Восточная форма единства естественных и общественных отношений

Восточная форма единства

естественных и общественных отношений

Вещная (общественная) и личная (естественная) связь, по мнению К. Маркса, – не просто две различные всемирно-исторические формы связи индивидов. Различие здесь переходит в противоположность. Если история, по Марксу, есть развертывание во времени природных задатков человека, то один из них – общительность – в своем стремлении к наиболее полному обнаружению, постепенно выливается в форму вещной связи, игнорирующей племенные, политические и прочие различия людей и стремящейся в пределе ко всемирности. Борьба вещного и личного начал охватывает всю историю добуржуазных обществ. Она начинается на Востоке.

Здесь вещная связь (межобщинный товарный обмен) оказывает значительное воздействие на развитие патриархальных институтов – от общины до «объединяющего единого начала».

Обмен товарами, первоначально возникающий там, где вступают в контакт различные общины, постепенно проникает во внутреннюю жизнь общин, способствует дальнейшему развитию товарности производства и, в конце концов, приводит к индивидуальной обработке земли и частному распределению. Ф. Энгельс писал: «Тем самым товарная форма и деньги проникают во внутрихозяйственную жизнь общин, связанных непосредственно общественным производством; они рвут общинные связи одну за другой и разлагают общину на множество частных производителей. Сначала деньги, как это можно наблюдать в Индии, ставят на место совместной обработки земли индивидуальное возделывание ее; затем они, путем окончательного раздела пахотной земли, уничтожают общую собственность на поля… Какие бы другие причины, коренящиеся в развитии производства, ни участвовали в этом процессе, все же деньги остаются наиболее могущественным орудием их воздействия на общины»[111].

Однако дальше индивидуального владения землей процесс разложения первобытных общин на Востоке, как правило, не идет. Отсутствие частной собственности на землю – важнейшая черта Азии[112].

То, что общины, подвергаясь воздействию обмена, не доходят до частной собственности, следует объяснить в первую очередь особенностями земледелия на Востоке. К. Маркс и Ф. Энгельс называют целый ряд причин устойчивости общин: зависимость земледелия в Азии от искусственного орошения делает несамостоятельным отдельного производителя и порождает контроль над ним со стороны общины и государства[113]; неизменность общин вызывается также характерным для них сочетанием земледелия и ремесла[114]; натуральность хозяйства превращает общины в мирные коллективы, которые не связаны с войной, ведущей к усилению роли рабства и крепостничества[115]; кастовые различия в некоторых странах превращаются в сильнейшее препятствие какого бы то ни было развития и др.

Каким бы значительным не находить цивилизующее воздействие обмена на общины, его силу не следует преувеличивать. Деформация общинной жизни осуществляется лишь до определенного предела, и общины выступают в итоге как «полуварварские» – «полуцивилизованные»[116].

Высокая жизнеспособность первобытных общин в Азии привела к тому, что здесь стало невозможно сколько-нибудь успешное развитие внутри общин классового неравенства и угнетения. Античная форма классовой дифференциации – классическое рабство, но оно сделалось «господствующей формой производства» лишь у тех народов, «которые в своем развитии пошли дальше древней общины»[117]. На Востоке широкое развитие получило лишь домашнее рабство[118], постоянный спутник патриархальных отношений.

Однако формирование классов в истории осуществляется, по выражению Ф. Энгельса, «двояким путем»[119]. Наряду с античным, существует восточный путь. Если первый основывается на разложении общин, то второй достигает цели, используя их устойчивость. На Востоке имеет место превращение в эксплуататорский класс лиц, которые возвышаются над общинами в силу своей принадлежности к сфере государственного управления[120].

Выше мы выяснили, что восточное государство возникает как патриархальная власть, радеющая об общих интересах общин. Поначалу отечески заботливая, она со временем приходит к антагонистическим противоречиям с общинами. Как происходит эта метаморфоза государственной власти?

Мы не знаем, как К. Маркс и Ф. Энгельс конкретно охарактеризовали данный процесс. В «Анти-Дюринге», где вопрос о классах и государстве на Востоке рассматривается специально, содержится лишь простая констатация самого этого факта. «Нам нет надобности выяснять здесь, – писал Ф. Энгельс, – каким образом эта все возраставшая самостоятельность общественных функций по отношению к обществу могла со временем вырасти в господство над обществом; каким образом первоначальный слуга общества, при благоприятных условиях, постепенно превращался в господина над ним; каким образом господин этот выступал, смотря по обстоятельствам, то как восточный деспот или сатрап, то как греческий родовой вождь, то как кельтский глава клана и т.д.; в какой мере он при этом превращении применял в конце концов также и насилие и каким образом, наконец, отдельные господствующие лица сплотились в господствующий класс»[121].

Картина интересующего нас процесса лишь отчасти проясняется благодаря рассуждению К. Маркса, которое мы находим в его статье «Революционная Испания», написанной еще в 50-х годах. В этой статье К. Маркс пришел к выводу, что абсолютная монархия в Испании должна быть отнесена скорее к азиатским формам правления, так как по мере своего торжества она препятствовала развитию разделения труда и обмена в обществе. «Абсолютная монархия, – писал К. Маркс, – …сделала все от нее зависящее, чтобы не допустить возникновения общих интересов, обусловленных разделением труда в национальном масштабе и многообразием внутреннего обмена… Таким образом, абсолютная монархия в Испании, имеющая лишь чисто внешнее сходство с абсолютными монархиями Европы вообще, должна скорее быть отнесена к азиатским формам правления»[122]. Сказано вполне определенно. Формы правления азиатского типа вырастают из негативной реакции публичной власти на отношения товарного обмена, зародившиеся в недрах общества.

Поставим эту мысль в связь с изложенным. Первобытные общины Востока обладают как общими, так и особенными потребностями. Общие потребности порождены одинаковыми условиями существования, господство над которыми достигается совместными усилиями общин (ирригация и т.п.). Особенные интересы вызваны естественно сложившимися различиями между общинами. Наличие общих (и одинаковых) потребностей вызывает к жизни существование патриархального государства, особые потребности удовлетворяются в обмене. Преследуя всеобщий интерес, государство приходит в противоречие с особыми интересами, встает на путь их подавления и установления над ними господства. Бывший слуга общества превращается в его господина. В государственной деятельности начинают сочетаться защита всеобщих интересов и забота об особых государственных интересах. Отсюда – противоречивость функций восточного государства.

«В Азии, – писал К. Маркс, – с незапамятных времен, как правило, существовали лишь три отрасли управления: финансовое ведомство, или ведомство по ограблению своего собственного народа, военное ведомство, или ведомство по ограблению других народов, и, наконец, ведомство общественных работ»[123]. В рамках иерархически построенной коллективной собственности отношения «собственник – владелец» превращаются в антагонистические и государственная собственность на землю служит основанием, на котором лица, принадлежащие к сфере государственного управления, образуют господствующий класс. В итоге, как заметил Ф. Энгельс, «государство, к которому стихийно сложившиеся группы одноплеменных общин в результате своего развития пришли сначала только в целях удовлетворения своих общих интересов (например, на Востоке – орошение) и для защиты от внешних врагов, отныне получает в такой же мере и назначение – посредством насилия охранять условия существования и господства правящего класса против класса угнетенного»[124]. Патриархальное по происхождению государство становится органом классового господства.

Поскольку причиной этой эволюции государства является его борьба с особыми интересами общин, а ее следствием – усиление их эксплуатации на основе взимания государством ренты – налога, развитие азиатского общества ведет к сокращению сферы действия товарно-денежных отношений. Наибольший их рост относится к древним временам. «При древнеазиатских, античных и т.д. способах производства превращение продукта в товар, а следовательно, и бытие людей как товаропроизводителей играют подчиненную роль…»[125] В мировую историю обмена помещается лишь древнее азиатское общество; последующее развитие азиатского общества выводит его за рамки этой истории[126].

Таким образом, борьба естественных и общественных отношений на Востоке формально заканчивается победой первых. Но это вовсе не значит, что историю Востока следует рассматривать в конечном счете как неудавшуюся попытку выйти за рамки естественной фазы истории. Если, с одной стороны, Восток выступает как патриархальная государственная система сельских общин, то с другой – оба важнейших элемента этой системы, т.е. община и государство, а также их взаимные отношения, деформированы воздействием товарного производства. Последнее вызывало разложение наиболее примитивных общин, а также превратило государство в ассоциацию лиц, сплотившихся в господствующий над общинами класс. Вот почему патриархальный Восток может рассматриваться как ступень общественно-экономической эволюции.

В одной лишь сфере народной жизни Востока засилье естественного начала было, в сущности, неограниченным – в духовной. Восточный дух отражал господство естественных начал в системе материальных отношений людей; он пребывал в рабском пленении у природы.

Отсутствие частной собственности – настоящий ключ к восточному небу[127], писали К. Маркс и Ф. Энгельс. Что это значит? Отсутствие частной собственности – это состояние, при котором социальные отношения еще не получили развития или по крайней мере (как в случае в Востоком) – значительного развития, при котором, следовательно, производство атомизировано, т.е. сосредоточено в изолированных и самодовлеющих семейных и общинных коллективах, естественно сросшихся со средствами производства, с землей в первую очередь.

Не социальное общение, в ходе которого осуществляется обмен материальными и духовными благами, а жизненное общение с природой, стихийные силы которой господствуют над человеком, – вот что значит в итоге отсутствие частной собственности. Отсюда «грубый культ природы»[128], религиозность, препятствующая развитию рационального отношения к миру. «Мелкая земельная собственность, – писал К. Маркс даже о более развитых отношениях, – предполагает, что громадное большинство населения живет в деревнях, что преобладает не общественный, а изолированный труд; что, следовательно, при этом исключается разнообразие и развитие воспроизводства, то есть и материальных, и духовных условий его, исключаются условия рациональной культуры»[129].

Грубый культ природного мира, всех естественных условий на Востоке вызвал обожествление естественно развившихся институтов человеческого общежития, обусловливающих развитие производства. «Действительное присвоение посредством процесса труда, – писал К. Маркс, – происходит при таких предпосылках, которые сами не являются продуктом труда, а представляются его природными или божественными предпосылками»[130]. Вот почему на Востоке столь широко распространено обожествление носителей патриархальной власти и в особенности объединяющего единого начала[131].

Весьма поучительно сопоставить, хотя бы в общих чертах, воззрения К. Маркса на историю Востока и античности в 50 – 70-х годах XIX в.

Античность – более поздняя, а следовательно, более развитая стадия цивилизации, чем Восток. Восточная форма единства естественных и общественных отношений качественно отлична от античной. В силу особых исторических условий (синойкизм и т.д.) развитие товарно-денежных отношений в греко-римском мире оказывает большее разрушительное действие на сельские общины, чем на Востоке. Впервые в античную эпоху возникает частная собственность на землю. В то же время полис выступает как город, как центр ремесла и торговли. Создается оригинальная ситуация, когда основными фигурами общества становятся свободный мелкий крестьянин и независимый ремесленник[132].

Рабы образуют социально пассивный пьедестал этого общества; в качестве органических и естественных условий производства они поставлены в один ряд с прочими существами природы, например скотом[133]. Это общество в отличие от восточного не может быть устойчивым, так как не создает преград для неуклонного развития товарно-денежных отношений, имущественной дифференциации и т.п., которые и приводят античность к гибели. «Именно такое влияние оказывает у римлян развитие рабства, концентрация землевладения, обмен, денежные отношения, завоевания и т.д., несмотря на то, что все эти элементы до известного момента казались совместимыми с основой их общества и отчасти как будто лишь расширяли ее невинным образом, отчасти казались простыми злоупотреблениями, развившимися из этой основы»[134].

Итак, Восток и античность – две различные формы единства естественных и общественных отношений и соответственно две различные исторические судьбы: статичная живучесть в одном случае и подвижная эфемерность – в другом.

Мы закончили рассмотрение наиболее важной стороны взглядов К. Маркса и Ф. Энгельса на историю Востока в 50 – 70-х годах XIX в. Было бы неверным представлять дело так, будто К. Маркс и Ф. Энгельс считали, что они исчерпывающе постигли Восток. Их отношение к собственным результатам исследования, достигнутым в изучении добуржуазных обществ, в том числе и восточного, вполне определенно выражено Ф. Энгельсом в «Анти-Дюринге». «Чтобы всесторонне провести эту критику буржуазной экономики, – писал Ф. Энгельс, – недостаточно было знакомства с капиталистической формой производства, обмена и распределения. Нужно было также, хотя бы в общих чертах, исследовать и привлечь к сравнению формы, которые ей предшествовали, или те, которые существуют еще рядом с ней в менее развитых странах. Такое исследование и сравнение было в общем и целом предпринято пока только Марксом, и почти исключительно его работам мы обязаны поэтому всем тем, что установлено до сих пор в области теоретического исследования добуржуазной экономики»[135].

С этим связана и другая мысль Ф. Энгельса: «Однако политическая экономия как наука об условиях и формах, при которых происходит производство и обмен в различных человеческих обществах и при которых, соответственно этому, в каждом данном обществе совершается распределение продуктов, – политическая экономия в этом широком смысле еще только должна быть создана. То, что дает нам до сих пор экономическая наука, ограничивается почти исключительно генезисом и развитием капиталистического способа производства…»[136] Действительно, последующее накопление исторических знаний показало, что многие стороны добуржуазной истории оставались в то время загадкой для общественных наук[137]. Применительно к азиатскому обществу это выражалось в первую очередь в том, что неправильно понималась природа личных отношений в нем. Подробнее об этом речь пойдет в следующей главе.

Но прежде чем перейти к рассмотрению взглядов К. Маркса и Ф. Энгельса следующего периода, необходимо обратить внимание еще на некоторые важные, хотя и частные, проблемы истории Востока, в той или иной мере связанное с исследованиями 50 – 70-х годов XIX в. Это – проблема восточного города, вопрос о роли миграций в развитии азиатского способа производства, а также о терминах «Восток», «восточный», «азиатский».