1) КРИТИЧЕСКАЯ МАССА
1) КРИТИЧЕСКАЯ МАССА
Где лучше чувствуешь себя,
Чем в лоне своего семейства?[70]
Критическая критика в своём абсолютном наличном бытии, в лице г-на Бруно, объявила массовое человечество, всё то человечество, которое не есть критическая критика, своей противоположностью, своим существенным предметом: существенным потому, что масса существует ad majorem gloriam dei{37}, критики, духа; предметом — потому, что она есть всего лишь материя критической критики. Критическая критика провозгласила своё отношение к массе всемирно-историческим отношением современности.
Однако одним заявлением о своей противоположности всему миру нельзя ещё сделать эту противоположность всемирно-исторической противоположностью. Можно вообразить себя камнем всеобщего преткновения потому, что в силу своей собственной неловкости всюду спотыкаешься. Для всемирно-исторической противоположности недостаточно того, чтобы я объявил мир моей противоположностью: необходимо ещё, чтобы, с другой стороны, мир объявил меня своей существенной противоположностью, рассматривал и признавал меня как таковую. Это признание критическая критика добывает себе корреспонденцией, предназначенной для того, чтобы засвидетельствовать перед всем миром критическую работу искупления мира, равно как всеобщее раздражение мира, вызванное критическим евангелием. Критическая критика сама для себя есть предмет, как предмет всего мира. Корреспонденция имеет своей задачей показать её в качестве такового, в качестве мирового интереса современности.
Критическая критика считает себя абсолютным субъектом. Абсолютный субъект нуждается в культе. Действительный культ требует третьего элемента, верующих индивидуумов. Поэтому святое семейство в Шарлоттенбурге получает от своих корреспондентов подобающий ему культ. Корреспонденты говорят ему, что оно есть и что не есть его противница, масса.
Представляя таким способом мнение критики о самой себе как мнение окружающего мира и превращая своё понятие в действительность, критика, несомненно, впадает в непоследовательность. Внутри её самой обнаруживается образование своего рода массы, именно — образование критической массы, несложное призвание которой заключается в том, чтобы быть неутомимым эхом критических изречений. Ради последовательности эта непоследовательность простительна. Критическая критика, не чувствующая себя в грешном мире как дома, должна в своём собственном доме завести грешный мир.
Путь корреспондента критической критики, члена критической массы, не усеян розами. Его путь — трудный, тернистый, критический путь. Критическая критика — спиритуалистический властелин, чистая самопроизвольность, actus purus{38}, она нетерпима ко всякому воздействию извне. Корреспондент должен поэтому быть лишь кажущимся субъектом, обнаруживать только кажущуюся самостоятельность по отношению к критической критике, только кажущееся желание сообщать ей что-либо новое и самостоятельное. На самом деле это — её собственный фабрикат, выслушивание самой себя, которое лишь на один момент объективируется в виде самостоятельного существа.
Корреспонденты не упускают поэтому случая, чтобы беспрестанно уверять, что критическая критика сама знает, видит, понимает, испытывает то, что ей для вида в данный момент сообщают корреспонденты. Так, например, Церледер употребляет следующие обороты: «Вы понимаете это?»; «Вы знаете»; «Вы знаете» во второй, в третий раз; «Вы, конечно, уже достаточно слышали, чтобы самим всё понять».
А вот бреславльский корреспондент Флейшхаммер: «Но это… для Вас столь же мало будет загадкой, как и для меня». Или цюрихский корреспондент Хирцель: «Вы и сами, конечно, знаете». Критический корреспондент до такой степени почитает абсолютное понимание критической критики, что он ей приписывает понимание даже там, где вообще нечего понимать, как, например, Флейшхаммер:
«Вы меня вполне» (!) «поймёте» (!), «если я сообщу Вам, что нельзя выйти на улицу, без того чтобы не встретить молодых католических священников в их длинных чёрных рясах и мантиях».
Мало того, в своём страхе корреспонденты слышат, как критическая критика говорит, отвечает, восклицает, высмеивает!
Так, например, Церледер: «Но… говорите Вы. Ну, хорошо, слушайте же!» Или Флейшхаммер: «Однако я уже слышу, что Вы говорите; я тоже хотел этим сказать только то, что…». Или Хирцель: «Эдельман, воскликнете Вы!» Или тюбингенский корреспондент: «Не высмеивайте меня!»
Корреспонденты употребляют поэтому и такого рода обороты: они-де сообщают критической критике факты, а от нее ждут духовного истолкования; они ей доставляют посылки, а ей предоставляют сделать заключение. Или даже извиняются, что пережёвывают давно ей известное.
Так, например, Церледер:
«Ваш корреспондент может дать Вам только, картину, описание фактов. Дух, оживляющий эти вещи, Вам, конечно, уже известен». Или же: «А теперь Вы уже сама сделаете для себя вывод».
Или Хирцель:
«Что каждое творение порождается своей диаметральной противоположностью, об этом спекулятивном положении я не осмелюсь беседовать с Вами».
Или же наблюдения корреспондентов оказываются не чем иным, как исполнением и подтверждением критических пророчеств.
Так, Флейшхаммер: «Ваше предсказание исполнилось». Или Церледер:
«Тенденции, о которых я Вам писал, что они всё более и более распространяются в Швейцарии, далёкие от того, чтобы быть гибельными, в действительности только счастливые… только подтверждают уже неоднократно высказанную Вами мысль…» и т. д.
Критическая критика чувствует иногда необходимость подчеркнуть проявляемое ею снисхождение, заключающееся в том, что она читает корреспонденции и отвечает на них, и она мотивирует это снисхождение тем, что корреспондент счастливо справился с каким-нибудь заданным ему уроком. Так, г-н Бруно пишет тюбингенскому корреспонденту:
«Действительно, непоследовательно с моей стороны отвечать на твоё письмо… С другой стороны… ты опять сделал такое удачное замечание, что я… не могу отказать тебе в просимом разъяснении».
Критическая критика заставляет писать ей из провинции, причём под провинцией надо понимать не провинцию в политическом смысле, которой, как известно, нигде в Германии не существует, а критическую провинцию, по отношению к которой Берлин является столицей, — Берлин, как резиденция критических патриархов и святого критического семейства, — между тем как в провинции пребывает критическая масса. Критические провинциалы осмеливаются обращать на себя внимание верховной критической инстанции только с поклонами и извинениями.
Так, например, один анонимный корреспондент пишет г-ну Эдгару, который, в качестве члена святого семейства, также является важным господином:
«Милостивый государь! Пусть мне послужит извинением за моё обращение к Вам то обстоятельство, что молодёжь охотно сближается на почве общих стремлений (разница в возрасте между нами не превышает двух лет)».
Этот сверстник г-на Эдгара называет себя, между прочим, существом новейшей философии. Разве не в порядке вещей, что «критика» состоит в переписке с «существом» философии? Если сверстник г-на Эдгара уверяет, что он уже лишился своих зубов, то это — не больше, как намёк на его аллегорическую сущность. Это «существо новейшей философии» «научилось у Фейербаха вкладывать момент образования в объективное воззрение». Оно тотчас же даёт образчик своего образования и воззрения, уверяя г-на Эдгара, что оно усвоило себе «целостное воззрение на его новеллу», озаглавленную «Да здравствуют твёрдые принципы!»[71], и в то же время открыто признаётся, что мысль г-на Эдгара ему далеко не ясна, а в заключение парализует своё уверение в усвоении целостного воззрения вопросом: «Или же я Вас целиком ложно понял?» После этого образчика вполне в порядке вещей, что существо новейшей философии следующим образом высказывается о массе:
«Мы должны хоть один раз снизойти к тому, чтобы исследовать и развязать тот волшебный узел, который закрывает обыденному человеческому рассудку доступ в безграничный океан мысли».
Кто желает получить полное представление о критической массе, тот пусть прочтёт корреспонденцию г-на Хирцеля из Цюриха (выпуск V). Этот несчастный твердит критические изречения с истинно трогательным прилежанием, обнаруживая память, достойную похвалы. Здесь находят себе место излюбленные фразы г-на Бруно о битвах, в которых он сражался, о походах, которые он предпринимал и которыми руководил. В особенности же г-н Хирцель выполняет своё призвание члена критической массы тогда, когда он негодует на нечестивую массу и на её отношение к критической критике.
Он говорит о массе, которая мнит себя участником истории, о «чистой массе», о «чистой критике», о «чистоте этого противопоставления», — «противопоставления столь чистого, каким оно никогда ещё не давалось историей», — о «брюзгливости», «совершенной пустоте, дурном настроении, малодушии, бессердечии, робости, бешенстве, ожесточении массы против критики»; о «массе, которая только для того и существует, чтобы своим сопротивлением делать критику более острой и более бдительной». Он говорит о «сотворении из диаметральной противоположности», о том, что критика стоит выше ненависти и тому подобных земных аффектов. Этим богатством критических словечек и ограничивается всё содержание послания г-на Хирцеля в «Literatur-Zeitung». Укоряя массу за то, что она удовлетворяется одним лишь «умонастроением», «доброй волей», «фразой», «верой» и т. д., он сам, как член критической массы, довольствуется фразами, выражающими его «критическое умонастроение», его «критическую веру»., его «критическую добрую волю», и предоставляет господам Бруно и компании «действовать, работать, бороться» и «творить».
Несмотря на ужасающую картину всемирно-исторического раздора между нечестивым миром и «критической критикой», нарисованную членами «критической массы», — для тех, по крайней мере, кто принадлежит к неверующим, ещё не констатирован даже самый факт, факт этого всемирно-исторического раздора. Услужливое и некритическое повторение критических «фантасмагорий» и «претензий» в устах корреспондентов доказывает только, что навязчивые идеи господина являются также и навязчивыми идеями слуги. Один из критических корреспондентов пытается, правда, доказывать на основании фактов.
«Вы видите», — пишет он святому семейству, — «что «Literatur-Zeitung» достигает своей цели, т. е. что она не находит никакого отзвука. Она могла бы найти отзвук лишь в том случае, если бы она была созвучна скудомыслию, если бы Вы гордо шествовали впереди со звоном фраз целого янычарского оркестра ходячих категорий».
Звон фраз целого янычарского оркестра ходячих категорий! Как видите, критический корреспондент старается гарцевать на «неходячих» фразах. Его толкование того факта, что «Literatur-Zeitung» не находит никакого отзвука, должно быть, однако, отвергнуто как чисто апологетическое. Факт этот можно было бы скорее истолковать в обратном смысле, а именно в том смысле, что критическая критика созвучна широкой массе, именно широкой массе писак, не находящих нигде никакого отзвука.
Недостаточно, стало быть, того, что критические корреспонденты обращаются к святому семейству с критическими фразами как с «молитвой» и в то же время как с «формулой проклятия» против массы. Необходимы некритические, массовидные корреспонденты, необходимы действительные посланцы массы к критической критике, чтобы доказать существование действительного раздора между массой и критикой.
Критическая критика уделяет поэтому место также и некритической массе. Она заставляет бесхитростных представителей последней вести с ней корреспонденцию, признать противоположность между массой и критикой важной и абсолютной и огласить мир отчаянным воплем, молящим о спасении от этой противоположности.