ГЛАВА IX. Анархизмъ, какъ общественный идеалъ. (Анархо-гуманизмъ).
ГЛАВА IX.
Анархизмъ, какъ общественный идеалъ.
(Анархо-гуманизмъ).
Анархизмъ — міросозерцаніе динамическое. Анархизмъ в?ритъ въ непрерывность мірового развитія, въ неостанавливающійся ростъ челов?ческой природы и ея возможностей.
И в?ра эта — плодъ не отвлеченныхъ разсужденій, не романтической горячности, а результатъ непосредственныхъ наблюденій надъ вс?мъ, что насъ окружаетъ. Разв? мы — люди ХХ-го стол?тія — не чувствуемъ въ себ? пробужденія новыхъ чувствъ, не роемъ пропастей между нами и нашимъ прошлымъ, не сознаемъ, что каждымъ шагомъ нашимъ мы д?лаемъ все бол?е необъятными богатства міра, открываемъ въ себ? неизсякаемую готовность къ новымъ опытамъ и т?мъ отодвигаемъ грани конечнаго.
Наши потребности чудесно растутъ, челов?къ становится полемъ для всевозможныхъ открытій, онъ по истин? — неисчерпаемъ. Физіологическіе пред?лы жизни становятся т?сны. Правъ былъ Гёте, что земной жизни — не довольно, чтобы достигнуть совершенства.
И анархическій идеалъ вытекаетъ изъ этого уб?жденія неисчерпаемости челов?ческихъ способностей. Потому анархическій идеалъ не знаетъ конечныхъ формъ, не можетъ дать точнаго описанія и опред?ленія типа общественности, который бы являлся точнымъ его выраженіемъ.
Анархизмъ — неограниченное движеніе къ общественнымъ формамъ, не знающимъ насилія, въ которыхъ н?тъ иныхъ препонъ къ посл?довательнымъ, расширяющимся творческимъ исканіямъ, какъ въ ясномъ сознаніи ненарушимости правъ другого на творческое самоутвержденіе.
И никакая опред?ленная общественная форма не можетъ дать посл?дняго удовлетворенія, за которымъ нечего желать. Мыслить такъ — значило бы подчинить челов?ческій духъ безусловному, т.-е. смерти.
Полная гармонической прелести библейская картина насъ не смущаетъ: «Тогда волкъ будетъ жить вм?ст? съ ягненкомъ, и барсъ будетъ лежать вм?ст? съ козленкомъ, и молодой левъ и волъ будутъ вм?ст?, и малое дитя будетъ водить ихъ. И корова будетъ пастись съ медв?дицею, и д?теныши ихъ будутъ лежать вм?ст?, и левъ, какъ волъ, будетъ ?сть с?но. И младенецъ будетъ играть надъ норою аспида, и дитя протянетъ руку свою на гн?здо зм?и. Не будутъ д?лать зла и вреда на всей святой гор? моей, ибо земля будетъ наполнена познаніемъ Ягве, какъ воды наполняютъ море» (Пророкъ Исаиія» II., 1—9).
Но эта идиллія поддерживается могущественнымъ стражемъ — Ягве. И для Исаиіи, Ягве — и стражъ и неограниченный владыка. И міръ, полный гармоническихъ чудесъ, живетъ, пока угоденъ Ягве.
Это — не идеалъ анархизма!
Разв? — не высшее счастье, доступное намъ, жажда в?чности, жажда новаго, неизв?стнаго, все высшаго, все совершенн?йшаго. Разв? не источникъ счастья — трепетъ безпокойства, который говоритъ въ насъ въ наши лучшія минуты, минуты творческаго экстаза, далеко уносящія насъ за грани относительнаго! Какимъ-бы малоц?ннымъ былъ міръ въ нашихъ глазахъ, если бы мы знали напередъ, что онъ им?етъ опред?ленный конецъ, а что наша жизнь есть только подготовка къ этому концу съ его окамен?вшими совершенствами. Что могло бы воспитать въ насъ подобное знаніе — кром? презр?нія къ собственнымъ судьбамъ или сытаго фатализма?
Н?тъ! В?чная борьба, призывъ къ будущимъ творцамъ, безкрайность будущаго, вотъ — маяки анархиста! И пусть всегда будутъ и новая земля, и новое небо и новая тварь!
Обратимся къ непосредственному изсл?дованію содержанія анархическаго идеала.
Анархизмъ строится на принцип? личности. Эта личность — не раціоналистическій призракъ, но од?тый въ плоть и кровь, живой, конкретный д?ятель во всемъ своеобразіи качествъ его и устремленій.
Среди разнородныхъ соціальныхъ образованій, загромождающихъ нашъ міръ, только онъ является подлинной реальностью; вс? образованія обязаны ему своимъ происхожденіемъ. Онъ — творецъ. Вce, что мы называемъ соціальнымъ творчествомъ, только черезъ него возникаетъ и реализуется въ мір?. Какъ хорошо сказалъ одинъ изъ величайшихъ артистовъ современности — Эдуард Мане, самыя «вещи прекрасны, потому-что он? живыя, потому — что он? челов?чны..»
И потому первое положительное требованіе анархическаго идеала заключается въ созданіи условій, обезпечивающихъ возможность сохраненія и непрерывнаго, безграничнаго развитія индивидуальности.
Эти условія должны прежде всего заключаться въ ея свобод?. Свобода — основной инстинктъ личности; только въ свобод? можетъ быть выявлено ея своеобразіе, только въ свобод? она находитъ самое себя.
Но рядомъ съ этимъ инстинктомъ въ челов?к? говоритъ другой основной инстинктъ — инстинктъ общительности, инстинктъ челов?чности. Не къ уединенію и отобщенію отъ вс?хъ другихъ влечетъ челов?ка живущій въ немъ духъ свободы, но къ сближенію и сліянію въ ц?ляхъ совм?стныхъ творческихъ достиженій.
Свободное самосознаніе утверждаетъ свободу и для другихъ. И анархическое общеніе есть союзъ равноправныхъ, равно свободныхъ личностей. Ограниченіе правъ одного есть ограниченіе права личности вообще и, сл?довательно, ограниченіе правъ вс?хъ. Моя свобода становится немыслимой вн? свободы всякаго другого.
Такъ анархизмъ утверждаетъ себя въ свобод?, равенств? и солидарности.
И ч?мъ шире тотъ общественный кругъ, которому принадлежитъ личность своими интересами и связями — т?мъ бол?е выигрываетъ ея независимость, т?мъ большій размахъ и глубину пріобр?таютъ ея творческія устремленія.
Анархизмъ есть, такимъ-образомъ, глубоко-жизненный, а, сл?довательно, и культурный идеалъ.
Анархизмъ долженъ объявить себя насл?дникомъ многов?ковой міровой культуры. В?дь, ему — анархическому духу, жившему во вс? времена и у вс?хъ народовъ, обязаны своимъ существованіемъ величайшія культурныя ц?нности. Все то, что въ прошлой культур? — носитъ на себ? печать подлинной свободы и подлинной челов?чности, не можетъ не быть дорогимъ анархизму, ибо безпокойный, ищущій челов?ческій духъ, пробившійся сквозь вн?шнія историческія формы насилія и рабства, и бросившій намъ слово, которое говоритъ еще сейчасъ, есть духъ анархическій, близкій и дружественный намъ.
Его отрицанія — чужды раціоналистическому нигилизму. Его отрицанія — творческія. Онъ отметаетъ все, что враждебно его духу; вн? челов?ка для него н?тъ фетишей и безусловныхъ ц?нностей, но впередъ онъ идетъ, вооруженный всей предшествующей культурой, черезъ преодол?ніе, а не черезъ механическое отс?ченіе ея. Анархизмъ есть революція, анархизмъ есть созиданіе, но не пляска дикарей надъ поверженнымъ кумиромъ.
Въ чемъ сущность революціи, ея значеніе, ея радость?
Прежде-всего въ томъ, что она несетъ намъ — новое, небывалое, что она — разрывъ съ прошлымъ, «прыжокъ» въ царство свободы.
Въ природ? все, какъ будто, подчинено естественнымъ, неизм?ннымъ законамъ развитія, все рождается, растетъ и умираетъ, переливаясь въ новыя формы.
Отъ зерна б?гутъ ростки, оно пробьетъ землю и выброситъ растеніе. Растеніе покроется цв?тами, дастъ плоды... И разв? не ту же постепенность наблюдаемъ мы въ жизни челов?ка и челов?ческихъ обществъ? Непрерывная ц?пь формъ, переходящихъ одна въ другую. Non facit saltus natura!
Но приходитъ день... взрывъ, толчекъ, революція уносятъ все, что было наканун?, и міру неожиданно открывается новое.
«Да» — писалъ когда-то Реклю — «природа не д?лаетъ скачковъ, но каждая изъ ея эволюцій осуществляется посредствомъ перем?щенія силъ въ новомъ направленіи. Общее движеніе жизни въ каждомъ отд?льномъ существ? и каждомъ ряд? существъ никогда не им?етъ вида безпрерывной ц?пи, а всегда представляетъ прерывающуюся, такъ сказать, революціонную см?ну явленій. Одна в?твь не увеличиваетъ длины другой. Цв?токъ не есть продолженіе листа, а пестикъ — тычинка, завязь по существу отличается отъ органовъ, которые породили ее. Сынъ не есть продолженіе отца или матери, но вполн? самостоятельное существо. Прогрессъ совершается посредствомъ постоянной перем?ны точекъ отправленія для каждаго отд?льнаго индивидуума... Тотъ-же законъ существуетъ и для великихъ историческихъ эволюцій. Когда старыя рамки, формы организма, слишкомъ опред?ленныя, становятся недостаточными, жизнь д?лаетъ скачекъ, чтобы осуществиться въ новомъ вид?. Совершается революція».
Н?тъ большей радости, какъ это явленіе міру новаго. Изъ хаоса противор?чивыхъ и враждебныхъ устремленій челов?честву открывается хотя на время ихъ гармоническое сліяніе въ одномъ общемъ порыв?, въ общемъ согласномъ переживаніи. И если любовь матери къ своему младенцу называютъ святой и чистой, какая радость достанется народу, выносившему и выстрадавшему свою революцію.
И эта радость не изживается мгновенно, ибо моменты революціи — моменты высшаго творческаго напряженія. И творчество это выливается прежде всего въ упоительномъ чувств? разрушенія.
Творецъ — разрушитель — въ самыхъ н?драхъ нашей природы, творецъ — жадный, ненасытный, готовый оторваться отъ того, что приняло уже законченныя формы. Мы любимъ только то, что ищемъ, что еще волнуетъ насъ загадкой, ожидаемыми нами возможностями... Готовое перестаетъ насъ волновать. Оно — ступень къ дальн?йшимъ отрицаніямъ — во имя высшаго и совершенн?йшаго. Не потому-ли мы любимъ такъ — молодость, весну, начало всякаго д?ла съ ихъ, быть-можетъ, смутными, но такими радостными и см?лыми предчувствіями неограниченныхъ возможностей?
Творчество — разрушеніе — отказъ отъ стараго, ломка старыхъ в?рованій, старыхъ утвержденій. Строить, не разрушая, изъ элементовъ даннаго — безплодно. Это значило бы укр?плять старые корни, открыть старому вс? выгоды изъ перемирія и охладить энтузіазмъ вс?хъ рвущихся впередъ.
И первоначально, въ творческомъ порыв? нам?чаются лишь основныя линіи будущаго. Глубина и па?осъ содержанія почерпаются изъ самаго процесса работы. Ч?мъ шире, ч?мъ р?шительн?е идетъ эта работа, ч?мъ бол?е вносится въ нее страстности — т?мъ бол?е сама работа исторгнетъ новыхъ идей, дастъ новыхъ плановъ для дальн?йшихъ построеній.
Страсти — нужны! Не дикій разгулъ страстей, когда въ сл?помъ увлеченіи фанатикъ, безумецъ столько-же бьетъ по врагу, сколько по любимому д?лу, но способность къ самозабвенію, готовность отдать себя всего революціи, творческому экстазу. И одновременно — совершенное обладаніе средствами, чтобы осуществить свой творческій замыселъ.
Такъ порядокъ родится изъ хаоса.
Но творческое разрушеніе — безконечно трудно. Гигантскія силы инерціи — равно въ природ? и общественномъ строительств? — не терпятъ остановокъ и проваловъ. На м?ст? разрушеннаго б?гутъ сейчасъ-же новые ростки, иногда ядовитыми стеблями восходя изъ отравленной почвы.
«...Великій трудъ и единственно трудный — разрушеніе прошлаго — прекрасно сказалъ Метерлинкъ. — Нечего заботиться о томъ, что поставить на м?ст? развалинъ. Сила вещей и жизни возьмутъ на себя заботу возрожденія... Она даже слишкомъ посп?шно это д?лаетъ, и не сл?довало бы помогать ей въ этой задач?...».
Легко-ли подойти къ прошлому? Бросить только вызовъ, бросить осужденіе — не значитъ еще разрушить. Чтобы разрушить — надо быть здоровымъ, в?рующимъ, энтузіастическимъ и безпощаднымъ. Разв? часта такая сліянность? Здоровье, в?ра, энтузіазмъ, когда молодость нашей эпохи такъ скоро тускн?етъ разсудочностью, скептицизмомъ...
А тормозящее чудовище — насл?діе прошлаго, его традиціи, его «милыя привычки». Мы такъ легко, такъ просто не хотимъ знать его варварства изъ-за прекраснаго далека его декорацій...
A гд? молчитъ историческій сентиментализмъ, гд? неподатливыя сердца не бьются отъ романтическихъ развалинъ, тамъ родится ужасъ передъ нависающимъ надъ нами неизв?стнымъ, встаютъ суев?рія будущаго. И вотъ — каменная гряда рутины, трусливой и вм?ст? страшной, готовой въ своемъ страх? на всякую отместку... И сколько разобьется о гряду валовъ, прежде ч?мъ покроютъ ее своею разъяренной п?ной.
Такъ творчество должно открыться разрушеніемъ, смертью. «Не оживетъ, аще не умретъ».
И за разрушеніе всегда — все молодое, все то, что над?ется и в?ритъ, что не желаетъ еще знать ц?лесообразности, причинности и относительности — всего, что позже леденитъ нашъ мозгъ, сковываетъ руки и подм?няетъ солнце, безпощадное, благод?тельное солнце тусклымъ фонаремъ компромисснаго благополучія. Инстинктъ самосохраненія, интересы рода, фамильная честь, соображенія карьеры — весь нечистый арсеналъ м?щанскихъ понятій безсиленъ передъ радостью разрушительнаго творчества, готовностью его къ подвигу.
А упившемуся въ революціи разрушеніемъ, революція готовитъ уже новую могучую радость — радость созиданія.
Творческій актъ есть преодол?ніе, поб?да. Поб?да творящаго надъ первоначальной косностью, проникающей мірозданіе, выходъ его изъ пассивнаго состоянія въ положеніе борющагося «я». И творецъ, поб?дившій первоначальную косную природу, всегда остается поб?дителемъ, хотя бы въ жизни и падалъ поб?жденнымъ.
Творческій актъ есть воля къ жизни и воля къ власти — власти надъ окружающимъ. Зодчій самъ беретъ все нужное ему, чтобы осуществить свой планъ, чтобы выполнить для себя естественное и неизб?жное. И океаны жестокости заключены въ р?шимости творца, его революціонныхъ открытіяхъ. Творецъ опрокидываетъ привычное сознаніе, онъ такъ же можетъ вознести на вершины радости, какъ погрузить въ пучины страданій. Онъ опьянитъ васъ, заразитъ своимъ экстазомъ, сд?лаетъ васъ — свободнаго и гордаго — радостно-послушнымъ, не разсуждающимъ, фанатикомъ. Но онъ-же броситъ васъ въ тягчайшіе внутренніе кризисы, сд?лаетъ васъ больнымъ, безпомощнымъ, убьетъ васъ.
И творчество, ограничивая волю и индивидуальность другого, убивая его міръ, подм?няя его «я» своимъ, жестоко, неизб?жно жестоко. Такъ должно быть. Что сталъ-бы міръ безъ дерзновенья. Безстрашіе въ борьб? сообщаетъ безсмертіе творцу. Плоды его «жестокости» освятятъ милліоны челов?ческихъ существованій, имъ же послужатъ оправданіемъ.
Но творчество не только насиліе и жестокость, творчество — любовь, творчество — радость.
Въ творчеств? замкнутая ран?е въ себя индивидуальность разрываетъ оболочку своей отъединенности, раскрываетъ себя и сближается съ другими, приближая ихъ къ себ?.
Творчество есть преодол?ніе первоначальной косности для посл?дующей сліянности, любви, вселенскаго единенія. Насиліе и любовь лишь разныя стороны одного духовнаго взлета.
Такъ борьба на высшихъ ступеняхъ есть предвареніе великой любви къ міру. Активность и любовь — неотд?лимы.
И еще бол?е любовность и радостность творческаго акта подчеркиваются т?мъ, что творчество всегда есть борьба за будущее, борьба для «дальнихъ».
На долю т?хъ, кто борется активно въ настоящемъ, р?дко выпадаетъ счастье пожать плоды борьбы. Они достанутся потомкамъ, далекимъ братьямъ.
Творецъ одушевляется лишь призраками будущаго счастья. Подлиннымъ, «реальнымъ» счастьемъ, живутъ его насл?дники. Можетъ-ли быть дано челов?комъ доказательство большей любовности? И какой подвигъ заключаетъ въ себ? бол?е радостный смыслъ?
Но, какъ будто для того, чтобы сд?лать эту радость еще полн?й, еще чудесн?й, въ моменты высшей творческой напряженности, какъ въ моменты революціи, мы отбрасываемъ все компромиссное, все срединное, что удовлетворяетъ насъ въ обычное время. Освященные, согр?тые лучами правды, мы ищемъ абсолютныхъ формулъ счастья безъ уступокъ времени и исторической обстановк? и въ экстаз? требуемъ реальныхъ осуществленій нашихъ мечтаній...
И въ анархическомъ идеал? творчество разлито кругомъ насъ, весь міръ — непрерывный творческій процессъ.
И если каждый изъ насъ, какъ творецъ, безконеченъ, безконеченъ и міръ, открывающійся намъ все полн?е, богаче. Воспринявъ все то, что создано раньше, мы дальше творимъ и безпрестанно, любовно отдаемъ сотворенное нами будущимъ далекимъ отъ насъ покол?ніямъ.
Въ творчеств? связуемъ мы вс? времена и въ творческомъ мгновеніи постигаемъ в?чность, безсмертіе.
Пусть каждый изъ насъ въ звенящемъ жизнью и страстной борьбой мірозданіи — точка, но эта точка — безсмертна, а потому не «бунтъ», не «дерзаніе», но радостное, живое, неукротимое, какъ лавина, устремленіе въ дух? основной стихіи анархизма: освобожденія себя и вс?хъ — освобожденіе не отъ государства и полиціи, но также отъ робости, смиренія, зависти, стыда, покоя — вотъ идеалъ анархизма.
Быть-можетъ, построяемый такъ, анархическій идеалъ упрекнутъ въ недостаточной посл?довательности, въ противор?чіяхъ. Романтическое ученіе и реалистическая тактика.
Но тамъ, гд? жизнь, нечего бояться противор?чій. Противор?чія — не страшны всему живому, всему развивающемуся. Ихъ боится только дискурсивное мышленіе, собирающее свою добычу въ отточенныя логическія формулы. Но формулы убиваютъ жизнь, формулы — смерть жизни.
Все, что носитъ на себ? печать челов?ческаго творчества, все, что способно, съ одной стороны, погрузиться въ «бытіе», съ другой, заковать свои «опыты» въ отвлеченныя формулы, рано или поздно становится жертвой «ироніи всемірной исторіи». Посл?дняя разс?етъ вс? иллюзіи интеллекта, обнаружитъ тщету «в?чныхъ» завоеваній разума. Все «научное», «объективное», раціоналистически доказуемое бываетъ безжалостно попрано, наоборотъ, остается нетл?ннымъ все недоказанное и недоказуемое, но субъективно достов?рное. Въ «знаніи» противор?чія — недопустимы, в?ра знаетъ — любыя противор?чія. Всякое знаніе можетъ быть опровергнуто, a в?ру опровергнуть нельзя. И анархизмъ есть в?ра. Его нельзя показать ни научными законом?рностями, ни раціоналистическими выкладками, ни біологическими аналогіями. Его родитъ жизнь, и для того, въ комъ онъ заговоритъ — онъ достов?ренъ. Тотъ, кто сталъ анархистомъ, не боится противор?чій; онъ сум?етъ ихъ творчески изжить въ самомъ себ?.
И анархизмъ не чуждается «науки», и анархизмъ не презираетъ формулъ, но для него он? — средство, а не ц?ль.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.