется найти основание для единообразного описания, открывающего путь к дальнейшему изучению, сопоставлению и выявлению субординации этих связей. Данная проблема подводит нас к одному из основных противоречий познания — к противоречию между безграничным богатством, многообразием объективных связей и относительной ограниченностью средств их отображения. Эмпирический уровень научного познания и выступает как процесс разрешения этого противоречия.

В качестве исходной формы эмпирических знаний могут быть любые сведения об интересующем нас изменении объекта, например «олово, погруженное в пламя, через некоторое время стало плавиться». Однако такое сообщение фиксирует лишь одну сторону определенности явления — качественную, тогда как другая сторона — количественная — остается неясной.

Любое явление исследуется в науке с точки зрения единства его качественной и количественной определенности. Познание такого единства дает возможность установить, насколько явление качественно специфично или, наоборот, не есть ли однокачественность явления лишь видимость. Так, свойство «неразличимости» всех атомов одного и того же элемента, с идеей о существовании которого выступили ученые XIX в., оказалось ограниченным рядом химических свойств и скрывало за собой изотопию. Следовательно, нужно изучать количественную сторону определенности явлений, обусловленную их качеством. Важнейшим для познания свойством количественной определенности является ее доступность измерению. Конкретная количественная характеристика носит название величины, а операция измерения состоит в оценке величины. Собственно эмпирические данные и есть оценки величин, но, взятые сами по себе, они редко могут удовлетворить ученого. Они должны приобрести характер эмпирического факта, прежде чем войдут в науку как результат эксперимента или наблюдения.

В чем же состоит различие между объективным и эмпирическим фактами? Объективным фактом может быть названо любое событие, происходящее вне и независимо от того, становится оно объектом познания или нет. Когда мы говорим, что «факты — упрямая вещь», то имеем в виду именно объективные факты. В отличие от этого эмпирический факт есть элемент научного знания, выражаемый в форме высказывания или системы высказываний, в словесной или знаковой форме[170]. Он отличается рядом признаков как от эмпирических данных, так и от любых других, в том числе и ненаучных, сведений.

Во-первых, эмпирический факт — это не любое произвольно взятое сообщение, хотя бы и полученное с помощью точных методов, а лишь такое, которое вписано в контекст частной науки или теории, определяющей его смысл. Каждый новый факт, чтобы заинтересовать науку, должен найти свое место в какой-либо конкретной научной проблеме. Поскольку всякий реальный объект обладает не одним качеством, а целым комплексом их, то один и тот же объективный факт может быть описан при помощи множества эмпирических фактов, относящихся к различным теориям (например, мел с точки зрения геометрической структуры биогенного или абиогенного происхождения, энергетической насыщенности, теплопроводности и т. д.).

Во-вторых, эмпирический факт должен выражать нечто общее. «Только путем обработки многочисленных протоколов наблюдения, содержащих высказывания об эмпирических данных, (исследователь) выводит статистическое среднее, которое и входит в систему научных знаний в качестве факта»[171].

В-третьих, для того, чтобы сообщение могло претендовать на роль эмпирического факта, оно должно быть получено с помощью установленной методики и с учетом мнения достаточно компетентных специалистов, а описание процедуры его получения должно исключать всякую неопределенность и возможность субъективной ошибки. Так, хотя сообщение об опытах В.Дурова по «мысленному внушению» и основывалось на непосредственном восприятии их (опыты проводились в присутствии зрителей), но поскольку оно было составлено без учета указанного требования, постольку не может считаться эмпирическим фактом.

В-четвертых, событие должно быть надежно воспроизводимо любым другим исследователем при наличии соответствующих условий. Для этого полученный результат должен быть выражен в ясной форме (а не «быть замеченным» среди возможных ошибок, как это происходило с «эфирным ветром» на протяжении многолетних повторений опытов Майкельсона-Морли)[172].

Таким образом, переход от эмпирических данных к эмпирическим фактам есть вместе с тем переход от единичного и случайного в явлениях к общему и необходимому. В основе подобного перехода лежит процесс обобщения эмпирических данных, который может осуществляться, скажем, путем их усреднения. Такой способ перехода от эмпирических данных к факту служит простым продолжением процедуры получения эмпирических данных и не является единственным средством получения эмпирических фактов большой степени общности. К нему добавляются операции сравнения, отождествления, типологизации и классификации, в результате которых совершается переход к всеобщей форме суждения вида «Все химические элементы, расположенные дальше N-го номера, радиоактивны», «Все металлы электропроводны» и т. д. Высшей формой эмпирического знания являются эмпирические зависимости, устанавливающие функциональную связь между экспериментально наблюдаемыми объектами.

Познание связей между явлениями с необходимостью включает в себя их формализацию. На уровне эмпирического знания действительные связи формализованы, но соотносятся они с реальными, неидеализированными объектами, неразрывно сочетающими в себе необходимость и случайность, устойчивость и неустойчивость и т. д. В конечном счете эмпирический уровень завершается специфическим противоречием познания, заключающимся в том, что конкретным объектам приписываются абстрактные формализованные связи, с которыми реальные связи совпадают лишь в общем, среднем. Это противоречие, являясь источником дальнейшего развития познания, в то же время выступает препятствием для его развития в эмпирической форме.

Сущность этого противоречия вскрыл В.И.Ленин. «Мышление, восходя от конкретного к абстрактному, — писал он, — не отходит — если оно правильное (NB)… — от истины, а подходит к ней»[173]. Но в то же время «это сознание есть внешнее по отношению к природе (не сразу, не просто совпадающее с ней)»[174].

Объективная реальность неисчерпаема в своих качественных проявлениях, но в любом конкретном явлении выступает «сущность в одном ее определении, в одной из ее сторон, в одном из ее моментов. Сущность кажется тем-то»[175]. Познание «превращает абстрактные понятия в законченную объективность»[176], тем самым омертвляя, обедняя, огрубляя действительность, тогда как для адекватного описания требуется преодолеть подобную «законченную объективность» отдельных абстракций. «Лишь в их совокупности (zusammen) и в их отношении (Beziehung) реализуется истина»[177]. Но это в свою очередь требует дальнейшего отхода от конкретного восхождения к абстрактному.

Способом преодоления возникшего в познании противоречия является переход от эмпирического его уровня к теоретическому.