Мезолитический кризис и неолитическая революция, фазовый барьер

Впервые проявляется острая нехватка пищи и становится допустимой борьба за нее как формат борьбы за существование. Возникает практика убийства – и не только «иного» или «чужого», но и «своего».

Цель войны: физическое выживание, в современном языке – стабилизация архаичной фазы развития и возврат к «добрым старым временам».

Содержание войны – убийство человека человеком.

Инструменты войны и оружие – те же, что в предыдущей фазе.

Принципы стратегии – разумеется, неизвестны, но уже начинают выполняться. Это относится, прежде всего, к принципу минимизации критического ресурса, которым является пища: война должна приносить ее больше, нежели потребуется затратить на войну.

Мезолитическая военная катастрофа

«Сейчас я вижу следующий сценарий:

1. Распространение мезолитических племен на Ближнем Востоке и, возможно, в Северной Африке (сделать такое расширение позволяют те немногие знания по додинастическому Египту, которые мы имеем) приводит к истощению биоты, которое усугубляется локальным похолоданием в период 6-5 тыс. л. до н. э. Это приводит к кризису мезолитической системы хозяйства, основанной на охоте с применением дистантного оружия. Катастрофа происходит достаточно быстро, на протяжении нескольких поколений.

2. Это само по себе является поводом к неолитизации, но неолитизация требует овладения несколькими барьерными технологиями, в т.ч. отгонного скотоводства. Поэтому гораздо проще решить проблему через систему беспощадных войн на уничтожение между мезолитическими племенами.

3. В рамках таких войн мужчины становятся самым важным ресурсом племени, и конкурентное преимущество приобретают племена, сумевшие в мирный период вырастить и воспитать в соответствующем духе и подготовить большее количество молодых мужчин. С этого момента, собственно, начинается военное искусство и военная организация, которая сменила бытовавший в палео- и мезолите первичный культ плодородия (в широком смысле).

4. И вот тут-то начинается самое страшное. Мало того что с этого момента человечество вынуждено вести войну с самим собой на уничтожение, но ВЫСОКИЕ СОБСТВЕННЫЕ ПОТЕРИ совокупно с ВЫСОКИМ УРОВНЕМ РОЖДАЕМОСТИ становятся конкурентным преимуществом! Потому что прокормить 20 мальчиков проще, чем 10 взрослых мужчин. Иными словами, каждый воин становится, в общем-то, одноразовым орудием. Отсюда и миф о Кроносе, глотающем своих детей, и «живые убитые», и похищение сабинянок, поскольку после каждой такой войны необходимо максимально быстро восстановить численность человеческого материала мужского типа. Тут в ход идет и человеческий материал женского типа, оставшийся от побежденных. А теперь от чужого человеческого материала до своего – один шаг. Женщина становится производительной силой и машиной для убийства и жертвой этого убийства в одном лице. То есть мы одновременно потеряли табу на убийство мужчин и насилие над женщинами, не важно побежденными или своими.

Я вот это сейчас пишу, и это вызывает у меня очень сильную эмоциональную реакцию, что в какой-то мере подтверждает мою правоту. Гипотеза о мезолитическо-неолитических войнах такой реакции не вызывала. Золотой век кончился. На место Закона: «Мы одной крови – ты и я», пришёл другой: «Каждый сам за себя». Вспомни, что приказ «Каждый сам за себя» был последним эскадренным приказом в Цусимском сражении»[252].

Мама и жена из разных поколений, вообще не похожие друг на друга мои любимые женщины были до краев согласны с этим условным Шиловым из незнакомой мне Реальности. Они твердили мне, что амазонки, феминистки, лесбиянки и прочие отклонения от христианской традиции или традиции прежней русской нормальности – это горе нашего мира, а не блажь несостоявшихся теток. Наскоро перекроенная после грехопадения жизнь женщины так и не сделала ее тем, что является половинкой мужчины-творца, который рвется к небесам, чтобы повторять за Ним или хотя бы выйти в космическое Ничто и придать этому Ничту смысл. Нам бы пристало позаботиться о своих подругах и матерях. Но как? Большинство моих коллег имели смутное представление о том, чего хочет женщина, мы защищались образцами модных товаров, видов отдыха и слов комплимента, многие дошли до того, чтобы дать возможность женщине работать не на заработок, а для души. Эти паллиативные меры имели результат, но что-то ускользало. Ускользали и женщины. В моем отделе число разводов было равно числу мужчин. Мой женский штаб был представлен одной замужней дамой и тремя одинокими сердцами. Моя мать фактически жила с отцом в разных городах. У меня было все прекрасно с Кристин, но мне не было понятно, чем я это заслужил. Я твердо знал, что отцу следовало бы опираться на женщин больше и вовлекать их в это странное питерское Будущее, он им не доверял, хотя слыл в молодости дамским угодником седьмого уровня. Я не мог ничего советовать отцу – где я, а где он? Но печаль по поводу неисповедимости Путей я испытывал. Еще в Америке Альберт говорил мне: женщины – это большая редкость. Я списывал это на то, что негритята сидят в традиционной фазе, там действительно не нужны были женщины, как подруги, половинки, персоналинки твоего особого входа в блаженство и единство. Когда я сказал ему это с трудом на английском, он смеялся и потом спел мне негритянскую песню о матери, и я могу вернуться в эту песню до сих пор. Я понял одно, что в наших Революциях было какое-то бегство от удивления миром, который подарен нам в отношениях. И прав был старик Хеллингер, что счастье пугает. Кристин смеялась и говорила, что Хеллингер – обычный современный святой, ну и юродивый, конечно. И что он – тайный русский. Отец рассказывал мне, что из мезолитического рая идти в погоню за технологиями через бедность хлебопашества было не обязательно, и мы сделали виток рабства. Мне нравился мой технологический рай. Я не хотел отступать до оснований. Но что-то в этой игре с миром было такое, что я, подолгу играя с ребенком, понимал, что дети знают вход туда, и девочки Ани свободно и достойно говорят: «Доброе утро, мистер Бог» и делают это в присутствии взрослых, специально отворяя для больших маленькие двери. А взрослые думают, что только через «Алису в стране чудес» и прочие странные вневременные книжки, и только один раз в жизни, можно войти в мир белого кролика.