О великом томлении{597}

О великом томлении^{597}

О душа моя,^{598} я научил тебя говорить «Сегодня» так же, как «Когда-то» и «Прежде», и водить хороводы над всеми Здесь, Тут и Там.^{599}

О душа моя, я избавил тебя от закоулков, от пыли, пауков и сумерек.

О душа моя, я смыл с тебя маленький стыд и добродетель закоулков, я убедил тебя стоять обнажённой перед очами солнца.

Бурею, называемой «духом», подул я на твоё волнующееся море; все тучи прогнал я оттуда, я задушил даже душителя, называемого «грехом».

О душа моя, я дал тебе право говорить Нет, как буря, и говорить Да, как говорит Да простор небес; ты тиха, как свет, и спокойно проходишь через бури отрицания.

О душа моя, я возвратил тебе свободу над созданным и несозданным — и кому, как не тебе, ведома радость будущего?

О душа моя, я учил тебя презрению, но не тому, что появляется, как червоточина, а великому, любящему презрению, которое больше всего любит там, где оно больше всего презирает.

О душа моя, я учил тебя так убеждать, чтобы самые основания ты привлекла к себе: подобно солнцу, убеждающему даже море подняться на его высоту.

О душа моя, я снял с тебя всякое послушание, коленопреклонение и раболепство; я сам дал тебе имена «избегание бед» и «судьба».

О душа моя, я дал тебе новые имена и разноцветные игрушки, я назвал тебя «судьбою», «объятием объятий», «пуповиной времени» и «лазоревым колоколом».^{600}

О душа моя, твоей почве дал я испить всю мудрость, все новые вина и даже все незапамятно старые, крепкие вина мудрости.

О душа моя, всякое солнце я изливал на тебя, и всякую ночь, и всякое молчание, и всякое томление; ты вырастала предо мной, как виноградная лоза.

О душа моя, обильна и тяжела стоишь ты теперь, как виноградная лоза со вздутыми сосцами и плотными тёмно-золотистыми гроздьями:

— стеснённая и придавленная своим счастьем, в ожидании преизбытка и стыдясь ещё своего ожидания.

О душа моя, не существует другой души, более любящей, более объемлющей и более обширной! Где будущее и прошедшее были бы ближе друг к другу, как не у тебя?

О душа моя, я дал тебе всё, и руки мои опустели из-за тебя, — а теперь! Теперь говоришь ты мне, улыбаясь, полная печали: «Кто из нас должен благодарить? —

— должен ли благодарить дающий за то, что берущий брал? Дарить — не есть ли потребность? Брать — не есть ли сострадание?» —

О душа моя, я понимаю улыбку твоей печали: твоё чрезмерное богатство само простирает теперь тоскующие руки!

Твой избыток бросает взоры на бурлящее море, и ищет, и ждёт; тоска от чрезмерного избытка смотрит из улыбающегося неба твоих очей!

И поистине, о душа моя! Кто бы мог смотреть на твою улыбку и не обливаться слезами? Сами ангелы обливаются слезами от чрезмерной доброты твоей улыбки.^{601}

Твоя доброта, чрезмерная доброта, не хочет жаловаться и плакать; и всё-таки, о душа моя, твоя улыбка жаждет слёз и твои дрожащие уста — рыданий.

«Разве всякий плач не жалоба? И всякая жалоба не обвинение?» Так говоришь ты себе и потому хочешь, о душа моя, лучше улыбаться, чем изливать своё страдание, —

— в потоках слёз изливать всё своё страдание от избытка своего и от тоски виноградника по виноградарю и ножу его!

Но если не хочешь ты плакать и выплакать свою пурпурную печаль, ты должна петь, о душа моя! — Смотри, я сам улыбаюсь, предсказывая тебе это:^{602}

— петь бурную песнь, пока не стихнут все моря, чтобы прислушаться к твоей тоске, —

— пока по тихим, тоскующим морям не поплывёт чёлн, золотое чудо, вокруг золота которого прыгают все хорошие, дурные, удивительные вещи, —

— и много зверей, больших и малых, и всё, что имеет лёгкие удивительные ноги, чтобы бежать по фиалково-голубым тропам, —

— туда, к золотому чуду, к вольному челноку и хозяину его; но это — виноградарь, ожидающий с алмазным ножом, ^{603}—

— твой великий избавитель, о душа моя, безымянный, — только будущие песни найдут ему имя! И поистине, уже благоухает твоё дыхание будущими песнями, —

— уже пылаешь ты и грезишь, уже пьёшь жадно из всех глубоких, звонких колодцев-утешителей, уже отдыхает твоя печаль в блаженстве будущих песен! —

О душа моя, теперь я дал тебе всё и даже последнее своё, и мои руки опустели из-за тебя: что я велел тебе петь — было последним!

За то, что я велел тебе петь, скажи же, скажи: кто из нас должен теперь — благодарить? — Но лучше: пой мне, пой, о душа моя! И мне предоставь благодарить! —

Так говорил Заратустра.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.