Самый тихий час

Самый тихий час

Что случилось со мною, друзья мои? Вы видите, я расстроен, изгнан, повинуюсь против воли, готов уйти — ах, уйти от вас!

Да, ещё раз должен Заратустра вернуться в своё уединение; но нерадостно возвращается на этот раз медведь в свою берлогу!

Что случилось со мною? Кто принуждает меня? — Ах, этого хочет мой гневный повелитель, он говорил ко мне; называл ли я вам когда-нибудь его имя?

Вчера вечером говорил ко мне мой самый тихий час — вот имя моего ужасного повелителя.

А случилось это так, — ибо я должен сказать вам всё, чтобы ваше сердце не ожесточилось против внезапно уходящего!

Знаете ли вы испуг засыпающего?^{376} —

До самых пальцев ног пугается он, ибо почва уходит из-под ног его и начинается сон.

Такое сравнение даю я вам. Вчера, в самый тихий час, почва ушла из-под моих ног: сон начался.

Стрелка передвинулась, часы моей жизни перевели дыхание, — никогда не слышал я такой тишины вокруг, — так что моё сердце испугалось.

Тогда я услышал беззвучный голос: «Ты знаешь это, Заратустра?» —

И я вскрикнул от страха при этом шёпоте, и кровь отхлынула от моего лица, — но я молчал.

Тогда я ещё раз услышал беззвучный голос: «Ты знаешь это, Заратустра, но ты не говоришь об этом!» —

И я отвечал наконец, подобно упрямцу: «Да, я знаю это, но не хочу говорить об этом!»

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «Ты не хочешь, Заратустра? Правда ли это? Не прячься в своём упорстве!» —

И я плакал и дрожал как ребёнок и сказал: «Ах, я хотел бы, но разве могу я! Избавь же меня! Это свыше моих сил!»^{377}

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «При чём тут ты, Заратустра! Скажи своё слово и разбейся!» —

И я отвечал: «Ах, разве это моё слово? Кто я? Я жду более достойного; я не достоин даже разбиться о него».^{378}

Тогда опять сказал он мне беззвучно: «При чём тут ты? Ты ещё недостаточно кроток для меня. У кротости самая грубая шкура». —

И я отвечал: «Чего только не вынесла шкура моей кротости! У подножия своей высоты живу я; как высоки мои вершины? Никто ещё не сказал мне этого. Но хорошо знаю я свои долины».

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «О Заратустра, кто должен двигать горами, тот передвигает и долины и низменности». —

И я отвечал: «Ещё не двигало моё слово горами, и что я говорил, не достигало людей. И хотя шёл я к людям, но ещё не дошёл я до них».^{379}

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «Что знаешь ты об этом! Роса падает на траву, когда ночь всего безмолвнее». —

И я отвечал: «Они смеялись надо мной, когда нашёл я свой собственный путь и пошёл по нему; и, поистине, дрожали тогда мои ноги.

И так говорили они мне: “Ты разучился находить путь, теперь ты разучиваешься и ходить!”»

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «Что тебе до насмешек их! Ты тот, кто разучился повиноваться; теперь должен ты приказывать!

Разве ты не знаешь, кто для всех нужнее? Кто приказывает великое.

Великое совершить трудно; но ещё труднее приказать великое.^{380}

Самое непростительное в тебе: у тебя есть власть, а ты не хочешь властвовать». —

И я отвечал: «Мне недостаёт голоса льва, чтобы приказывать».^{381}

Тогда я снова услышал как будто шёпот: «Самые тихие слова те, что приносят бурю. Мысли, приходящие на голубиных лапах, управляют миром.

О Заратустра, ты должен идти как тень того, что должно наступить: так будешь ты приказывать и, приказывая, идти впереди». —

И я отвечал: «Мне стыдно».

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «Ты должен ещё стать ребёнком и не иметь стыда.

Гордыня юности ещё на тебе, поздно стал ты юным, — но кто хочет превратиться в ребёнка, должен преодолеть ещё свою юность».^{382} —

И я решался долго и дрожал. Наконец сказал я то же, что и в первый раз: «Я не хочу».

Тогда раздался смех вокруг меня. Увы, смех этот разрывал мне внутренности и терзал моё сердце!

Тогда я в последний раз услышал беззвучный голос: «О Заратустра, твои плоды созрели, но ты не созрел для своих плодов!

Надо тебе опять уединиться: ибо ты должен ещё дозреть». —

И вновь раздался смех и улетел; тогда наступила вокруг меня тишина, как будто двойная тишина. Я же лежал на земле, пот катился с моих членов.^{383}

Теперь слышали вы всё, и почему я должен вернуться в своё уединение. Ничего не утаил я от вас, друзья мои.

Но и это услышали вы от меня, от того, кто всё ещё самый молчаливый из людей, — и хочет остаться таким!^{384}

Ах, друзья мои! Я мог бы сказать вам что-то ещё, я мог бы дать вам что-то ещё! Почему не даю я? Разве я скуп?^{385} —

Но когда Заратустра произнёс эти слова, овладела им сила скорби и близость разлуки с друзьями, так что он громко заплакал; и никто не знал, как утешить его! Ночью же ушёл он один и оставил своих друзей.^{386}