3. Измышление всеобщего, специфического для просветления экзистенции

3. Измышление всеобщего, специфического для просветления экзистенции

- Психологическая, логическая и метафизическая речь всегда означает в то же время возможность срыва: используемая в этой речи всеобщность может остаться отвлеченной как таковая, - тогда не удается никакое просветление экзистенции. Или же экзистенция может резонировать, но и изнемочь во всеобщем, как в ином, в котором она является самой себе, - тогда всеобщее все же сохраняется с философской мыслью как всеобщее.

Иное дело - последний и подлинный способ просветляющей экзистенцию речи при помощи такого всеобщего, которое вовсе не может встречаться в мироориентирующем знании. Его категории не имеют силы определять новые предметы, и потому суть простые знаки (signa). Эта всеобщность совсем не существует как отвлеченная всеобщность. Не «имеется», например, ни экзистенции, ни самобытия, ни свободы, ни экзистенциальной коммуникации, ни историчности, ни безусловных поступков, ни абсолютного сознания. Слова, денатурированные и ставшие предметами знания о человеческом существовании, говорят теперь о чем-то абсолютно ином, что порождает лишь недоразумения, если обозначается экзистенциальными знаками. Посредством знаков просветление экзистенции высказывает, что составляет истинное бытие для возможной экзистенции, не как констатацию того, что объективно есть, но как то, чего я не могу постичь, если в то же время не желаю его как подлинного, потому что в возможности я есмь оно. Следовательно, в знаках как всеобщих получает выражение свобода как активность того бытия, бытие которого зависит от него самого.

Хотя знаки, специфические для просветления экзистенции, внешне, как слова, ведут свое происхождение от предметов ориентирования в мире - получая нередко ясную характеристику в прилагательном «экзистенциальный», - однако затем, чтобы стать в конце концов не формирующими предмет категориями, но знаками для мыслей, взывающих к экзистенциальным возможностям. В качестве знаков они имеют свою сторону всеобщности, которая как таковая не есть более мировое бытие, но становится уже экзистенциальной. Чтобы по-настоящему мыслить ее, требуется отголосок всеобщего высказывания в экзистенции, без которой экзистенциальные знаки не только пусты, но суть вообще ничто.

Так, например, хотя просветление экзистенции говорит о самости как о всеобщем, структуры которого оно выявляет, но оно может желать указать этим всеобщим лишь на меня самого, который, собственно незаменим: я - это не Я, а я сам. Я, правда, ищу самости, но затем, чтобы найти себя самого, и ищу себя самого, ради самости (Ich suche zwar das Selbst, aber um mich selbst zu finden, und mich selbst, um des Selbst willen). Если я задаю вопрос о себе самом, то изначально узнаю, что о себе самом как о несравнимом я совершенно не могу говорить. Самость становится знаком, при помощи которого я выражаю то, что мыслю, схватывая в единстве (ineinsfassend) как себя самого и как самость. - Далее, просветление экзистенции говорит о множестве самостей (von den vielen Selbst) как экзистенций: но оно не может подразумевать этого именно таким образом, поскольку многих как экземпляров некоторого всеобщего не существует. - Оно говорит о коммуникации и подразумевает при этом мою коммуникацию; соответственно, оно подразумевает мою свободу, мое историчное сознание, мои пограничные ситуации, и все же может говорить о них только как о всеобщих.

Сторона всеобщего, которая всегда присутствует также экзистенциально, становится, таким образом, языком, в котором созвучит то, что есть экзистенциальная возможность, если речь идет о философствовании в трансцендирующем просветлении экзистенции. Экзистенция - это то, чем я могу только быть, чего я не могу видеть или знать, но что действительно также лишь во всеобщей среде просветляющего знания. Если, однако, всеобщее уже само по себе наклонно сделаться всем, то экзистенция как единичная вновь отличает себя от окружения. Поэтому философское просветление экзистенции, хотя всегда может перевести на язык всеобщего, но не может само стать всеобщезначимым, и пусть оно и может быть общепонятным, но только для возможной экзистенции.

В мышлении экзистенции посредством знаков конструируется формальная схема экзистенции. Эта схема относится к экзистенции не как схема группы объектов к самим этим объектам, но совершенно неадекватным образом. Поскольку экзистенция не может быть подведена под понятие (eine Existenz nicht zu subsumieren ist), схема может служить только наведением к тому, чтобы обратиться также и к некой экзистенции как единичной экзистенции (als Hinleitung zum Mitansprechen einer Existenz als einzelner); только благодаря этому она имеет смысл. Но рассмотрение, поскольку оно не только не подходит ни к какой единичной действительной экзистенции, но не подходит и к родовому понятию об экзистирующем существовании, которое называлось бы экзистенцией, должно обращаться на формальную схему некоторой экзистенции. Оно вправе только пробовать пути просветления, на каждом из которых действительная экзистенция, поскольку она идет вместе с ним по этим путям, может более полно осознать себя самое. Истинное свершение мыслей просветления экзистенции может найти исполнение только из возможной экзистенции, и в этом случае - неповторимо единственным, несравнимым способом. Несмотря на это, поскольку мы вообще говорим, эта схема и ее элементы как аналоги предметных понятий оказываются неизбежными. В языке есть много слов такого рода, что они не означают предметов и не поддаются дефиниции, или таких, которые, если они и определимы, в качестве определенных не сохраняют своего подлинного содержания (такие, как: свобода, выбор, решение, решимость, испытание, верность, судьба). Язык также дает философствованию полномочие на просветление экзистенции, которое он как язык уже совершил.

Чтобы разъяснить специфически-всеобщее, присущее просветляющим экзистенцию знакам, мы контрастно сопоставим временное явление возможной экзистенции (m?glicher Existenz) и временное существование (Dasein) как всеобщезначимую объективность или, выражая это иначе, понятия экзистенции и кантовские категории.

Как объективная действительность мира, так и экзистенциальная действительность являются во времени. Кант для определения объективной действительности дал своим категориям применение к чувственному материалу восприятия, при помощи времени как среднего члена, в так называемых схемах¹. Этим кантовским схемам объективной действительности возможно противопоставить схемы совершенно иного рода - схемы экзистенциальной действительности, потому что и та, и другая действительность нуждаются во времени как среде явления, - это, в принципе, контрастная, своеобразная и глубоко значительная параллель, которую мы можем высказать здесь в кратких формулах².

Объективная действительность подчинена правилам и познаваема под этими правилами, экзистенциальная, без правила, абсолютно исторична. Правила действительности - это причинные законы, происходящее имеет причину и следствие во временной последовательности³; экзистенциальная же действительность является для себя во времени из собственного истока, т.е. она свободна⁴.

Субстанция есть устойчивое во времени, которое остается, не умножается и не умаляется⁵; экзистенция пребывает в явлении времени, исчезая и начинаясь, но объективной продолжительности (Dauer)⁶ соответствует в контрастирующей параллельности испытание во времени. - Взаимной причинности субстанций (взаимодействие или общность)⁷ противостоит коммуникация экзистенций. - Объективная реальность есть то, что соответствует ощущению чувств вообще⁸; экзистенциальная действительность есть безусловность в решающее мгновение; эмпирической действительности противостоит содержание (Gehalt) решения. - Объективно определенной величине в количественном отношении⁹ противостоит нечто, называемое уровнем или рангом экзистенции, хотя мы и не можем объективно определить его. - Объективной возможности как согласию представлений с условиями времени¹⁰, контрастно противостоит возможность выбора как нерешенность будущего, которая и есть сама моя экзистенция. - Необходимости (существованию предмета во всякое время)¹¹ противостоит наполненное время мгновения (вместо нескончаемого времени). Времени вообще (у Канта оно - форма устойчивости, коррелатом которой является субстанция¹²) противостоит это наполненное время как вечное настоящее (ewige Gegenwart). Первое есть нечто объективное, измеримое и переживаемо-действительное, второе - глубина экзистенции из свободы в ее истоке. Первое налично значимым для каждого образом; здесь время с выбором и решением становится как явление в каждое данное время (hier wird Zeit mit Wahl und Entscheidung als Erscheinung zur jeweiligen Zeit). Экзистенция имеет свое время, а не время как таковое (Zeit schlechthin). Это последнее есть для сознания вообще, первое же - только для экзистенции в ее историчном сознании. Объективно ничто новое не может возникнуть, как субстанция (ибо тогда было бы уничтожено единство опыта, сам опыт стал бы невозможен). Экзистенциально же не существует никакой объективности как окончательного запаса сущего, но есть скачки и новое возникновение экзистенции в явлении (Spr?nge und Neuentstehung der Existenz in der Erscheinung).

Сам Кант прямым текстом отрицает некоторые из экзистенциальных знаков, подвергая их проверке на своих объективных категориях, когда, например, он обосновывает, почему в мире нет скачков (во времени) и пробелов (в пространстве)¹³, почему не существует случайности, то есть слепой произвольности мировых событий¹⁴, и судьбы, т.е. необходимости, которая бы не была понятна в качестве необходимой согласно правилам¹⁵. Всего этого, в самом деле, не существует в мире как объективном, в мире как предмете познания. Но там, где пытаются дать объяснение (Explikation) экзистенции, - все эти слова возвращаются снова. Это не два мира, существующие друг рядом с другом; есть только один мир. Экзистенция, доступная для разъяснения (explizierbar) в совершенно ином измерении, лишь в кажущейся параллельности (параллельно оно потому только, что для выражения неизбежно приходится пользоваться объективными понятиями и категориями как средствами этого выражения) и в ином смысле и иных формах, чем те, каких требует предметное познание, просветляет себя для нас, хотя при этом и не познается.