Ф. ЭНГЕЛЬС ВАЛЬДЕРЗЕЕ О ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ
Ф. ЭНГЕЛЬС
ВАЛЬДЕРЗЕЕ О ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ
Недавно в Берлине была опубликована книга «Французская армия на учебном плацу и на воине»[143], которая вызвала большую сенсацию и за короткий срок выдержала несколько изданий. Хотя автор называет себя просто «старым офицером», все же не является тайной, что книга написана генералом графом Вальдерзее, бывшим прусским военным министром. Это человек, занимающий очень высокое положение в прусской армии, где он особенно выделился тем, что произвел коренную ломку старой педантичной системы обучения солдата ведению стрельбы в стрелковых цепях, действиям дозоров и охранения и вообще несению службы легкой пехоты. Его новый метод, к которому мы, может быть, вернемся когда-нибудь при удобном случае, теперь введен в этой армии. Он замечателен тем, что полностью свободен от всякого педантизма в вопросах формы, пробуждая исключительно умственные способности солдата при несении службы, которая может быть хорошо выполнена только путем разумного и гармоничного взаимодействия многих людей. Вполне естественно, что офицер, который придавал такое большое значение воспитанию умственных качеств каждого отдельного солдата, всегда серьезно интересовался французской армией, как армией, которая наиболее известна индивидуальными умственными способностями своих солдат в области военного дела; не приходится поэтому удивляться, если мы видим, что он сделал эту армию особым предметом своих исследований и что в ее рядах у него много друзей и знакомых, от которых он может получать ценную информацию. После того, как французы достигли успехов в итальянской кампании 1859 года, действуя против одной из лучших и храбрейших армий Европы, обстоятельства, благодаря которым неизменно достигались такие необычайные победы, стали важным вопросом для всей Европы. В упомянутой выше книге генерал Вальдерзее излагает то, что, по его мнению, служит разъяснением этого вопроса.
Нижеследующее взято из обзора общего характера французской армии:
«Она разделяет все хорошие качества, но также и все недостатки и слабости французского характера. Воодушевляемая подлинно воинственным духом, она исполнена боевого задора, жажды действий и славы, храбра и отважна, и она доказывала это во все времена, а совсем недавно — на полях сражений в Алжире, Крыму и Италии. Повсюду имели место факты, когда и офицеры и солдаты — особенно из состава отборных войск — совершали чудеса храбрости, и действия французских солдат в этих кампаниях вообще заслуживают самого большого внимания.
Обладая большой физической подвижностью и быстрой сообразительностью, которые, однако, довольно часто переходят в неугомонность, французский солдат неутомим и настойчив в бою так же, как и при всякой тяжелой работе.
В высшей степени самоуверенный, полный честолюбия и тщеславия, каждый отдельный солдат желает лишь одного — наступать на неприятеля. Он не знает никаких трудностей; он поступает по старой французской пословице: «Если дело возможно, то оно почти сделано; если оно невозможно, оно все же будет как-нибудь сделано». Не долго думая— и часто, правда, очень неосмотрительно — он идет вперед, убежденный в том, что нет таких трудностей, которых он не мог бы преодолеть. Поэтому со стремительностью и пылкостью, присущими его нации, он всегда стремится к атаке, и в этом заключается его главная сила. Кроме того, французский солдат смышлен, искусен, особенно приспособлен для одиночного боя и привык действовать самостоятельно. Он изобретателен и ловок в затруднительных положениях; он обладает особой сноровкой удобно устраиваться на бивуаке, исправлять под огнем — мосты и т. п., моментально приводить дома и деревни в состояние, удобное для обороны, и затем защищать их с величайшим упорством.
Война — это родная стихия армии. Французское правительство весьма разумно считает войну нормальным состоянием для войск, и поэтому всегда и при всех обстоятельствах обращается с ними с той же строгостью и суровостью, как и во время действительной кампании. Полки возможно чаще собираются в лагерях и, кроме того, постоянно меняют места расквартирования, дабы не допустить возникновения среди них привычек мирного времени. В том же духе и обучение солдат приспособлено исключительно к целям войны, и ничего не делается для парадных целей. Ни об одной части никогда не судят по тому, как она проходит церемониальным маршем, и поэтому иностранные офицеры с некоторым удивлением наблюдают, как французские батальоны проходят церемониальным маршем — даже перед императором — небрежной походкой, колеблющимися шеренгами, солдаты шагают не в ногу и идут с ружьями на плечо, как по команде «вольно».
Но такая картина имеет наряду со светлой и свою теневую сторону. Все эти хорошие военные качества, которые побуждают французского солдата стремительно вести наступление, дают свои блестящие результаты только до тех пор, пока вы позволяете ему наступать. Чувство индивидуальности, которое является источником всех его наступательных качеств, имеет и свои большие недостатки. Солдат, будучи занят главным образом собой, идет вместе со всей массой лишь до тех пор, пока она успешно наступает; но если эта масса под давлением и, может быть, неожиданно вынуждена отступить, то ее сплоченность, связь каждого индивидуума со своим товарищем, быстро нарушается, тем более, что в таком случае небрежное тактическое обучение войск, о котором речь будет ниже, делает всякую устойчивость невозможной и приводит к замешательству и к полному разложению.
Прибавьте к этому, что французы по своей природе поддаются зависти и со всем легкомыслием, свойственным их нации, в критические моменты склонны относиться к другим с подозрением. Французский солдат со всем пылом охотно следует за своими офицерами в бой, но только до тех пор, пока эти офицеры идут впереди него и буквально увлекают его. Именно этого ожидают солдаты, и когда они под огнем идут вперед, они выражают это криком: «Эполеты, вперед!». Вот почему старшие офицеры и генералы должны обычно идти в атаку впереди своих войск — конечно, самое подходящее место для генерала, — и этим объясняются те исключительные потери, которые французы всегда несли в офицерском составе. Но если отступление становится неизбежным, доверие к офицерам быстро исчезает и в крайних случаях уступает место открытому неповиновению. В силу этих причин отступление, решительно навязанное французской армии, всегда было и всегда будет для нее губительным».
Генерал Вальдерзее мог бы дополнить еще во многом описание той легкости, с какой при неблагоприятных обстоятельствах исчезает доверие французского солдата к своим офицерам. Доверие солдата к своим непосредственным начальникам, даже после неоднократных неудач, является лучшим показателем дисциплины. С этой точки зрения французы не на много превосходят совершенно недисциплинированных рекрутов. Им кажется несомненным фактом, что они никогда не могут быть побеждены иначе, как вследствие «измены», и всякий раз, как они проигрывали сражение и были вынуждены отступать более чем на несколько сот ярдов или бывали застигнуты врасплох неожиданным продвижением неприятеля, они неизменно поднимали крик: «Нас предали!». Это настолько неотделимо от их национального характера, что Наполеон в своих мемуарах (написанных на острове Св. Елены спустя долгое время после самих событий)[144] смог предъявить несправедливое обвинение большей части своих генералов в своего рода изменнических действиях, а французские историки — военные и другие — смогли приумножить эти инсинуации, придавая им характер самых удивительных вымыслов. Как нация думает о генералах, так же думает и солдат о своих полковых и ротных офицерах. Несколько сильных ударов, и с дисциплиной совершенно покончено; вот почему, по сравнению со всеми другими армиями, отступления, совершавшиеся французской армией, были наиболее гибельными.
О системе комплектования солдатского и офицерского состава Вальдерзее сообщает следующее:
«Французский солдат вербуется из среды молодых людей страны путем жеребьевки; но каждый имеет право уплатить установленную правительством сумму за заместителя. Эта сумма поступает в находящийся в распоряжении правительства фонд, из которого заместитель получает небольшую сумму в качестве премии при поступлении на службу, а остальное — по истечении своего срока, причем проценты уплачиваются ему в течение всего срока службы. Следуемая ему сумма может быть, однако, конфискована частично или полностью за преступление или дурное поведение. Поэтому правительство держит подбор заместителей целиком в своих собственных руках и обыкновенно зачисляет в солдаты, по возможности, только тех людей, которые уже отслужили один семилетний срок и показали, что они надежны и хорошего поведения. Поэтому армия обеспечена очень большим числом старых солдат, и из них же отбирается большинство унтер-офицеров. Срок службы семилетний; из этого срока, однако, большая часть солдат действительно служит в армии только четыре-пять лет, проводя остальное время в отпуску.
Унтер-офицеры отбираются весьма тщательно и подвергаются офицерами испытанию с большим вниманием. Они по большей части отличаются не только своим прекрасным поведением и превосходным знанием всех деталей службы, но и сообразительностью, самостоятельностью, прекрасной солдатской выправкой и определенным чувством собственного достоинства, особенно в обращении с рядовыми, по отношению к которым они очень хорошо знают, как нужно использовать ту большую власть, которую им дает устав. Так как каждый унтер-офицер может быть произведен в офицеры, они стараются держать рядовых на почтительном расстоянии от себя и прилагают, вместе с тем, все усилия, чтобы отличиться и подать хороший пример своим подчиненным.
В настоящее время большинство унтер-офицеров состоит из заместителей. Лишь немногие среди них стали капралами и сержантами в течение своего первого срока службы, и это преимущественно те молодые люди, которые, получив хорошее образование и не попав в военные школы вследствие большого наплыва кандидатов, добровольно поступают в армию, чтобы добиваться офицерского чина. Эти молодые люди очень скоро продвигаются до чина унтер-офицера и, пройдя практическое испытание по военному делу, требуемое от сержантов, прежде чем они могут стать младшими лейтенантами, очень часто получают офицерский чин, прослужив от 2 до 4 лет.
Большинство офицеров, произведенных из рядовых, получают офицерские звания после 9—12, а часто только после 15–20 лет службы. Из 170 таких офицеров, взятых на выборку, 16 получили офицерские звания после службы от 2 до 4 лет, 62 — после службы от 5 до 8 лет, 62 — от 9 до 12 лет и 30 — от 13 до 20. Первые 16 принадлежали к группе образованных молодых людей; 62 получивших офицерские звания после службы от 5 до 8 лет были произведены как отличившиеся в бою. Таким образом, в мирное время производство в офицеры из рядовых даже во Франции происходит медленно.
Офицеры комплектуются частью из рядовых, как отмечалось выше, а частью (главным образом в мирное время) из военных школ, где молодые люди должны проучиться два года, после чего, пройдя строгий экзамен, они сразу получают офицерские звания. Эти две категория офицеров держатся одна от другой на большом расстоянии; воспитанники военных учебных заведений и образованные люди, произведенные из рядовых, смотрят презрительно сверху вниз на младших лейтенантов и лейтенантов пожилого возраста, добывших эполеты долголетней службой; офицеры, даже в одном батальоне, далеко не составляют той сплоченной группы, которую они образуют почти во всякой другой армии. И все же те, кто выдвинулся из сравнительно менее образованной части рядовых (и которые теперь, после тяжелых потерь в Крыму и в Италии, составляют большую часть младших офицеров), оказываются на своем месте весьма полезными. Хотя они очень часто явно невежественны, порой грубы и едва ли стоят выше сержанта по своему поведению или манерам, они обычно искусны в своей области, в совершенстве знают свои обязанности, добросовестны, требовательны, пунктуальны; они очень хорошо знают, как обращаться с солдатом, как проявлять заботу о нем, как вдохновить его своим примером и во время службы в гарнизоне, и под огнем неприятеля. Кроме того, в настоящее время они в большинстве случаев обладают солидным опытом лагерной жизни, походов и боев.
В целом французский офицер — смышленый и воинственный; он знает, что ему нужно делать, знает — особенно под огнем — как действовать на свой страх и риск и как воодушевить солдат, подавая пример своей личной храбрости. Если прибавить к этому — для большинства из них — большой опыт походов и боев, то мы должны сказать, что они обладают такими качествами, которые ставят их очень высоко в профессиональном отношении.
Производство в новый чин делается либо по старшинству, либо по выбору командования. В мирное время на два случая производства по старшинству приходится один случай производства по выбору; в военное время — наоборот. Но выбор вообще ограничивается образованной группой офицеров, тогда как масса офицеров, выдвинутых из рядовых, производится в новые звания только по старшинству, и поэтому они достигают капитанского звания в довольно пожилом возрасте. Это звание является почти самой высокой ступенью, которой они когда-либо достигают, и обычно они бывают совершенно удовлетворены, если могут уйти в отставку с капитанской пенсией.
Вот почему во французской армии вы видите очень много младших офицеров в возрасте от 30 до 40 лет и значительное число капитанов, приближающихся к 50-летнему возрасту. Вместе с тем среди старших офицеров и генералов имеется очень много сравнительно молодых людей. Это является, несомненно, большим преимуществом, и непрерывные войны в Африке, Крыму и в Италии, значительно ускорив продвижение по службе, выдвинули еще больше молодых людей на высшие командные должности.
Для того чтобы представить себе соотношение между производством в более высокие чины из указанных двух категорий офицеров, интересно ознакомиться с нижеследующими сведениями об убитых и раненых офицерах или занимавших высокие командные должности в Италии: из военных школ — 34 генерала, 25 полковников, командовавших полками, 28 других старших офицеров, 24 капитана, 33 лейтенанта и младших лейтенанта; из рядовых — 3 генерала, ни одного полковника, командовавшего полком, 8 старших офицеров, 66 капитанов, 95 младших офицеров.
В генералы реже производятся старшие офицеры из штабов, из учебных или отборных частей, чем из основной массы старших офицеров. Поэтому им не хватает главным образом более высокого военного образования; лишь немногие из них имеют les vues larges [широкий кругозор. Ред.]. Слабые в стратегии, они весьма неумело управляют большими войсковыми соединениями и в силу этого очень нуждаются в приказах сверху или в компетентной помощи, так что очень часто во время военных действий, как и на учебном плацу, они получают настоящую программу передвижений, которые должны быть совершены для того, чтобы вступить в бой. Вместе с тем, у них много здравого смысла, и они находчивы в выборе средств для достижения цели; они знают практическую сторону своей службы, усердны, честолюбивы и преданы службе. Их привычка действовать самостоятельно придает им необходимую энергию в боевой обстановке. Они преодолевают любые трудности; во всякой обстановке, требующей решительных мер, они действуют без промедления, не ожидая приказов и не посылая за ними; они не боятся ответственности, и, будучи храбрыми, как все французы, они всегда лично ведут свои войска.
Большая часть из них сражалась в Алжире, Крыму и в Италии и поэтому обладает ценным запасом боевого опыта. Из генералов, участвовавших в сражениях в Италии в 1859 г., было 28 старых «африканцев», из них 18 сражались также и в Крыму. Только один генерал (Партуно) совершал в Италии свой первый боевой поход.
Благодаря этим непрерывным сражениям, французская армия обладает более молодым составом генералов, чем какая-либо другая армия. Чтобы сохранить это положение в мирное время, генерал-лейтенанты уходят в отставку с сокращенным жалованьем в возрасте 65, а генерал-майоры — в возрасте 60 лет.
Короче говоря, нужно считать, что французские генералы являются сравнительно молодыми и подвижными, сведущими, энергичными, опытными на войне и хорошо к ней приспособленными, хотя до сих пор лишь немногие проявили необыкновенные способности и хорошее знакомство с управлением крупными войсковыми соединениями и ни Крымская, ни Итальянская войны не дали ни одного выдающегося военного гения».
Переходя к практике строевого обучения французов, наш автор говорит:
«Неотесанный и неуклюжий рекрут, каким он выглядит, когда прибывает в свой полк, тем не менее довольно часто, раньше, чем пройдут две недели, и иногда даже раньше, чем он получит полностью обмундирование, стоит на часах с достоинством и властным видом старого служаки и очень скоро приобретает должный вид благодаря тщательному одиночному обучению, которое он проходит. Хотя ротные и батальонные строевые учения оставляют желать много лучшего, однако каждый отдельный солдат заботливо обучается гимнастике и штыковым приемам, фехтованию на рапирах и длительному движению беглым шагом… На учебном плацу пехота обычно держит себя неуверенно, небрежно и поэтому она несколько медлительна; но в походе она чрезвычайно проворна и приучена к долгим переходам, значительная часть которых совершается беглым шагом; такой шаг очень часто и небезуспешно применяется в бою. Именно по этим данным во Франции и оценивают качество подготовки войсковых частей; о них никогда не судят ни по тому, как они вымуштрованы, ни, тем более, только по прохождению церемониальным маршем. Французы и в самом деле не могут проходить церемониальным маршем в должном порядке, так как им не хватает того тщательного обучения строю, которое, в конце концов, необходимо для всякой хорошей войсковой части».
Говоря о строевом обучении, наш автор приводит следующий анекдот про Наполеона I:
«Наполеон хорошо знал недостатки, присущие этой системе небрежного строевого обучения, и стремился всеми силами их исправить. Под его строгим руководством четкости в обучении придерживались в той мере, в какой это было возможно по отношению к французам, хотя сам он был не очень хорошим инструктором. Однажды в Шенбрунне, в 1809 г., ему пришла в голову мысль самому обучить батальон своей гвардии, заставить его, как говорят французы, faire la theorie [заняться теорией. Ред.]. Он вытащил шпагу и подал команду; но после нескольких перестроений он привел своих солдат в такой полнейший беспорядок, что воскликнул, вкладывая шпагу в ножны: «Черт бы побрал вашу… теорию! Приведите снова в порядок это безобразие!» («Que le diable empцrte votre… theorie! Redressez cette cochonnerie!»).
Относительно «тюркосов», туземных алжирских войск, мы находим следующее замечательное заявление:
«Согласно сведениям, полученным от французских офицеров, тюркосы больше всего не любили стычек с австрийскими стрелковыми частями. Когда бы они их ни встречали, они не только отказывались идти вперед, но сами бросались на землю, и принудить их подняться для атаки невозможно было ни угрозами, ни побоями, точно это были верблюды в пустыне».
О строевом обучении пехотного полка автор говорит:
«Обучение рекрутов производится очень педантично, но в то же время и очень поверхностно; выправке отдельных солдат уделяется мало внимания, и поэтому уставы выполняются (в ротном и батальонном учении) определенно небрежно. Очень мало заботятся о том, чтобы солдаты должным образом стояли по команде «смирно», чтобы было хорошее равнение, шеренга была плотно сомкнута или даже чтобы солдаты шли в ногу. Считается, по-видимому, достаточным, чтобы солдаты были на месте и чтобы они так или иначе приходили совместно. Армия, привыкшая к такой системе небрежного обучения, конечно, не проявит в сколько-нибудь значительной степени порожденные ею недостатки, пока она продолжает вести наступательные действия. Однако эта система должна оказать очень плохое влияние на дисциплину и порядок в бою; и всякий раз, как становится неизбежным отступление под огнем неприятеля, она может привести к самым серьезным последствиям. Вот почему попытка отступления в должном порядке так часто оказывалась опасной для французов, и вот почему отступление, навязанное им крепкой, хорошо обученной армией, всегда будет для них гибельным».
Рассмотрев вопросы строевого обучения, генерал Вальдерзее дает сокращенное изложение принципов боя маршала Бюжо (тех самых, перевод которых мы в значительной части привели в предыдущих номерах «Volunteer Journal», под заглавием «Маршал Бюжо о моральном факторе в бою» [См. настоящий том, стр. 255–262. Ред.]). С этими принципами он вполне соглашается, пытаясь в то же время доказать — и не без успеха, — что большая часть из них является старыми практическими правилами, уже встречавшимися в инструкциях Фридриха Великого. Мы не останавливаемся на этом, равно как и на занимающей довольно много места критике итальянской кампании 1859 г. со стратегической точки зрения (в которой раскрыто не менее 18 явных грубых промахов генерала Дьюлаи), чтобы перейти к рассмотрению способов ведения французами боя в этой кампании.
Наиболее существенными принципами этого метода являются:
1. Действовать наступательно всякий раз, когда это только возможно.
2. Пренебрегать длительным ведением огня и как можно скорее переходить в штыковую атаку беглым шагом.
Когда стали известны эти принципы, то в большинстве случаев делался вывод о том, что французы всюду и всегда, с полным пренебрежением ко всем тактическим формам, стремительно бросались на австрийцев и всегда мгновенно, без особого труда, опрокидывали их или гнали прочь.
Однако история кампании доказывает, что дело обстояло далеко не так. Она, напротив, показывает:
1. Что французы, несомненно, в большинстве случаев, но не всегда, стремительно атаковали своих противников беглым шагом, но что вряд ли они когда-нибудь наносили им поражение первым ударом. Обычно они не только не имели в этом успеха, но в большинстве случаев терпели неудачу и несли потери при нескольких повторных атаках, так что в течение боя они отступали почти так же часто, как и наступали.
2. Что довольно часто они атаковали без ведения огня, но если их атаку отбивали, то они были вынуждены продолжать вести некоторое время огневой бой, хотя и прерываемый повторными штыковыми атаками. При Мадженте и Сольферино такие перестрелки длились несколько часов.
Затем автор, исходя из сведений, полученных как от французских, так и от австрийских офицеров, делает обзор тактических построений, применявшихся французами в итальянской кампании, выдержками из которого мы и закончим эту статью.
Наш автор, описав общий характер и принципы боя французской армии, переходит к обзору тактических построений, применявшихся ею во время итальянской кампании 1859 года.
«Французская армейская дивизия состоит из двух бригад, из которых первая включает батальон стрелков и два линейных полка (каждый из трех батальонов), тогда как вторая имеет только два линейных полка (или шесть батальонов). Каждый батальон состоит из шести рот.
В боевом порядке первая бригада образует первую линию, причем батальоны построены в колонны на половину дистанции, имеющие между собой полные интервалы развертывания, и прикрываются цепью стрелков. Вторая бригада стоит во второй линии, в 250 ярдах позади, с батальонами тоже в колоннах на половину дистанции, но только с половинными интервалами развертывания между ними; они обычно находятся за одним из флангов первой линии.
Построение колонны, которое обычно применялось в Итальянской войне, французы называют дивизионной колонной — две роты в колонне назывались дивизионом. Шесть рот выстраиваются так: две впереди, две в полудистанции позади них, за ними снова две роты в полудистанции позади вторых двух рот. Эта колонна может быть построена в затылок или двум центральным ротам, или двум крайним ротам того или другого фланга. В гвардии, состоявшей целиком из отборных солдат, она строилась всегда за двумя центральными ротами, и благодаря этому (так же, как в английской двойной колонне, строящейся в затылок двум центральным подразделениям) время как для выстраивания колонны, так и для развертывания сокращалось наполовину; но в линейных войсках колонна обычно строилась в затылок двум правофланговым ротам. Смысл такого построения состоял в том, что при таком порядке «гренадерская» рота (№ 1) располагалась впереди колонны, тогда как легкая или «вольтижерская» рота (№ 6) находилась позади. Таким образом, эти две роты, состоявшие из отборных солдат, образовывали, так сказать, остов, в котором были заключены четыре менее надежных «центральных роты»; и кроме того, в случае, когда двум находящимся позади ротам отдавался приказ развернуться в стрелковую цепь, то одной из них была легкая рота, в то время как гренадерская рота в передней линии оставалась вместе с остальными, если всему батальону не нужно было развертываться.
Для армии, ведущей бой преимущественно не в линии, а комбинирующей стрелковые цепи и колонны, такое построение имеет большие преимущества. Треть солдат (две передних роты) всегда в состоянии пустить в ход свое огнестрельное оружие, причем в то же самое время колонна в состоянии просто и быстро развернуться. Большая дистанция между составными частями колонны (половина ротной дистанции, или около 40 ярдов) помогает значительно уменьшить опустошительное действие артиллерии, которое она производит в более сомкнутых колоннах; а если принять во внимание, что, как правило, две роты рассыпаются в цепь, а поэтому вся колонна состоит из двух рот первой линии и двух — в 40 ярдах позади, то станет ясно, что такое построение в максимальной степени приближается к линейному; две роты, находящиеся позади, действуют скорее в качестве резерва или второй линии по отношению к двум передним ротам, чем в качестве той действительной поддержки, которая, как обычно предполагается в атакующих колоннах армий европейского континента, должна быть оказана передовой линии со стороны войск, находящихся позади нее. Помимо того, хотя в итальянскую кампанию время от времени и производилось развертывание в линию, но в такой местности, как в Ломбардии, ведение боя линией совершенно невозможно. На этих небольших полях, пересеченных живыми изгородями, рвами и каменными стенами и покрытых, кроме хлебов, тутовыми деревьями, перевитыми виноградными ветвями, на местности, где дорожки, идущие между высокими стенами, так узки, что две телеги с трудом могут разъехаться, — в таких условиях местности всякому правильному построению часто наступает конец, как только войска выдвигаются для непосредственного соприкосновения с противником. Единственно, что необходимо, это — иметь большое количество стрелков перед фронтом и стремительно продвигаться компактными массами к наиболее важным пунктам. И вот, для такой цели не может быть лучшего построения, чем то, которое выбрано французами. В то время как треть батальона находится в стрелковой цепи — никакой группы поддержки, поскольку колонна в 100 ярдах позади является достаточной поддержкой, — весь батальон быстро продвигается вперед, и стрелки, когда они окажутся достаточно близко, освобождают пространство перед фронтом батальона и находятся на его флангах; первая линия дает залп и идет в атаку; вторая, в 40 ярдах позади, следует в качестве резерва и сохраняет строй, насколько это позволяет местность. Мы должны признать, что этот метод, кажется, как нельзя лучше соответствует всем задачам наступления в такой местности и, насколько это возможно, будет удерживать солдат вместе и под контролем офицеров.
Повсюду, где местность была достаточно открытой, допускающей правильные передвижения, наступление производилось следующим образом. Стрелковая цепь вела перестрелку с неприятелем до тех пор, пока колонне не отдавался приказ наступать; группы поддержки — если они были — пристраивались к флангам стрелковой цепи и сами развертывались на линии обоих флангов с целью охватить наступающего неприятеля и открыть по нему перекрестный огонь; когда колонна выходила на линию стрелковой цепи, последняя заполняла промежутки между батальонами, продвигаясь вперед в одной линии с головой колонны; в 20 ярдах от неприятеля голова колонны давала залп и шла в атаку. Если местность была сильно пересеченной, то в цепь развертывались даже три или четыре роты батальона; сообщают также о случаях (тюркосы у Мадженты), когда в стрелковую цепь развертывались целые батальоны.
Против штыковой атаки австрийцев порой применялся метод, подобный предписанному английскими уставами для уличной стрельбы (батальонное учение, параграф 62). Головные роты колонны давали залп, делали поворот в стороны флангов и отходили в колонны по два в тыл, где снова строились; то же самое делали следующие за ними роты и, наконец, после того как последние роты дали залп и очистили пространство перед фронтом, весь батальон атаковывал неприятеля.
В решающие моменты солдатам давался приказ сложить свои ранцы на землю, захватив с собой лишь немного хлеба и все боевые припасы, имевшиеся в ранце, которые они рассовывали, где только могли. Вот откуда произошла выдумка о том, что «зуавы обычно носили свои патроны в карманах шаровар».
У Мадженты зуавы и 1-й гренадерский гвардейский полк развернулись на некоторое время и вели одиночный огонь и огонь шеренгами. У Сольферино дивизия гвардейских вольтижеров (двенадцать батальонов), перед тем как начать боевые действия, также развернулась в одну линию, но когда батальоны действительно вступили в бой, они, кажется, были в обычной колонне. Так как в обоих этих случаях развертывание производилось под непосредственным командованием и в присутствии Луи-Наполеона, то едва ли может быть какое-нибудь сомнение, что он отдавал соответствующие приказы под влиянием известных воспоминаний о маневрах английских войск, построенных в линию; но в обоих случаях склонность французских офицеров к своему собственному национальному способу ведения боя, а также характер местности, кажется, взяли верх, как только наступил момент решительной борьбы.
Наступление на деревню начиналось несколькими колоннами, впереди которых двигались густые стрелковые цепи; более слабая колонна, предназначенная для атаки позиции с фронта, держалась до конца позади, в то время как более сильные колонны обходили деревню с флангов.
Войска, которые брали деревню, сразу занимали и укрепляли ее, тогда как резервы преследовали неприятеля. При обороне деревни французы больше надеялись на резервы позади деревни или на ее флангах, чем на сильный гарнизон в самих домах».
Этим извлечением из раздела о тактических построениях французской армии в Италии в 1859 г. мы закапчиваем рассмотрение работы графа Вальдерзее. Хотя местность в Англии является гораздо менее пересеченной, чем в Ломбардии, однако, в связи с наличием здесь многочисленных изгородей, рвов, групп деревьев и лесных участков, в сочетании с волнистым характером местности и глубокими перерезающими ее лесистыми оврагами, она представляет собой поле боя, гораздо более пересеченное, чем обширные сплошные равнины Северной Франции, Бельгии и Германии. Если бы французская армия когда-нибудь попыталась высадиться на английской земле, то не может быть большого сомнения в том, что построения ее пехоты были бы очень похожи на построения, применявшиеся в Италии; вот почему мы считаем эти построения небезынтересными для английских волонтеров.
Замечания о книге Вальдерзее написаны Ф. Энгельсом в июне 1861 г.
Напечатано в «The Volunteer Journal, for Lancashire and Cheshire» №№ 42, 44, 46 и 62; 22 июня, 6 и 20 июля, 8 ноября 1861 г.
Подпись: Ф. Э.
Печатается по тексту журнала
Перевод с английского