Глава VIII. Анархизмъ и націонализмъ.

Глава VIII.

Анархизмъ и націонализмъ.

Во вс?хъ ученіяхъ и системахъ анархистовъ — безъ исключеній — анархизмъ опред?ляется какъ антипатріотизмъ и антинаціонализмъ.

Только одна стихія анархизма — стихія отрицанія вложена въ эти опред?ленія; они лишены утверждающаго смысла. Конечно, въ анархическомъ словар? есть ц?лый рядъ бол?е или мен?е прекрасныхъ формулъ — о вселенскомъ братств?, о «гражданин? челов?ческаго рода» и т. п. Но формулы эти звучатъ бл?дно, какъ-то черезчуръ словесно; въ нихъ такъ-же мало чувствуется жизни, какъ и во многихъ другихъ раціоналистическихъ конструкціяхъ анархизма.

Я думаю, психологія космополитическихъ уб?жденій анархизма намъ станетъ ясной, если мы припомнимъ, что въ построеніяхъ анархистовъ патріотизмъ или націонализмъ (обычно не различающіеся) сочетаются всегда съ представленіями о войн? и милитаризм?. Анархизмъ, который насквозь пацифиченъ, полагая преступнымъ не только вооруженное столкновеніе народовъ, но и любую форму экономической борьбы между ними — всегда соединяетъ, такимъ образомъ, понятія патріотизма и націонализма съ милитаризмомъ, то-есть воинствующими тенденціями опред?леннаго историческаго уклада.

Милитаризмъ есть порожденіе имперіализма, своеобразный продуктъ буржуазно-капиталистической культуры. И, если милитаризмъ — немыслимъ вн? національныхъ границъ, отсюда еще не сл?дуетъ, что любое осознаніе народомъ своего своеобразія и самоутвержденіе его въ своемъ индивидуальномъ бытіи, въ чемъ основное ядро самого анархизма, сопряжено всегда съ тягостями и безнравственностью милитаризма.

Со времени знаменитаго «пятаго письма» Бакунина патріотизмъ въ представленіяхъ анархизма — сталъ навсегда «явленіемъ зв?ринымъ», своеобразной формой «пожиранія другъ друга». При этомъ охотно забываютъ и неполноту Бакунинскаго опред?ленія «патріотизма» вообще и то, что въ представленіяхъ самого Бакунина «естественный или физіологическій» элементъ патріотизма заслонилъ и выт?снилъ вс? другіе элементы.

Вотъ — наибол?е полное опред?леніе патріотизма у Бакунина: «Естественный патріотизмъ можно опред?лить такъ: это инстинктивная, машинальная и совершенно лишенная критики привязанность къ общественно принятому, насл?дственному, традиціонному образу жизни, и столь-же инстинктивная, машинальная враждебность ко всякому другому образу жизни. Это любовь къ своему и къ своимъ и ненависть ко всему, им?ющему чуждый характеръ. Итакъ, патріотизмъ это — съ одной стороны, коллективный эгоизмъ, а съ другой стороны — война».

Но ни упрощенное пониманіе Бакунина, далеко не покрывающее вс?хъ представленій о «патріотизм?», ни націоналистическое юродство ничего общаго не им?ютъ и не должны им?ть съ анархическимъ пониманіемъ патріотизма.

Анархизмъ, конечно, долженъ отвергнуть и «рыночныя» вождел?нія имперіалистовъ и изступленный «мессіанизмъ» какого нибудь Шатова.

Слова Шатова: « Всякій народъ до т?хъ только поръ и народъ, пока им?етъ своего Бога особаго, а вс?хъ остальныхъ на св?т? боговъ исключаетъ безо всякаго примиренія, пока в?руетъ въ то, что своимъ богомъ поб?дитъ и изгонитъ изъ міра вс?хъ остальныхъ боговъ» — бредъ, изув?рство, на смерть поражающія и своего бога и свой народъ. Богъ, какъ и сказалъ Шатову Ставрогинъ, низводится въ такомъ разсужденіи до простого «аттрибута народности», народъ — становится воинствующимъ маніакомъ, с?ющимъ не любовь, а ненависть, отрицающимъ творческое право за всякимъ другимъ народомъ.

Патріотизмъ можетъ и долженъ быть утверждаемъ — вн? борьбы, вн? взаимоистребленій, вн? милитаризма. Вс? эти явленія не сопутствуютъ патріотизму, но, наоборотъ, отрицаютъ его.

Милитаризмъ — всегда есть покушеніе на самую идею народности, на своеобразіе даннаго національнаго опыта. И потому милитаризмъ — угроза не только чужой національности, но и своей собственной, ибо никакая свобода не можетъ строиться на поглощеніи чужой свободы или даже ограниченіи ея.

Но можетъ-ли анархизмъ отрицать своеобразіе народовъ, индивидуальныя — въ ихъ психологической сущности — различія сложившихся и окр?пшихъ національностей и можетъ-ли анархизмъ желать ихъ уничтоженія, обращенія яркихъ, душистыхъ цв?товъ, выросшихъ въ жизни, въ нев?сомую пыль?

Я думаю, на оба вопроса анархизмъ можетъ отв?тить только отрицательно.

Правда, анархисты склонны утверждать съ вн?шнимъ удовлетвореніемъ — въ глубочайшемъ противор?чіи съ основами ихъ ученія — что уже сейчасъ въ «передовыхъ» элементахъ отд?льныхъ національностей — передовыхъ, понимая это слово въ революціонномъ смысл?, то-есть въ трудящемся населеніи, пролетаріат?, революціонерахъ — н?тъ никакого національнаго привкуса, что это — люди, живущіе «вн? границъ», считающіе весь міръ или лучше интернаціоналъ своимъ отечествомъ. Они любятъ указывать, что «пролетаріи вс?хъ странъ» говорятъ вс? на одномъ, вс?мъ имъ понятномъ язык? и что отечество для нихъ есть варварскій пережитокъ, въ наше время поддерживаемый или явными и скрытыми имперіалистами, или безотв?тственными романтиками. Но подобныя утвержденія находятся пока въ абсолютномъ противор?чіи съ д?йствительностью; пока они — лишь слащавая идеализація реальнаго положенія вещей, Донъ-Кихотизмъ, оставшійся отъ героической эпохи анархизма — романтическаго бунтарства, при томъ Донъ-Кихотизмъ, обезкровливающій самый анархизмъ.

1) Прежде всего, покрывается ли челов?къ, личность, во всемъ ея своеобразіи и полнот?, даже независимо отъ степени ея культуры, понятіемъ пролетарія?

Пролетарское состояніе есть опред?ленная соціально-экономическая категорія и только. Называть даннаго челов?ка пролетаріемъ, значитъ характеризовать его въ опред?ленномъ план?, обрисовать его соціальную природу. Но пролетарій есть не только пролетарій, не только членъ опред?ленной соціальной культуры, но и челов?къ, личность — своеобразная, им?ющая кром? соціальной еще и индивидуальную природу, и ч?мъ бол?е одаренная, т?мъ мен?е годная укладываться ц?ликомъ въ рамки только пролетарскаго міросозерцанія.

Сл?довательно, говорить, что пролетарій не им?етъ отечества, значитъ сказать: челов?къ — пролетарій, поскольку онъ пролетарій, не им?етъ отечества. Но это еще не значитъ, что онъ д?йствительно не знаетъ отечества или не любитъ его, такъ какъ пролетарность — лишь часть его челов?ческой природы въ ея спеціальномъ выраженіи. Закрывать глаза на это свид?тельствовало-бы, во первыхъ, о нежеланіи считаться съ подлинной челов?ческой природой, богатствомъ ея особенностей и настроеній, съ другой подчинить все индивидуальное своеобразіе личности моменту только соціальному.

И то и другое можетъ им?ть м?сто, гд? угодно, но не въ анархизм?. Анархизмъ отправляется отъ личности, а не отъ ея соціальнаго клейма, и протестуетъ противъ рабскаго подчиненія личнаго соціальному.

2) Непосредственное знакомство съ жизнью, хотя-бы изученіе разнообразныхъ національныхъ формъ пролетаріата, показываетъ намъ съ полной очевидностью, какъ ошибочно характеризовать весь международный пролетаріатъ, какъ единое ц?лое, солидарно шествующее къ освобожденію и въ своихъ теоретическихъ и въ своихъ практическихъ путяхъ.

Среди разнообразныхъ антагонизмовъ, д?йствующихъ въ пролетарской сред?, національные антагонизмы также им?ютъ свое м?сто.

Духъ и тактика англійскаго трэдъ-юніониста, германскаго соціалъ-демократа, французскаго синдикалиста, русскаго анархиста — глубоко различны. Было бы страннымъ настаивать на серьезномъ внутреннемъ сродств? русскаго и германскаго, или германскаго и французскаго соціалъ-демократовъ. Кром? вн?шняго рабскаго преклоненія передъ авторитетной указкой Маркса — ничего общаго между ними н?тъ. Въ то время, какъ французскій соціалъ-демократъ, несмотря на весь «экономическій матеріализмъ», прежде всего — скептикъ и бунтарь (кажущееся противор?чіе), н?мецкій — атеистъ и бухгалтеръ, русскій — варваръ — идолопоклонникъ. Одинъ требуетъ жертвъ, другой хочетъ самъ быть первой жертвой; одинъ хочетъ благъ культуры, другой въ порыв? отвлеченнаго па?оса готовъ похоронить всю культуру. То что для одного есть методъ, для другого есть міросозерцаніе и т. д. и т. д.

Принадлежность къ Интернаціоналу, такимъ-образомъ, не можетъ еще устранить ни непониманія, ни непримиримости.

И это внутреннее, «слишкомъ—челов?ческое» живетъ глубоко подъ казарменно-нивеллирующей скорлупой и время отъ времени вспыхиваетъ, обнаруживая неизгладимыя, чисто народныя черты въ опред?ленномъ пролетарскомъ тип? и давая, такимъ-образомъ, еще лишнее доказательство богатства, разносторонности и своеобразія челов?ческой природы. Иммиграціи, эмиграціи, войны — даютъ довольно краснор?чивыхъ иллюстрацій. И глубокая ошибка — относить ихъ на долю недостаточной сознательности, злонам?реннаго увлеченія въ «антипролетарскомъ направленіи» зарвавшимися или продажными вождями.

Причины — глубже. Он? — въ наличности того остатка, который неразложимъ ни на какія пролетарскія функціи и который живетъ, невзирая ни на какія классификаціи и программы партійныхъ мудрецовъ.

Этотъ остатокъ — неустранимая любовь къ своей стран?, своему языку, своему народу, его творчеству, вс?мъ особенностямъ его быта. И, если можно и должно отвергнуть «свою» капиталистическую культуру, «свои» таможни, «свой» милитаризмъ, то нич?мъ не изгонишь изъ ума и сердца челов?ка любви къ своему солнцу и своей земл?.

Это чувство — ирраціонально и конкретно, оно — сильн?е любой раціоналистической формулы и не считается ни съ какими теоретическими аргументами.

Оно — инстинктъ, вложенный въ насъ самымъ актомъ нашего рожденія въ изв?стной матеріальной и психологической сред?. Намъ безконечно дорогъ нашъ языкъ, намъ особенно понятны и милы обычаи нашей родины. Вся обстановка — природа, м?ста, люди — связанная съ нашимъ д?тствомъ, съ нашими юными, творческими годами, для насъ полна особой интимной прелести. И это чувство изжить нельзя.

Оно умираетъ вм?ст? съ челов?комъ.

Это чувство — неразложимо ни на какія интеллектуальныя кл?точки. Казалось бы, общая культура, общность умственныхъ интересовъ должны т?сн?е сливать между собою людей. А между т?мъ... самыя высокія культурныя ц?нности оказываются безсильными передъ сладкими и тоскливыми воспоминаніями о «своемъ».

Это чувство — любовь. Какъ всякая любовь, это чувство — вн?разумно, возникаетъ стихійно; его нельзя подм?нить или выт?снить инымъ чувствомъ, какъ первую, неповторимую любовь. И такое чувство, по самой природ? своей, не можетъ быть «дурно». Наоборотъ, оно обязываетъ къ подвигу, оно не знаетъ — холода, изм?ны, компромисса. И вм?ст?, — диктуя любящему готовность на жертвы для объекта своей любви, оно требуетъ и отъ посл?дняго соотв?тствія тому нравственному ореолу, которымъ онъ окруженъ въ глазахъ любящаго.

Такъ стихійно родящаяся — вн? законовъ разума и законовъ морали — любовь, стихійно-же въ самомъ основаніи своемъ проникается нравственнымъ началомъ. Любовь выростаетъ — и не можетъ быть иначе — въ рядъ суровыхъ требованій и къ себ? и къ объекту своей любви.

И, если патріотизмъ или націонализмъ есть такая любовь, т?мъ самымъ они исключаютъ возможность насилій, они не могутъ питаться людо?дствомъ, челов?коненавистническими чувствами.

Если я люблю «мое» отечество, то въ этой любви я заключаю любовь и къ «чужому» отечеству или, по крайней м?р?, ограждаю, чтобы любимое другими — «ихъ» отечество не пострадало отъ «моей любви» къ «моему» отечеству.

Какъ истинное свободолюбіе есть не только свобода для себя, но свобода для другихъ, для вс?хъ, и, наоборотъ, въ свобод? только для себя заключена несвобода вс?хъ остальныхъ, такъ истинная любовь къ отечеству предполагаетъ несомн?нное любовное отношеніе къ отечеству другихъ и пониманіе въ другихъ «ихъ» любви къ своему отечеству.

Только тотъ, кто любитъ свою страну, свой языкъ — можетъ по настоящему понимать любовь къ другой стран?, ибо знаетъ, какой могучій отрадный источникъ радостныхъ, счастливыхъ, благородныхъ челов?ческихъ чувствъ заключенъ въ ней.

Любовью къ своей родин?, пониманіемъ нравственной красоты и прелести чужой страны — мы лишній разъ незримо приближаемся къ познанію высшаго челов?ческаго чувства — челов?ческаго братства.

Творческая работа всегда идетъ черезъ индивидуальное и конкретное къ общему и идеальному. Только черезъ личный, непосредственный опытъ постигаешь себя членомъ союза равноправныхъ индивидуальностей. Жизнь прогрессирующей національности, какъ жизнь освобождающейся личности, должна избирать средства, соотв?тствующія т?мъ нравственнымъ началамъ, коимъ она считаетъ себя призванной служить. И только такой націонализмъ, не противор?чащій нравственному сознанію ни ц?лаго, ни его частей, не считаетъ, по чудесному опред?ленію В. Соловьева, «истиннымъ и прекраснымъ утверждать себя и свою національность, а прямо утверждаетъ себя въ истинномъ и прекрасномъ».

Такъ каждый народъ, сознавая свою міровую роль, пріобщается къ общечелов?ческому творчеству. И, какъ свободный челов?къ не мирится съ существованіемъ рабовъ, такъ свободный народъ не можетъ мириться съ теоріями о зависимыхъ, второстепенныхъ народахъ и ихъ фактическимъ существованіемъ.

Сознаніе общности нравственныхъ ц?лей должно соединить и оравноправить отд?льные народы. Никто, не отказываясь отъ «себя» и «своего», будетъ служить «себ?» и вс?мъ.

Зам?чательный русскій лингвистъ Потебня, съ свойственной ему глубиной однажды писалъ: «... Если цивилизація состоитъ, между прочимъ, въ созданіи и развитіи литературъ, и если литературное образованіе, скажемъ больше, если та доля грамотности, которая нужна для пользованія молитвенникомъ, библіею, календаремъ на родномъ язык?, есть могущественн?йшее средство предохраненія личности отъ денаціонализаціи, то цивилизація не только сама по себ? не сглаживаетъ народностей, но сод?йствуетъ ихъ укр?пленію.» («Мысль и языкъ»).

Наоборотъ, формулы космополитизма звучатъ безнадежной схоластикой. Это — отвлеченныя догмы, бл?дные призраки. Въ нихъ н?тъ реальнаго содержанія и па?осъ ихъ — чисто риторическій. Въ данныхъ намъ формахъ психологическаго развитія космополитъ все еще остается существомъ «метафизическимъ».

Не было и н?тъ еще людей вн? определенной народности. Челов?къ, если онъ не анекдотическое исключеніе, не можетъ не им?ть любви къ своей стран?, своему языку, своей народной культур?. Никогда — за исключеніемъ р?дчайшихъ случаевъ — «чужое» ему не можетъ быть такъ доступно, какъ «свое». Вспомнимъ Герцена, Печерина... и сколько другихъ...

Космополитизмъ можетъ уживаться разв? только съ абсолютнымъ индивидуализмомъ, такъ какъ посл?дній въ своемъ безграничномъ эгоизм?, отвергающемъ свободу и равенство, разум?ется, самъ свободн?е отъ какихъ-либо обязательствъ и какой либо отв?тственности въ обширномъ универзум?, ч?мъ въ относительно узкихъ рамкахъ опред?ленной общественности или народности.

Въ этомъ смысл?, наибол?е посл?довательнымъ и неуязвимымъ космополитомъ является бездушный капиталъ, который въ погон? за большей прибылью не разбираетъ странъ и ту назоветъ своимъ отечествомъ, которая обезпечитъ ему наивысшій процентъ.

Такими космополитами киш?ла зам?чательная историческая эпоха — эпоха перехода къ новому времени. «Онъ не былъ ни н?мцемъ, ни швейцарцемъ, ни фламандцемъ, ни французомъ, ни испанцемъ — пишетъ Ж. Орсье про знаменитаго авантюриста XVI-го в?ка Агриппу Неттесгеймскаго. — Онъ былъ вс?мъ сразу, судя по сторон?, откуда дулъ в?теръ удачи». Эти люди ?хали туда, гд? имъ хорошо платили за ихъ талантъ, и тамъ устраивали они свое отечество. Но этотъ торгашескій индивидуализмъ давно исчезъ, и даже современные капитаны индустріи, помимо капиталистической «гордости», им?ютъ въ своемъ челов?ческомъ баланс? немного и «любви къ отечеству».

И, если мы склонны утверждать анархизмъ, какъ реалистическое міросозерцаніе, какъ любовь къ живой личности, а не къ мистическому м?сиву по трафаретной рецептур?, мы должны будемъ согласиться съ старымъ мыслителемъ Гердеромъ, предпочитавшимъ энергичнаго, полнаго жизни и любви къ своему племени дикаря — «цивилизованной т?ни», увлекаемой восторгомъ передъ «призракомъ рода челов?ческаго».

Да, анархизмъ есть философія жизни, культъ всего реальнаго, индивидуальнаго, своеобразнаго въ ней и потому «націонализмъ», какъ живое, здоровое чувство любви къ своей родин?, не можетъ не быть однимъ изъ элементовъ его всеобъемлющаго міросозерцанія.

«Пожал?й меня, братъ мой! — говоритъ одинъ изъ героевъ Барбье. Мое горе — смертельно, ибо отечество перестало быть для меня прекраснымъ!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.