О друге{126}

О друге^{126}

«Один около меня — всегда слишком много» — так думает отшельник. «Всегда одиножды один — это даёт со временем два!»

Я и Меня слишком усердствуют в разговоре; как вынести это, если бы не было друга?

Всегда для отшельника друг является третьим: третий — это пробка, мешающая разговору двоих погрузиться вглубь.^{127}

Ах, слишком много глубин для всех отшельников. Поэтому так тоскуют они по другу и его высоте.

Наша вера в других выдаёт, во что мы хотели бы верить в себе самих.^{128} Наша тоска по другу — наш предатель.

И часто с помощью любви хотят лишь перескочить через зависть. И часто нападают и создают себе врага, чтобы скрыть свою уязвимость.

«Будь по крайней мере моим врагом!» — так говорит истинное почитание, которое не осмеливается просить о дружбе.

Если хотят иметь друга, нужно иметь желание вести за него войну, а чтобы вести войну, надо уметь быть врагом.

Нужно в своём друге уважать ещё и врага. Разве можешь ты близко подойти к своему другу и не перейти к нему?

В своём друге нужно иметь своего лучшего врага. Ты должен быть к нему ближе всего сердцем, когда ты противишься ему.

Ты не хочешь перед другом носить одежды? Для твоего друга должно быть честью, что ты даёшь ему себя, каков ты есть? Но он за это посылает тебя к дьяволу!^{129}

Кто не скрывает себя, возмущает этим других: настолько основательна ваша причина бояться наготы! Да, если бы вы были богами, вы могли бы стыдиться своих одежд!

Не нарядиться тебе достаточно красиво для своего друга: ибо ты должен быть для него стрелою и тоской по сверхчеловеку.

Видел ли ты своего друга спящим, — чтобы узнать, как он выглядит? Что же такое лицо твоего друга? Это собственное лицо твоё в грубом и несовершенном зеркале.^{130}

Видел ли ты своего друга спящим? Не испугался ли ты, что так выглядит твой друг? О, друг мой, человек есть нечто, что до?лжно превзойти.

В угадывании и молчании должен быть мастером друг; не всё должен хотеть ты видеть. Твой сон должен выдать тебе, что делает твой друг, когда бодрствует.

Пусть угадыванием будет твоё сострадание: чтобы ты сперва узнал, хочет ли твой друг сострадания. Быть может, он любит в тебе несокрушённый взор и взгляд вечности.

Пусть сострадание к другу будет сокрыто под твёрдой скорлупой, на ней должен ты стереть себе зубы. Тогда оно обретёт свою тонкость и сладость.

Чистый ли ты воздух, и одиночество, и хлеб, и лекарство для своего друга? Иной не может избавиться от своих собственных цепей и, однако, для друга он избавитель.

Ты раб? Тогда не можешь быть другом. Ты тиран? Тогда ты не можешь иметь друзей.

Слишком долго в женщине были скрыты раб и тиран. Поэтому женщина не способна ещё к дружбе: она знает только любовь.

В любви женщины есть несправедливость и слепота ко всему, чего она не любит. Но и в зрячей любви женщины всегда ещё есть неожиданность, и молния, и ночь рядом со светом.

Ещё не способна женщина к дружбе: женщины всё ещё кошки и птицы. Или, в лучшем случае, коровы.

Ещё не способна женщина к дружбе. Но скажите мне, вы, мужчины, кто же из вас способен к дружбе?

О, эта ваша бедность, мужчины, и эта ваша скупость души! Сколько даёте вы другу, столько собираюсь я дать даже своему врагу и не стану от того беднее.

Существует товарищество — пусть будет и дружба!^{131} —

Так говорил Заратустра.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.